— Достаточно хорошо. Еда отличная. Я гуляю каждый день. Но они все время наблюдают за мной. У меня нет друзей и мне тут скучно. Мне больше нравилось в “École Mère-Église». Когда я смогу вернуться туда, отец?
— В ближайшее время, — Пендергаст тяжело вздохнул, — Как только я разберусь кое с чем.
— С чем именно?
— Тебе не нужно беспокоиться об этом. Послушай, Тристрам, мне нужно спросить тебя кое о чем. С тобой не случалось ничего необычного с момента нашей последней встречи?
— Необычного? — непонимающе переспросил Тристрам.
— Того, чего обычно не случается. Письма? Звонки? Неожиданные визиты?
Взгляд Тристрама вдруг опустел. На секунду он замешкался, а затем тоскливо покачал головой:
— Нет.
Пендергаст внимательно посмотрел на него.
— Ты лжешь, — почти обличительно заключил он. Тристрам не ответил, уставившись в пол. Пендергаст глубоко вздохнул. — Я не знаю, как сказать тебе это. Твой брат умер.
Тристрам вздрогнул:
— Альбан? Малыш?
Пендергаст кивнул.
— Как?
— Его убили.
В комнате стало очень тихо. Тристрам явно пребывал в шоке. Некоторое время он просто молча стоял, смотря в пол, а затем одна слеза, дрожа, собралась в углу его глаза и скатилась по щеке.
— Его смерть печалит тебя? — спросил Пендергаст. — После того, как он относился к тебе?
Тристрам покачал головой:
— Он был моим братом.
Эти слова сильно подействовали на Пендергаста. Альбан ведь был и его сыном. Он уже не раз задавался вопросом, как может не печалиться из-за смерти собственного ребенка, почему не испытывает к нему сочувствия или жалости.
Тристрам взглянул на отца своими серебристыми глазами:
— Кто это сделал?
— Я не знаю. Но пытаюсь это выяснить.
— Потребовалось много сил, чтобы… убить Альбана.
Пендергаст ничего не сказал. Пристальный взгляд Тристрама заставлял его чувствовать себя неловко. Он нехотя признавался себе, что не знал, как быть отцом этому мальчику.
— Ты болен, отец?
— Я всего лишь восстанавливаюсь от приступа малярии, которую подхватил в недавней поездке, не более того, — ответил он поспешно.
Опять наступила тишина. Тристрам, стоявший рядом с отцом всё время беседы, вернулся к столу. Казалось, в нем идет какая-то внутренняя борьба. Наконец, он нашел в себе силы снова посмотреть на Пендергаста.
— Да. Я соврал. Я должен кое-что рассказать тебе. Я обещал ему, но раз он умер… думаю, ты должен это узнать, — он посмотрел на отца, ожидая его поддержки и понимания. Пендергаст стоял молча. — Альбан приходил ко мне, отец.
— Когда?
— Несколько недель назад. Я был еще в «Mère-Église». Гулял в предгорьях. Альбан стоял там, впереди, на тропе. Сказал, что ждал меня.
— Продолжай, — кивнул Пендергаст.
— Он выглядел по-другому.
— В каком смысле?
— Он стал… старше. Худее. Казался печальным. И говорил со мной он тоже… по-другому. Не было больше… не было… — он развел руками, не зная, какое слово использовать, — Vetachtung.
— «Презрения», — подсказал Пендергаст.
— Точно. В его голосе не было презрения.
— О чем вы говорили?
— Альбан сказал, что собирается в США.
— Он уточнил, зачем именно?
— Да. Он сказал, что собирается... восстановить справедливость. Отменить какое-то страшное действие, которое сам же и запустил.
— Он так и сказал?
— Да. Я не понял точно. Восстановить справедливость? Какую именно? Я спросил его, что он имел в виду, но он отказался объяснить.
— Что еще он сказал?