— А ты? — спросил Геша.
— Так я живой, — подумав, сказал Гречишников.
— А ты уверен? — наклонился к нему Геша.
— Нет… то есть — да! — выкрикнул Дауд Соломонович.
— А чего пьяный-то?
Они сели на лавочке под вязом и поговорили.
— Я нарисую, а ты подкинешь, ладно?
— Ты разве художник?! — вгляделся в него Гречишников. Но ничего не увидел: вяз — очень тёмное дерево.
— Конечно, — лаконично ответил Суэтин и спросил: — А что, не заметно?
— Ну дела, — почесал нос Дауд Соломонович и накренился к вязу.
На том и расстались.
Под вязом в горячке лежал крыс Тимофей. «Про какой холст, интересно, они говорили?» — подумал Тимофей и потерял сознание.
— Местная милиция известна своей алчностью, — предупредил папского представителя московский референт. Над Ватиканом шёл грибной дождь.
До посещения России Римским Папой осталось всего ничего — две недели.
В городе отцветали маки.
— Скоро начнут падать яблоки, — сообщали горожане друг другу.
Лето продолжалось.
На улицу вышел очень тучный человек и огляделся.
Утром какой-то садист включил ровно в шесть часов музыку и перебудил весь дом. Так весь день пошёл насмарку.
Если и был в Ершове человек, способный организовать убийство Геннадия Бертрановича, это был он самый. По фамилии Тминов.
Сам себя он называл «новый бедный», по аналогии с новыми богатыми, к которым принадлежал Суэтин.
Тминов, будучи в девяностом году председателем Ершовского горсовета, скупил оптом все крупные городские предприятия за три тысячи долларов, а потом продал за шестьдесят миллионов долларов. Провернул аферу, в чём ему помогли: тесть — главный ветврач района, жена — бывшая фининспектор и тёща — директор ершовского райпищеторга.
За что Тминова и посадили: не уплатил налоги с шестидесяти миллионов, которые выручил после продажи. С конфискацией имущества. Как правило, это американская практика — сажать за неуплату налогов, но против Тминова в девяносто пятом году ополчился весь город: быть настолько богатым в маленьком Ершове в те годы было не просто цинично, а охально, похабно и срамно.
А сейчас уже можно.
О том, что кампанию против него организовал известный манипулятор и предприниматель Суэтин, Тминов догадывался и ненавидел Гешу от всей души.
После выхода из тюрьмы Тминов начал привыкать жить один. Его родные и близкие вместе с остатками денег благополучно перебрались за пределы отечества и поставили на нём крест.
Ещё в тюрьме Тминов решил поквитаться с Гешей, но вышел в тот самый день и приехал в тот самый час, когда Геннадия Бертрановича хоронили на центральной аллее Митрофановского кладбища.
— Вора ловил, а себя сгубил! — обрадовался он, узнав про чужое погребение, но радость как-то быстро сменилась хандрой. Быть новым бедным — очень грустная реальность. И Тминов, чтобы как-то развлечь себя, начал частенько захаживать на кладбище и сидеть на Гешиной могиле.
И в этом нет ничего противоестественного, ну если только не ходить туда каждый день. А Олег Борисыч ходил туда, как на работу. И поэтому, вольно или невольно, стал свидетелем того, что могила вчера и могила сегодня выглядела не как та самая могила… Её же раскапывали десять раз по ночам Гешины друзья, которым звонили милиционеры…
И Тминов потихоньку стал сходить с ума на почве непонятного ему явления. А когда человек сходит с ума, он делает непростительные вещи.
Например, ходит по улицам и разговаривает вслух.
И говорил Тминов о наболевшем — о Геше — русскими пословицами (вычитанными у Даля):
— Ты от меня и в землю не уйдёшь — достану!
Я тебя заставлю рылом хрен копать!
Один бог без греха!
Будешь ты мою дружбу помнить…
Я его потычу рылом в кучку!
Почистили ему пряжку, вылудили бока…
Глупому Авдею наколотили шею!
Баюшки-баю, колотушек надаю!
Возьму за хвост, да перекину через мост!
В одном кулаке сожму, так плевка мокрого не останется!
Я вас всех на кишках перевешаю!
Не всякая болезнь к смерти…