Наконец наступило долгожданное воскресенье. Ранним утром Сулейман, облачившись в праздничный костюм, отправился в парикмахерскую. Мальчишка-парикмахер без умолку трещал о последних событиях, ценах на помидоры, о кризисах холодной войны, о новых песнях Фейруз, о последних происшествиях в квартале, концертах на сцене кинотеатра «Аль-Хамра», об эффективных средствах борьбы с муравьями. Видимо, иначе он просто не мог работать. Сулейману пришлось услышать и о пользе пенициллина, и о новых средствах против насморка, десятки новых анекдотов и небылиц.
Недрогнувшим голосом парикмахер принялся пересказывать содержание кинофильма, который он видел на прошлой неделе в кинотеатре «Али Баба», и стал изображать героя и героиню. Он рассказывал, не выпуская из рук острой бритвы, которая то и дело мелькала перед глазами Сулеймана. И столько уверенности было в его трескучем голосе, что Сулейман невольно стал прислушиваться. «И вот в этот момент герой вместе со своим другом ворвался…» Что было дальше, Сулейман не услышал: точно молния сверкнула бритва, и он лишился правого уса. Видя в зеркале, как его драгоценный ус медленно падает на салфетку, Сулейман замер на месте, точно громом пораженный.
— Что ты наделал, негодный мальчишка! — взорвался Сулейман яростным криком.
Цирюльник прирос к своему месту. Что случилось потом, можно было узнать из протоколов в ближайшем полицейском участке.
Сулейман сбрил и второй ус.
Целую неделю он не выходил из дому и никого не хотел видеть. Вскоре он получил письмо из компании. «Уважаемый господин Сулейман Шанабу, компания вынуждена с горьким сожалением уведомить Вас, что Вы уволены с работы, так как, не предупредив дирекцию, позволили себе не являться на работу в течение недели. Так как господин директор обещал Вам подарок, то, дабы не нарушать решение дирекции от 5.07. с. г., посылаем обещанное». Сулейман вскрыл пакет. Там лежал вымпел с эмблемой компании. «Есть чем заткнуть дыру в лачуге, — подумал он. — Или, может быть, вернуть им по почте?» Но тут же его пронзила молнией другая мысль: «Куда теперь идти?»
Перевод В. Шагаля и Н. Фетисовой.
© Перевод на русский язык «Прогресс», 1980.
Обычно Халим-эффенди просыпается рано. Сразу же спешит умыться, одеться, наскоро привести себя в порядок. А когда старая служанка приносит завтрак, он второпях вливает в себя чашечку кофе, заедая его куском вчерашнего пирога. Трудно ему стало есть — зубы еле-еле пережевывают пищу. Что и говорить, он сильно сдал за последнее время. Сегодня, бросив случайно на служанку быстрый взгляд, Халим-эффенди вдруг неожиданно для себя заметил, что она тоже сильно сдала за последнее время, будто разом, в один день, постарела. Впрочем, чему удивляться, ведь он взял ее к себе в дом, когда еще был студентом. Сколько с тех пор лет прошло? Страшно не то что сказать, но и подумать.
Двадцать лет уже он работает учителем. Учи-тель! Раньше он произносил это слово по слогам с гордостью. Ему казалось, что нет никого в округе, кто бы мог с ним сравниться. А сейчас?! Подумаешь, учитель! Никакого престижа, особенно в городе. В деревне или где-нибудь в сахарской глуши, говорят, все по-другому. Учитель по-прежнему окружен уважением и почетом. А в городе? Что здесь он видит? Встает ни свет ни заря; по вечерам — горы тетрадей, а по выходным и в дни каникул он только и знает, что бегает по частным урокам. Были бы хоть деньги приличные, а то мелочишка, всего ничего — с трудом хватает, чтобы свести концы с концами. Сколько раз говорил он себе: перемени профессию. Подумаешь, учитель! Ну что тебе стоит стать, например, торговцем. Будут тогда у тебя и деньги, и роскошная большая квартира, и машина. Все, что душе угодно! И будешь ты желанным гостем на всех банкетах и коктейлях. Отдыхать будешь только за границей! Путешествовать по всему миру. Ну что тебе стоит переменить профессию?!
Но что-то все-таки удерживало Халима от этого шага. Что, спрашивается? Сколько раз Халим-эффенди начинал рассуждать вслух, пытался понять самого себя, принимал решение, ругал себя, поносил за слабоволие. Что толку? Вспоминал отца. Ведь тот тоже был школьным учителем. Как он мечтал, чтобы сын пошел по его стопам…
Все меняется в Триполи. Только у него, Халима, все без изменений.
Ну что же, пора и собираться. Портфель, учебники, тетради. Все, кажется, на месте. Ох уж эти тетради, заполненные детскими каракулями! Своих учеников он знает прежде всего по почеркам. Сколько же учеников побывало у него за эти двадцать лет?! Попробуй спроси их, кем они хотят стать. Вот раньше все было просто, многие мечтали стать учителем. А теперь?
Вот, например, Ибрагим, этот отпетый лентяй и тупица, так он, видите ли, хочет быть эстрадным певцом, ни больше и ни меньше, не просто каким-нибудь там провинциалом, а таким, чтобы физиономия его украшала обложки популярных иллюстрированных журналов. Салех, тот спит и видит себя киноактером, а Али — повсюду главный — хочет стать по меньшей мере директором частной фирмы. Надо спешить. До школы стало тяжело добираться. Вот раньше совсем по-другому было, он доходил до нее всего за несколько минут. Теперь путь к школе преградили высокие гостиницы, роскошные магазины, торговые конторы с огромными окнами. Улицы не узнать! Да, что и говорить, мир меняется буквально на глазах. Получают освобождение народы, возникают новые государства. А ты, Халим, по-прежнему учитель! Каждый день приносит тебе одно и то же — ранние пробуждения, тетради… Хоть бы что-нибудь изменилось!
Однажды его приятель — доктор — посоветовал ему: отдохни, поезжай в Европу.
Европа! Ев-ро-па… Он знал ее по учебникам, изучил по книгам, изъездил по атласам. Каждую страну! Каждый мало-мальски крупный город. Но побывать в ней ему так и не довелось. Да, конечно, неплохо было бы отдохнуть, совершить путешествие. Но где взять деньги? Ведь у него как-никак пятеро детей: Талиб, Мухаммед, Махмуд, Ибрагим и совсем еще крошка Суад. Всю эту компанию он должен кормить, поить, выучить. Тысячью нитей связан он с этими четырьмя стенами. С классом, с этой длинной, коричневого цвета доской. В этом классе, помнится, еще учился его старший сын — Талиб. Способный мальчик. Он всегда был самым лучшим учеником. Как мечталось Халиму, чтобы сын его стал учителем. Он твердо верил, что придет время, непременно придет, и слово «учитель» снова, как прежде, будет произноситься с благоговением, и сыну его уже не придется с грустью смотреть на монеты, пересчитывая их перед зарплатой, покупать хлеб и зелень в долг. Ну а он, Халим, что с ним? По-прежнему — на низшей ступени социальной иерархии. Где теперь его однокашники? Куда, например, запропастился тот, которого все за длинные уши и выдвинутую вперед челюсть звали между собой «верблюд». Он вечно проваливался на всех экзаменах. Теперь, говорят, стал дипломатом. Известная фигура в обществе. Надо же, живет себе припеваючи, все время за границей. А ты, Халим? Пишут о тебе в газетах? Кто тебя знает? Твое имя встретится разве что лишь в списках учителей, да знают тебя парикмахер, у которого ты стрижешься уже десять лет, и несколько лавочников в твоем квартале — и все!
Стоило только Халиму-эффенди войти в класс, как неожиданно для себя он заметил, что на уроке присутствует инспектор из министерства. Его лицо вроде бы знакомо Халиму-эффенди. Да, конечно, это его бывший ученик. Как он умело делает вид, что они незнакомы и никогда раньше не встречались. Да, мир меняется. Раньше он сидел за партой в этом классе и не смел возражать тебе. А теперь он начальник.
После окончания урока инспектор надел очки и сделал запись в журнале: «Учитель компетентен, соответствует занимаемой должности, но ему следует уделить больше внимания своему внешнему виду, особенно одежде».
Осел! Это ему, Халиму, следует заботиться о своем костюме? Кто сейчас думает об одежде? Только юнцы… Ну а он уже слишком стар, чтобы забивать себе голову такими пустяками. Только и знает, что вкалывает изо дня в день, делает важное для родины дело: воспитывает молодежь — будущее своей страны.
Однако надо собрать тетради и пойти, пожалуй, домой передохнуть. А после обеда — опять в школу. И так каждый день!
Дома Халим-эффенди взглянул на себя в зеркало.
Да, инспектор отчасти прав — вид у него действительно неряшливый. Костюм перепачкан мелом, точно на него высыпали мешок с мукой. Да и галстук сюда не подходит. Халим попытался найти другой. Но где его найдешь, когда у него всего-то один. А носки? Халим-эффенди бросился к шкафу и вытащил из ящика два носка разного цвета. Никак не подберешь пару, они будто нарочно сквозь землю провалились. А где ручка? Куда он положил ручку? Только что была в руках. Ну вот, слава аллаху, нашлась в кармане. Куда теперь запропастились часы?
Он стал искать их на столе, под кроватью — тщетно. В этот момент к нему подошел его младший сын. Халим-эффенди накричал на него, и бедный ребенок, сжавшись от страха, заплакал.
Однако надо спешить — до звонка осталось совсем немного. Халим-эффенди хватает портфель и на ходу засовывает в него учебники и тетради.
Запыхавшись, он вбегает в класс и, как всегда, старается как можно отчетливей произнести привычные слова: «Встать! Сесть!» Он подходит к доске и четким, каллиграфическим почерком пишет тему урока: «Спряжение глаголов».
Перевод В. Шагаля и Н. Фетисовой.
В первый момент он подумал, что сегодня они просто не пришли в школу. Учитель Абдель Хафиз взял, как обычно, учительский журнал и направился в класс по длинному коридору, на стенах которого были развешаны стенные газеты и рисунки учеников. Дверь в класс оказалась закрытой, не слышалось гула голосов, возни и беготни, как всегда бывало перед началом занятий. Он подумал, что эти чертенята уже, вероятно, придумали себе и оправдание за сегодняшний прогул уроков. Ему, конечно, нужно сразу зайти к директору и потребовать, чтобы тот принял меры. Он решил непременно записать им прогул, несмотря ни на какие оправдания и отговорки. Учитель уже собрался было, даже не заглядывая в класс, сразу повернуть назад, как вдруг до него донесся легкий шум. Он открыл дверь и, к своему удивлению, обнаружил, что все ученики сидят за партами и ведут себя так, будто стали самыми примерными и дисциплинированными мальчиками на свете. Изумленный учитель Абдель Хафиз вошел в класс и сразу же стал искать глазами инспектора из министерства — несомненно, он уже в классе, ибо нет другого объяснения той удивительной тишине, которой встретили его школяры. Кто-то из инспекторов специально пришел так рано, чтобы уличить его в опоздании на урок и сделать ему выговор. Учитель посмотрел на часы и облегченно вздохнул — он пришел вовремя. Инспектор, вероятно, уже стоит у доски, поджидая его. Он поднял голову, но там никого не было. Ну-ну, опять игра в кошки-мышки. Нет, его не проведешь, он-то знает повадки этих инспекторов.
Учитель обвел взглядом доску и стол — может быть, гость спрятался под ним, — но инспектора не обнаружил. Он стоял некоторое время в недоумении, не в силах понять, что же произошло. А произошло что-то странное. Он еще раз обвел взглядом класс, но опять ничего не смог понять. Как будто бы все было как прежде — мальчики сидят на тех же местах, которые он указал им еще в начале года, за окном то же тутовое дерево, вновь покрывшееся листвой, на стене те же рисунки. Даже доска сегодня не сдвинута со своего места. Правда, ученики казались чуть-чуть растерянными. Словом, он не нашел ничего необычного в классе. Ничего, кроме этой странной тишины. Его внимание привлек ученик на последней парте — учитель привык его видеть на первой парте слева.
И, взглянув на первую парту слева, учитель Абдель Хафиз вдруг заметил девушку. Боже, спаси и сохрани! Это же, несомненно, ифрит, искуситель, принявший облик девушки. Охваченный паническим страхом, учитель снова посмотрел на нее. А она спокойно и невозмутимо сидела среди его учеников-мальчишек, как будто они ее давние приятели, как будто это вполне обычно и естественно, что в школе для мальчиков, в классе, где обучаются только мальчики, вдруг появилась девушка! Он с ужасом и удивлением продолжал смотреть на нее. Он не перепугался бы так, даже если бы увидел в классе бомбу, которая вот-вот взорвется. Ведь это школа для мальчиков! Специальная мужская школа. Как же очутилась здесь эта девушка? Нет, учитель Абдель Хафиз не позволит так издеваться над собой. Разве сегодня утром, когда он, как обычно, молился перед завтраком, затем брился, проверял тетради своих учеников и шел в школу, мог он даже помыслить о том, что злой дух в облике девушки появится в классе и усядется прямо перед ним?.. Он всегда считал, что девушек нужно учить другим предметам, нежели мальчиков, и преподавать в женских школах должны представительницы того же пола. Недаром же женские школы обнесены высокими заборами, и железные ворота запираются там на замок. Он был убежден: то, что преподается мальчикам, предназначено только для них, и не может девушка сидеть в одном классе с мальчиками и слушать то, что слушают они. Должно быть, эта девушка заблудилась или проникла в школу через окно. Возможно, все это подстроили нарочно, чтобы досадить ему. Если он станет обращаться с ней, как с другими учениками, он совершит грех и преступление перед законом, и на него обрушится кара небесная.
Опасаясь, что ученики заметят его растерянность и волнение, учитель постарался взять себя в руки и, нахмурившись, произнес:
— Встать!
Она встала… Без всякого смущения, во весь рост. Полная грудь, длинные черные волосы, распущенные по плечам. Да она совсем взрослая девушка, ей впору замуж идти, а не сидеть тут рядом с подростками. Нет, здесь что-то не так.
— Твое имя?
Прежде чем девушка успела открыть рот, ученик, который уступил ей свое место и сейчас сидел на последней парте, ответил:
— Ее зовут Зухра, учитель.
Не обратив внимания на его слова, Абдель Хафиз повторил вопрос:
— Твое имя?
— Зухра Абд-ас-Салям…
Он услышал ее высокий, громкий голос. Кто такой этот Абд-ас-Салям, позволяющий девушке на выданье выходить одной из дома, учиться в школе для мальчиков и общаться с ними? Какой отец разрешает это?
Абдель Хафиз отыскал ее имя в классном журнале — оно было вписано ручкой, а не напечатано на машинке, как имена других учеников. Он совершенно запутался в этом деле. Итак, директору все известно, и он, без сомнения, участвует в заговоре, направленном против него. Абдель Хафиз подумал, что это, вероятно, проделки недоброжелателей, которые возненавидели его за прямоту и честность, постоянно строят ему козни и препятствуют продвижению по службе. Видно, они хотят выжить его из школы. Включить в класс, который он ведет, девушку! Конечно же, ему устроили ловушку! Он забыл, какой сейчас должен быть урок — арабского языка или богословия. Дрожащими пальцами взял мел, подошел к доске, написал дату и задумался. Он как будто впервые осознал, что сейчас семидесятые годы и что он уже больше двадцати лет учительствует. Внезапно почувствовав слабость, он опустился на стул. Девушка все еще стояла. Он сделал жест рукой, который можно было истолковать по-разному: то ли ей нужно выйти, то ли сесть на место. Она бесшумно села, подняла голову и устремила на него взгляд. И тут он решил, что сегодня же подаст заявление об уходе.
Абдель Хафиз стал размышлять о случившемся. Ведь он всегда жил благочестиво и честно, чтил предписания аллаха. Он твердо знал, что место женщины — в дальнем углу дома, подальше от мужских глаз. Потому что, когда мужчина общается с женщиной, рядом с ними всегда третий — дьявол. А если женщина будет общаться с тридцатью мужчинами или с тысячью? Да мир тогда наводнится дьяволами, на земле произойдет катастрофа и наступит день Страшного суда.
Он продиктовал ученикам предложение для разбора и погрузился в свои мысли: закончится урок, он пойдет к директору и подаст заявление об уходе. Именно этого они и добиваются. Для того-то они и прислали сюда эту девушку и посадили ее перед ним. Нет, он не даст им одержать такую легкую победу, он не уйдет в отставку — опыт подсказывает ему, что это было бы ошибкой.
Когда наконец закончился урок, Абдель Хафиз направился к директору. Он был уверен, что тот уже приготовил объяснение. А объяснение оказалось простым: отец девушки — правительственный чиновник, они недавно переехали в этот пригород. Поскольку в районе нет других средних школ, решено было принять девочку в эту школу, тем более что из министерства получено разрешение. Итак, девушка учится в его классе, как выясняется, на законных основаниях. Однако Абдель Хафиз не попадется на такую удочку, ему известны все уловки и хитрости людей, которые вдруг почему-то оказались в органах управления и в министерстве просвещения. И он не побоится вступить с ними в борьбу.
Абдель Хафиз решил, что на следующем уроке он будет вести себя так, как будто ее вообще здесь нет. Не задавать ей вопросов, не брать в руки ее тетрадь, не называть ее имени, делая перекличку, даже не смотреть в ее сторону. Пусть такое явное пренебрежение покажет ей и тем, кто это устроил, что его не удалось провести.