Мы встретились лицом к лицу. Он выглядел утомленным, усталым, ослабленным жизнью, и я думал, что мое очарования не подействует на него. Но потом он покачал головой и наклонился, чтобы развязать свою обувь.
Я торжествующе стянул свои кроссовки. Пока Леон тщательно развязал свои шнурки и закатывал низ своих брюк, я вальсировал на прохладном песке. Здесь, наверху, он был сухой, мягкий и невесомый. Рядом со мной Леон слегка запрокинул голову назад, чтобы посмотреть на вертолет, летящий вдоль берега, с севера на юг. Мальчики с воздушным змеем исчезли, и казалось, что пляж наконец засыпал, правда, когда наступало время просыпаться.
Я привел Леона к утрамбованному песку на краю океана.
— Черт возьми, — зашипел я. Вода была ледяной. Я мог чувствовать, как каждый нерв во мне дергался и дрожал, размышляя о превращении в волка.
— Холодно, — заметил Леон.
Стиснув зубы, я прыгал с ноги на ногу, пока тошнота не прошла, и мое тело не вспомнило, что было человеческим, только человеческим.
— Я где-то читал, что температура воды здесь шестьдесят четыре или шестьдесят пять градусов, — сказал Леон. Он наобум ступил немного глубже в соленую глубь. — Чувствуется холоднее, не так ли?
Теперь, когда я привык к воде, все было не так плохо. Я зарылся пальцами ног в песок и почувствовал, как что-то увернулось от контакта со мной.
— Мы не одни, — сказал я. — Что-то там внизу.
Леон встал на колени, стараясь не намочить брюки, и быстро зарылся рукой в песок. Он издал пару тихих звуков разочарования, пока не выпрямился с горсткой песка в руке.
— Думаю, один там, — заметил он, протянув ее мне.
Я начал перебирать песок, пока не наткнулся на существо: белоспинное насекомое или ракообразное почти на четверть ладони. У него было много ног.
— Это инопланетянин.
— Песчаный краб, — сказал Леон. — Не причинит тебе вреда.
— В любом случае, оно уродливо.
— Уродливость никогда не причиняет боль чему-то.
Я усмехнулся.
— О, уродливость причиняет боль. Просто красота больше.
— Аминь. — Леон осторожно бросил краба в воду.
Мы шли в тишине понемногу, никаких звуков, кроме океана и автомобилей, проезжающих по улице. Небо над нами посерело и затем порозовело. Через несколько часов я мог позвонить Изабел, и затем включить тот пыльный синтезатор и начать делать что-то стоящее. Когда стая пеликанов взлетела над нами в полутьме, я подумал о том, насколько красивым было это место, как мне повезло, и как мне нужно было не облажаться в любом случае.
Я достал свой небольшой блокнот из заднего кармана. Леон наблюдал за моими действиями, поэтому я сказал:
— Что?
— Ты — просто нечто, и все, — сказал Леон. — Большинство людей не такие. Что ты написал там?
Я повернул так, чтобы он мог видеть, что я написал.
Любовники и адвокаты
Губы и зубы
Соответствуют этому воспоминанию
Оцени это
Такова твоя мечта?
Это испытание
Что-то умное в этом
Пеликаны умны
Он был очарован.
— Стихи? Ты просто написал это сейчас? Это действительно станет песней?
— Может быть. Та пеликанская фигня — одна из лучших в работе.
Без какого-либо обсуждения, мы оба остановились и уставились на небо над водой. Солнце поднялось позади нас, но туман или смог отфильтровали большую часть оранжевого, делая океан медленно развивающимся синим-и-пурпурным портретом.
— Ты должен сделать фото, — сказал я Леону. — Не говори мне, что ты не такой человек. Ты можешь всегда удалить его после того, как возвратишься домой. Я не буду знать.
Леон бросил на меня взгляд, но достал свой телефон. Он сказал мне:
— Давай тогда, позируй.
— Что? Это не должно быть мое фото. Это должна быть фотография этого великолепного утра. Или тебя этим великолепным утром. Сувенир.
Он был удивлен.
— Я знаю, как выгляжу. Давай же.
Я поставил ему миленькие рожки чертика, когда он делал фотографию. Я сказал:
— Думаю, этот день захватывающий.