— Естественно, — ответил агент. В его выговоре сквозил мягкий южный акцент со странной примесью чего-то жесткого, металлического.
— В этом преступлении присутствует несколько аспектов, которые, признаться, я с трудом понимаю. Согласно вашему заявлению, — Англер бросил короткий взгляд на отчет, лежавший на его столе, — ваша подопечная мисс Грин услышала стук в дверь примерно в двадцать минут десятого вечера. Когда мисс Грин открыла дверь, она увидела на пороге вашего сына, туго связанного веревками. Вы подоспели ко входу, удостоверились, что он мертв, и бросились в погоню за черным «Таун Каром», двигавшимся на юг по Риверсайд-Драйв. Во время погони вы позвонили в 911. Все верно?
Агент Пендергаст кивнул.
— Что заставило вас подумать — или, по крайней мере, предположить — что убийца находится именно в этом автомобиле?
— Это был единственный автомобиль на дороге на тот момент. Пешеходы в поле моего зрения полностью отсутствовали.
— Вы не задумались, что преступник мог найти укрытие в другом месте или убежать другой дорогой?
— Машина проехала несколько перекрестков, а затем вдруг свернула на тротуар, проехала по клумбе, въехала в парк и, нарушив множество правил дорожного движения, направилась на оживленную трассу. Поведение водителя убедило меня в том, что он хочет уйти от преследования.
Его сухая, немного ироничная манера вести диалог с каждой секундой все больше раздражала Англера.
Пендергаст тем временем продолжал:
— Могу я поинтересоваться, что так задержало полицейский вертолет?
С этим вопросом, в котором неприкрыто сквозила критическая претензия, раздражение лейтенанта лишь усилилось.
— Задержки не было. Вертолет прибыл через пять минут после звонка. Наши люди отреагировали быстро.
— Недостаточно быстро.
Стремясь вернуть себе контроль над ходом разговора, Англер заговорил более резко, чем хотел:
— Вернемся к самому преступлению. Несмотря на тщательную работу моей команды, моим людям не удалось найти свидетелей, кроме тех, что были на шоссе Уэст-Сайд, которые бы непосредственно видели «Таун Кар». В организме вашего сына не было найдено никаких следов наркотиков или алкоголя, а на теле не было обнаружено следов насилия. Он погиб от перелома шейных позвонков часов за пять до того, как вы его нашли — по крайней мере, по предварительному заключению судмедэксперта. Вскрытия еще не проводили. Согласно заявлению мисс Грин ей потребовалось около пятнадцати секунд, чтобы подойти к двери и открыть ее. Таким образом, у нас имеется убийца — или убийцы — которые отняли жизнь вашего сына, связали его — что было совершенно лишним действием, учитывая обстоятельства — подвезли его к вашему дому уже в состоянии rigor mortis, позвонили в дверь, вернулись в «Таун Кар» и успели проехать несколько кварталов, прежде чем вы начали преследование. Как ему, или им, удалось двигаться так быстро?
— Преступление было безупречно спланировано и исполнено.
— Что ж, возможно. Но может, вы были настолько сильно потрясены — что совершенно нормально, учитывая случившееся — и поэтому отреагировали не так быстро, как указали в своем заявлении?
— Нет.
Англер обдумал этот краткий ответ. Он взглянул на сержанта Слейда — тот, как всегда, оставался молчаливым, как Будда — затем снова посмотрел на Пендергаста.
— Тогда перейдем к… хм, драматическому характеру самого преступления. Юношу связали веревками и поставили перед вашей входной дверью. Это заставляет задуматься о мафиозном характере убийства, и подводит к главному интересующему меня вопросу. Я снова заранее прошу прощения, если он покажется вам оскорбительным или неудобным, но... ваш сын состоял в какой-либо мафиозной группировке?
Пендергаст воззрился на Англера, и выражение его лица осталось совершенно непроницаемым.
— Я понятия не имею, участником чего мог являться мой сын. Как я указал в своем заявлении, мы с ним не были близки.
Англер перевернул страницу отчета.
— Криминалисты и мои люди крайне тщательно обследовали место преступления, которое было примечательно лишь отсутствием очевидных улик. Скажем прямо — не было найдено абсолютно никаких улик: ни косвенных, ни прямых, ни частичных — все, что мы нашли, это лишь тело убитого на вашем пороге. Но ни волосков, ни отпечатков, ни клеток кожи мы не обнаружили. Одежда вашего сына была новой, и подобную ей можно было приобрести где угодно, марки распространенные. Кроме того, перед тем, как одеть вашего уже убитого сына, его тело тщательно обмыли. На шоссе мы не нашли стреляных гильз, так как все выстрелы производились непосредственно из автомобиля. Другими словами, преступники представляли себе, как ведется следствие на месте преступления, и были исключительно осторожны, чтобы не оставить улик. Похоже, кем бы ни были эти люди, они знали, что делали. И мне любопытно, агент Пендергаст, выслушать ваше мнение как профессионала. Что бы вы могли сказать по поводу этого преступления?
— Лишь то, повторюсь, что оно было безупречно спланировано и исполнено.
— То, что тело оставили на пороге вашего дома, наводит на мысль, что преступники хотели оставить вам некое сообщение. У вас есть соображения, какое именно?
— Я не любитель строить предположения.
«Не любитель строить предположения». Англер более пристально взглянул на агента Пендергаста. Он опрашивал многих родителей, которые были опустошены горем после потери ребенка. Нередко они находились в состоянии шока или были слишком резки. Их ответы на вопросы часто оказывались сбивчивыми, были обрывочными или содержали путаные детали. Но Пендергаст не походил ни на одного из них. Казалось, что он полностью владел собой. И, похоже, он либо не хотел сотрудничать, либо совсем не интересовался ходом дела.
— Давайте поговорим о... тайнах вашего сына, — предложил Англер. — К слову, единственным доказательством того, что он приходится вам сыном, выступает только ваше заявление об этом. Он не проходит ни по одной базе данных правоохранительных органов: ни по CODIS, ни по IAFIS, ни по NCIC. У него нет свидетельства о рождении, водительского удостоверения, номера социального страхования, паспорта, записей об обучении или визы для въезда в нашу страну. В карманах у него тоже не было найдено никаких документов, идентифицирующих личность. Мы также проверили его ДНК по нашей базе данных, результат снова оказался нулевым. Все проведенные нами проверки говорят лишь об одном: ваш сын никогда не существовал. В своем заявлении вы указали, что он родился в Бразилии, и не является гражданином США. Но гражданином Бразилии он также не является, мы узнавали, и выяснили, что там о нем тоже нет никаких записей. Город, который, вы указали, в качестве места, где он родился и вырос, по-видимому, не существует — по крайней мере, официально. Никаких доказательств того, что ваш сын покинул Бразилию и въехал в нашу страну, тоже нет. Как вы все это объясните?
Агент Пендергаст медленно закинул ногу на ногу.
— Никак. Повторюсь — хотя я уже отметил это в своем заявлении — я знал о нем только то, что он существует. И даже этот факт стал мне известен всего восемнадцать месяцев назад.
— Именно тогда вы с ним и виделись?
— Да.
— Где?
— В джунглях Бразилии.
— А с тех пор вы хоть раз пересекались?
— Больше я не видел его и не общался с ним.
— Почему? Почему вы не попытались наладить с ним контакт?
— Потому что, как я уже говорил, мы с сыном не были близки.
— Но почему вы не попытались сблизиться с ним?
— Из-за личностной несовместимости.
— Вы можете хоть что-нибудь рассказать о его характере?
— Я едва знал его. Он наслаждался ведением опасных игр, и был настоящим профессионалом в вопросах издевательства и унижения.
Англер глубоко вздохнул. Столь скупые ответы ни капли ему не помогали.