Я выпустил несколько клубов дыма и, прищурив глаза, приглядывался к ним. Глаза закрылись сами. Всего лишь на минутку... За стенкой из плохо закрытого крана капала вода.
Полковник стоял с другой стороны стола.
— Вначале погасите сигарету, господин Порейра, — сказал он.
— Могу и погасить, почему бы и нет, — ответил я каким-то не своим голосом.
— А во-вторых, я терпеть не могу мошенников. Ведь вы не физик!
— То есть как это? — возмутился я. — Докажите мне это. Слушаю вас!
— Я сделаю это весьма простым способом. Вот содержание весьма легкого задания, которое превратит ваши мозги в кашу.
Он взял со стола чистый листок бумаги, подложил под него книжку и подал вместе ручкой.
— Ну, знаете ли! — изобразил я разгневанность. — Что это еще должно быть? Экзамен? Я мог бы вообще выкинуть вас за дверь, ну да ладно.
— Два тела были брошены с поверхности шар вертикально вверх... диктовал тот, уставившись в потолок, — в вакуум, в гравитационном поле с напряжением "же", с начальной скоростью "вэ", с отступом по времени "тэ". Рассчитайте... — тут он снизил голос.
— Рассчитайте... — повторил я за ним. При этом я подумал, что мог бы легко подлизаться к полковнику, если бы только встал и отдал салют, вот только мне никак не хотелось шевелиться.
— ...рассчитайте, где и когда эти тела встретятся.
— Хорошо, — сказал я. — Эту задачу я вам решу, только идите отсюда и не стойте у меня над душой.
Тот вышел. Я же перевернулся на другой бок. Листок с текстом задачи выпал из моей руки; передо мной был лишь туманный образ: "Два тела в вакууме".
Вновь я был там: в клетушках лифтов, в толпе разгоряченных рук, в лабиринте коридоров. Все время я за кем-то гнался, а может это кто-то гнался за мной; сердце мое колотилось в пустой груди, когда мы бежали по шумному коридору под грохот тяжелых башмаков, и вдруг я застыл на самом дне ночи даже не знаю, что это меня задержало на бегу. Вот только: "где и когда?". Совершенно запыхавшись, я стоял под стеной; со всех сторон меня окружали шорохи. Это вода, стекающая откуда-то с потолка — то тут, то там барабанила по полу, пока меня не замочило проливным дождем. Ближайшие двери распахнулись настежь. Кто-то выходящий заколебался и отступил куда-то в сторону, но когда я вошел вовнутрь, этот кто-то тоже переступил порог и остановился на месте. Наши руки одновременно легли на дверную ручку и сплелись на ней с одной и той же стороны двери, когда же моя другая рука исследовала незнакомое лицо, чужая рука на дверной ручке стиснула мою руку. Это была Еза Тена — женщина из ванны. Я отдал ей дневник именно с этим именем на обложке.
— Какая приятная неожиданность, — обрадовалась она. — Ведь это самая дорогая вещь, которую я потеряла. Огромное вам спасибо.
Мы стояли напротив друг друга, ее дыхание высушивало мое лицо, в ушах моих звенела ничего хорошего не обещающая тишина.
— Здесь так темно... — шепнул наконец я.
— Ну что же... вы сам знаете! Но давайте войдем в средину.
— Может вы куда-то собирались, может я в чем-то вам помешал, может...
— Да вовсе нет! Все равно, такой дождь... а кроме того, у меня сегодня гости.
— Раз так, все равно я не могу им показаться, потому что разорвал штанину.
Тишина, а в ней стук удаляющихся шагов.
— Да ничего страшного! Сейчас мы этому горю поможем, — донесся издалека ее голос.
Она подошла ко мне, взяла за руку и провела в глубину мрака. Мы уселись на стульях, рядом друг с другом.
— А ваши гости не потеряют терпения?
Она приблизила свои губы к моему уху:
— Я закрыла их на ключ, пускай сидят. Что же касается ваших неприятностей со штаниной, то прошу не беспокоиться: для чего же имеются иголка с ниткой?
Она наклонилась вперед. Я почувствовал ее пальцы у себя на ноге. Еза подняла ногу и положила ее себе на колени.
— Собственно говоря... — произнесла она, характерно снизив голос, что позволило мне предположить, что у нее в зубах нитка, — если принять во внимание разницу в возрасте, то я могла бы быть вашей матерью.
Своей голой икрой я чувствовал тепло ее обтянутых нейлоном бедер.
— Не та ли собака напала на вас, которая, — вновь отозвалась она, — вот уже три дня сидит за порогом?
— Да, именно она. Теперь же могу надеяться лишь на то, что она не бешенная.
В мыслях я боролся с волнами наплывающего откуда-то страха. Мне было известно, что за дверью стоит плотная толпа: сюда пыталось ворваться десятка два человек, которые, стиснув зубы, пытались схватить меня. Двери не выдержали ударов: они выгнулись в нашу сторону словно поверхность надувающегося шарика и с грохотом лопнули.
Я схватился на ноги.
В зеркале мелькнуло отражение моего искаженного лица. Я замер, вглядываясь в положение статуй, которые уже не были теми самыми статуями. Мне сложно было поверить в произошедшие в них перемены. Из-под топчана доносился длительный, разбитый на целую последовательность писков, тресков, шорохов и резкого скрежета отзвук ломаемого дерева. Я упал на колени и заглянул туда. Какое-то мгновение я еще видел изогнутую дугой доску, которая образовывала боковину ящика для постельного белья. Хотя и совершенно неподвижный, шар изо всей силы напирал на сопротивляющуюся доску, где-то на самой средине ее длины. На моих глазах доска с сухим треском разломалась. Шар все так же оставался на месте.
Я подбежал к телефону.
— Соедините меня с полковником, — крикнул я в трубку.
— С каким полковником? — спросил матовый женский голос.
— С каким угодно?
— Может это быть полковник Гонед?
Спокойный тон вопрос довел меня до ручки.
— Да тут крайне важное дело! Поспешите, — прошипел я в микрофон с едва сдерживаемым бешенством.
Тишина. Я глядел на статуи. Они были такими же недвижными, как и раньше (не знаю почему, но именно этот факт, я про себя акцентировал). Но в течение моего сна они передвинулись совсем в другие места и застыли в новых, выражающих уже совершенно иную фазу того же самого движения позах, в постоянном — хотя и неухватимом по времени — стремлении к его продолжению.