Дочери доньи Барбары, изгнанной матерью из дома и жившей вместе со своим опустившимся отцом в лесной хижине, поначалу, кажется, чужды элементарные человеческие чувства. Но после того как Сантос вырывает Мариселу из тьмы дикости и нищеты, в душе этой девушки начинают пробуждаться доброта и благородство; наступает момент, когда Марисела, в свою очередь, спасает Сантоса, помогая ему побороть просыпающиеся и в нем злобные чувства. История духовного пробуждения дикарки Мариселы предстает как некий опыт формирования человеческой личности, которую писатель стремился нарисовать в ее диалектической противоречивости. Таким образом, антитеза «варварство — цивилизация» распространялась им и на внутренний мир героев.
Для Гальегоса было чрезвычайно важно показать столкновение полярных начал в душе одного человека — добро, справедливость, честь борются против зла, насилия, обмана. Поэтому даже Сантоса автор рисует отнюдь не идеальным, незапятнанным героем. Не раз он совершает жестокие поступки, не раз ощущает в себе приступ атавистических варварских инстинктов — мстительности, воинственности. Фраза Сантоса — «убить кентавра, который живет внутри всех нас, льянеро», — становится своеобразной формулой нравственного воспитания героя.
Неослабевающим драматизмом отмечена и эволюция внутреннего мира самой доньи Барбары. Воспоминанием о давно прошедших годах юности в начале романа возникает картина первой поруганной любви: озверевшие бандиты убивают на глазах девушки ее возлюбленного Асдрубала, а затем набрасываются на нее и зверски насилуют. С тех нор прошло много времени, и никто уже не мог представить себе, что именно эта бездомная сирота-полукровка стала горделивой и всесильной помещицей.
И, однако, не все человеческое истреблено в этой мстительной, властной женщине. Едва теплившаяся память о первом погибшем возлюбленном, слабое поначалу, но чистое и стойкое чувство вступают в единоборство со злой волей доньи Барбары. Чувство это растет и крепнет по мере того, — как донья Барбара все больше отождествляет свою первую загубленную любовь с запоздалой любовью к Сантосу Лусардо. И хотя любовь к Лусардо безответна, именно ей суждено усмирить стихию варварства в душе доньи Барбары. Таким образом, укрощение стихии льяносов, которому посвящает себя Сантос, и усмирение им неистовой доньи Барбары — две главные сюжетные линии романа — тесно переплетаются между собой.
Чуткий художник, Гальегос не мог не ощущать того, что победа Сантоса выглядит искусственно. В реальной действительности Венесуэлы торжествовала донья Барбара. Потому-то и как художественный образ она была сильнее и ярче, чем Сантос Лусардо, в котором писатель воплотил скорее свои мечты и надежды, чем реальность.
Но Гальегос решал судьбы своих героев не только и не столько в общественном плане, сколько в нравственном. Писатель-гуманист, веривший в торжество светлого начала в человеке, он своим романом утверждал возможность духовного совершенствования и возрождения даже тех, кто, казалось, был непоправимо искалечен уродливостью жизни.
В отличие от большинства латиноамериканских романистов той эпохи, Гальегос был писателем-проповедником. В своих книгах он воплощал не только образы действительности, но и выстраданные им моральные истины. В этой связи уместно упомянуть о духовной близости Гальегоса к русскому гению — Льву Толстому. По собственному признанию автора «Доньи Барбары», Толстой оказал на него большое влияние.
При своем появлении роман «Донья Барбара» вызвал немалое волнение. Читатели справедливо увидели в нем довольно прозрачную аллегорию венесуэльской действительности. Все ожидали расправы с автором: диктатор Гомес был нетерпим к свободомыслию. Но он почел за лучшее не устраивать скандала. Вместо расправы последовала кара монаршей милостью — автор «Доньи Барбары» был «назначен» сенатором от штата Апуре, того самого, где хозяйничала его героиня.
Чтобы избегнуть этого назначения, несовместимого с требованиями его гражданской совести, Гальегос отправляется в добровольное изгнание. Оно было первым, но далеко не последним. Много лет пришлось провести вдали от Венесуэлы самому знаменитому ее писателю.
Но у себя на родине Гальегос не был забыт. Наоборот, популярность создателя «Доньи Барбары» была так велика, что на единственных демократических выборах в Венесуэле, имевших место в 1948 году, Ромуло Гальегос был избран президентом страны. Неподкупность и демократизм нового президента вызвали отчаянное сопротивление внутренней реакции, опиравшейся на помощь США. Вскоре в результате военного переворота Гальегос был свергнут со своего поста, и вновь последовало очередное изгнание. Эти события жизни крупнейшего художника слова Латинской Америки — одно из многих наглядных свидетельств того, сколь велика всегда была общественная, гражданская роль литературы на этом континенте. Не менее наглядно проявилось это и в творчестве еще одного из латиноамериканских писателей — Мигеля Анхеля Астуриаса.
Мигелю Анхелю Астуриасу принадлежит третий роман, представленный в нашем томе, — «Сеньор Президент». Родина писателя — Гватемала — одна из центральноамериканских республик. Как и в Венесуэле, здесь искони правили диктаторы.
Как раз в год рождения писателя — 1899 — к власти пришел диктатор Мануэль Эстрада Кабрера, немногим отличавшийся от Висенте Гомеса. Он также подавлял свободомыслие, не допускал ни малейшего проявления оппозиции. В 1920 году самодержавный президент был свергнут, — среди студентов, вышедших тогда на улицу, был и двадцатилетний Астуриас. Однако власть в стране по-прежнему оставалась в руках диктаторов. Трагедии задушенной тиранией Гватемалы и посвятил Астуриас свой первый роман «Сеньор Президент», в котором сразу дала о себе знать оригинальность художественного дарования писателя. Чтобы оценить эту оригинальность, следует составить себе хотя бы некоторое представление об условиях, в которых возник его роман.
Гватемала — колыбель одной из самых развитых индейских цивилизаций древней Америки; индейцы и поныне составляют абсолютное большинство ее населения. Эпическая книга «Пополь-Вух» — памятник высокой духовной культуры индейцев майя-киче — донесла до нас богатейшую историю и мифологию этого народа. В мире языческих религиозных представлений, отразившихся в «Пополь-Вухе», этой «библии Центральной Америки», и поныне живут индейцы Гватемалы. Они так же верят в силу заклинаний, в одухотворенные силы природы, поклоняются древним богам. Именно эта индейская мифология стала источником, питающим все творчество Астуриаса. «Моя проза — это продолжение эпоса майя в «Пополь-Вухе», — часто повторяет писатель.
Обращение к фольклору индейцев было для писателя не только поиском чисто стилевой оригинальности, но и утверждением своей позиции летописца народных бедствий. Его проза воссоздавала действительность в таком виде, в каком она представлялась ее героям — индейцам, живущим в собственном замкнутом мире, весьма далеком от современной цивилизации. Не слепком с внешне очевидной действительности явился художественный мир Астуриаса, а бытием, возникающим в причудливом мироощущении индейцев, сохранивших свои вековые поверья. Своеобразие Астуриаса полностью, во всем богатство раскроется в его позднейшей «Банановой трилогии», но уже в романе «Сеньор Президент» оно заявило о себе. Этот «индейский» взгляд на мир определил собой образную ткань романа.
С первых строк нас захватывает музыка звучащего слова; аллитерации, повторы воздействуют самостоятельно, подобно древним заклинаниям:
«Несу-ут!
Несу-ут!..
Несут из церкви святых, несут хоронить.
Ох и хорошо, ох и похоронят, ох и похоронят, хорошо-то! На кладбище весело, веселей, чем в городе, чище, чем в городе. Ох, хорошо, ох и похоронят!»…
Слова эти — как некий эпический зачин предстоящего повествования о безысходных бедах — весьма типичны для всей астуриасовской прозы. Изложение событий в ней доверено типично народной сказовой форме. Именно она-то и оказывается более всего соответствующей изображению коллективных страданий, всеобщих несчастий.
В романе «Сеньор Президент» перед нами возникает своеобразный коллективный герой — общество, задыхающееся от смрада тирании, парализованное страхом перед произволом свирепого владыки. Множество действующих лиц, вереницей проходящих по страницам романа, не более чем частицы целого — нации, охваченной глубочайшим кризисом.
Мир, в котором развертывается действие «Сеньора Президента», безысходно скрашен. Он замкнут, как тюремная ограда, темен, как тропическая ночь Гватемалы, неумолим, как трясина.
Сеньор Президент, Вождь Либеральной Партии, Покровитель Молодежи, Герой Отечества распространил свою власть на тела и души, мысли и чувства своих подданных. Страх сковывает всех, начиная от бездомного нищего и кончая преуспевающим фаворитом самого Сеньора Президента. При всем различии персонажей, населяющих роман, у них одна общая судьба. Каждый в конце концов вынужден стать либо палачом, либо жертвой. Иного выхода не дано.
Круговращением убийств, расправ, вероломства движется сюжет романа. В нем нет ничего, что могло быть авторской выдумкой. Писатель лишь связал воедино несколько самых типичных для реальной гватемальской действительности ситуаций. По капризу диктатора двое неповинных людей — лиценциат Карвахаль и генерал Каналес — обвинены в убийстве приближенного к Президенту полковника. И хотя их непричастность к убийству совершенно очевидна, оба они объявлены государственными преступниками. Первого — Карвахаля — немедленно казнят, а второй — Каналес — бежит за границу. Тщетной оказывается его попытка организовать выступление против диктатора, — он умирает накануне намеченного дня, не вынеся удара, нанесенного ему собственной дочерью с «помощью» Сеньора Президента.
Любовь дочери опального генерала — Камилы — к блестящему красавцу и близкому помощнику Сеньора Президента — Кара де Анхелю — еще одна сюжетная линия романа, сплетающаяся с первой и завершающаяся таким же мрачным финалом. Навлекший на себя гнев диктатора, измученный голодом и пытками, умирает в тюрьме Кара де Анхель; раздавленная, мгновенно состарившаяся, влачит свое существование Камила, уже не способная ощутить ни малейшей радости жизни: даже рождение ребенка не может вывести ее из оцепенения.
Почти во всех эпизодах романа, как главных, так и второстепенных, неизменно царит стихия вероломства и садизма. Брошена в тюрьму Федина, жена полицейского, молодая мать, которая, узнав о готовящемся аресте Каналеса, пытается предупредить его о грозящей беде. Нечеловеческим истязаниям подвергают эту женщину, заставляя слушать плач отнятого от ее груди младенца, погибающего голодной смертью. Ей возвращают труп ребенка в момент, когда она сходит с ума. В отчаянном одиночестве мечется жена арестованного Карвахаля, от которой в страхе отвернулись родственники и друзья. Верноподданные граждане строчат по ночам бредовые доносы друг на друга. Мучительно переживают свою судьбу и судьбу родины запрятанные в тюремные катакомбы арестанты. Горькое раскаяние переживает старый генерал Каналес, который, только сам очутившись в беде, впервые сталкивается с жизнью обездоленного крестьянина — одного из своих соотечественников, о чьих несчастьях он ранее никогда и не задумывался. Нескончаемой, не размыкаемой цепью бедствий и преступлений опутаны люди. И освободить от них могут только смерть или безумие.
Мотивы смерти и безумия постоянно звучат в романе, от самого начала и до конца. Сумасшедший нищий Пелеле в припадке безумия убивает полковника Сонриенте — этот эпизод первой главы становится завязкой романа. Спасаясь, Пелеле бежит по сонному темному городу, «не во сне, не наяву», пока не падает в кучу мусора, где его настигают коршуны и впиваются в его тело. Ночная мгла, помойка, стервятники, сонное забытье безумца — таковы реалии и символы жизни, которую уготовил Сеньор Президент своим подданным. Смертью начинается и смертью кончается роман — на последних страницах автор описывает мучительную агонию бывшего фаворита Сеньора Президента. И как финальный аккорд в этой душераздирающей симфонии — снова лепет сумасшедшего. В эпилоге появляется некое подобие Пелеле — кукольник Бенхамин. Мрачным пророчеством звучат его слова: «Кто не посадит язык на цепь, пусть наденет цепи на ноги».
Повествование в романе «Сеньор Президент» в высшей степени метафорично. Писатель все время стремится постичь внутренний смысл происходящего через ассоциации, столкновение образов. В конце романа развертывается аллегорическая картина — изображая бешеный индейский танец в честь кровожадного языческого бога Тоиля, автор как бы предупреждает об угрозе, нависшей над Кара де Анхелем. Эта ассоциация интересна тем, что она дает прямой выход индейской мифологической стихии и одновременно воспринимается как зловещее предзнаменование того, что и герою уготована роль жертвы диктатора, не менее кровожадного, чем индейское божество.
Главный персонаж романа — Сеньор Президент — нарисован весьма своеобразно. В нем почти нет каких-либо живых, конкретно личных черт; всего несколькими штрихами рисует Астуриас коварство, трусливую мстительность, паясничание тирана. Сеньор Президент — это безликая зловещая сила; личность диктатора как бы растворяется во множестве трагических судеб его подданных, во множестве преступлений, совершенных во имя его. Бесплотная мумия, одетая во все черное, — таким всего несколько раз появляется он в романе.
Немалую роль в раскрытии образа Сеньора Президента играет и тщательное воспроизведение писателем словесных оборотов и штампов официальной демагогии. Звучащее слово, как уже говорилось, несет в романе особую художественную нагрузку. В данном же случае оно приобретает еще один аспект. Насквозь фальшивое словоблудие прислужников Сеньора Президента, как бы отделяясь от конкретного говорящего человека, начинает жить собственной жизнью.
«Демократия скончалась вместе с императорами и королями в старой и немощной Европе, но надо признать, и мы это признаем, что, перенесенная в Америку, она испытала чудесное воздействие сверхчеловека и послужила базой для новой формы правления: супердемократии»… Эти и подобные трескуче-балаганные речения сами становились частью всеобщего сумасшествия, охватившего страну. В сущности, почти уже не было разницы между тем, что кричали идеологи режима Сеньора Президента и что болтал попугай несчастного лиценциата Карвахаля.
Критики не раз сравнивали нарисованные Астуриасом образы романа «Сеньор Президент» с образами великого Гойи. Галерея прислужников, палачей, сыщиков, жандармов — весь этот мир человеческих рептилий своим обнаженным уродством действительно напоминает знаменитые «Капричос». Уместно вспомнить также и Босха, другого великого мастера гротеска. Если же искать литературных предшественников, то нельзя пройти мимо романа прославленного испанского писателя Валье-Инклана «Тиран Бандерас», увидевшего свет за двадцать лет до появления книги Астуриаса. В «Тиране Бандерасе» действие тоже происходит в Америке. И хотя сатирический образ диктатора, созданный Валье-Инкланом, во многом отличен от образа Сеньора Президента, есть немало общего в беспощадно-гротескной манере обоих писателей.
В романе «Сеньор Президент» — три части, и каждая имеет свой собственный хронологический ритм. Первая часть романа развертывается в точно обозначенном отрезке времени. Аналогично строится и вторая часть. Стремясь к достоверности описываемых событий, автор сообщает даже их даты. А вот третья часть утрачивает хронологическую определенность: «Недели, месяцы, годы…» — так помечает ее автор, возводя во вневременной общезначимый символ конкретную реальность, которая легла в основу романа. Произведение Астуриаса относится не только к Гватемале и не только к эпохе Эстрады Кабреры, которого, наверное, уже забыли бы, не будь романа его прославленного соотечественника. Два слова — «Сеньор Президент» — стали теперь нарицательными во всей Латинской Америке. И они будут злободневны до тех пор, пока не исчезнут с ее политической арены последние диктаторы — реальные прототипы образа, созданного Астуриасом.
Несколько десятилетий прошло с момента написания первого романа гватемальского писателя. Самым значительным явлением его последующего творчества стала так называемая «Банановая трилогия», увидевшая свет в 50-е годы: «Сильный ветер», «Зеленый папа», «Глаза погребенных». Но «Сеньор Президент» по-прежнему принадлежит к классическим произведениям латиноамериканской литературы.
Последние годы принесли Астуриасу две международные награды — в 1966 году Международную премию Мира, носящую имя Ленина, а в 1967 году — литературную Нобелевскую премию. Его книги переведены на десятки языков народов всех стран. Но, конечно, особенно важна роль Астуриаса для Латинской Америки.
В истории латиноамериканской литературы XX века «Сеньор Президент» занимает особое место. Создававшееся в годы, когда современный роман еще только формировался, творение Астуриаса предвосхитило новую эпоху латиноамериканской прозы. А многие поздние художественные открытия автора «Сеньора Президента» относятся уже к сегодняшнему дню литературы. Последние полтора десятилетия ознаменовались необыкновенным подъемом жанра прозы на всем этом континенте. Появилась целая плеяда талантливейших романистов, открывших новые пути и для литературы своих стран. Молодые писатели Латинской Америки по-новому смотрят на окружающую их жизнь, по-новому ее изображают. Но при этом все они, так или иначе, понимают, что только благодаря наследию, оставленному их предшественниками, они смогли осуществить те художественные свершения, которые принесли им мировую славу. Среди этих предшественников — и более далекие от них по времени Асуэла и Гальегос, и более близкий — их современник Астуриас.
Перевод В. Виноградова
— А я тебе говорю, это не скотина. Слышишь, как Голубь заливается? Наверно, кто-нибудь едет.
Женщина пристально всматривалась во мрак, окутавший горы.
— А вдруг федералисты{2}? — отозвался мужчина, который сидел на корточках в углу комнаты и ел прямо из кастрюли, держа ее в правой руке, а в левой — три свернутые в трубку лепешки.
Женщина промолчала: она напряженно старалась понять, что происходит за стенами хижины.
На каменистой дороге послышался цокот копыт, и Голубь залаял пуще прежнего.
— Кого бы там ни принесло, а ты спрячься, Деметрио.
Мужчина спокойно доел, придвинул к себе кувшин с водой, поднял его и сделал несколько жадных глотков. Потом встал.