— Внимание!
Щелкнул замок люка. И тут же на его месте появился гейзер черной грязи. Я удержал в легких последнюю порцию воздуха и погрузился в грязевую темень. Фонтан сбил меня с ног. Но я обеими руками держался за ручку у самого люка. Как только кратковременный напор ослабел, я протиснулся наружу.
Меня окружал ледяной, размякший ил. Я застыл в нем на несколько секунд, чтобы сориентироваться в пространстве. Верх был там, где темноту оживляла робкая серость. Головой я пробил слой глины и, отбросив толстый слой ила, очутился на залитом водой дне. Как только я вытащил ноги из топкой грязи, вода начала поднимать меня наверх. Становилось все теплее и виднее. Я мчался навстречу зеркальной поверхности.
И внезапно сверху на меня навалилась ослепительная лавина света: я увидел солнце. Оно висело чуть ли не в зените: прямо посреди лазурного неба. Я медленно плыл по гладкому зеркалу озера, в котором отражались зеленые деревья — весь пруд был окружен парком. Дальше, куда не бросишь взглядом, за густыми зарослями и группами деревьев высились белые террасы, черные арки асфальтовых дорожек и разбросанные посреди других строений стройные небоскребы города с миллионом жителей. Толпы людей высыпали на улицы. Здесь царил жаркий полдень.
Неподалеку от себя на воде я заметил головы Раниэля и Коореца. Вместе с ними я направился к берегу, и там вцепился зубами в прибрежную траву. И только после этого все мысли меня покинули.
Я лежал в буйной траве, неподалеку от берега, на небольшой полянке, со всех сторон окруженной парковыми зарослями. Целый час мы, словно дикари, скрывались в гуще от людских взглядов. Когда под жаркими лучами солнца наша измятая одежда высохла, мои товарищи осторожно выглянули из-за ветвей и вышли на край прогулочной тропинки. Никто не обращал на них внимания; осмелев, они отправились дальше — в город.
Перед тем они долго и оживленно беседовали; я понял лишь одно, что пронзило мое сердце: "Мы в Каула-Зуд". Похоже, что город цвел в неизменной форме все эти девять месяцев; все остальное до меня как-то не доходило. За все это время я не проронил ни слова. Коорец тоже не обращал на меня ни малейшего внимания, город он знал, поэтому отправился в свою сторону; Раниэль обещал вернуться.
Часы шли за часами. Солнце переместилось в сторону заката, но стояло еще высоко. Ветер пригнал темные тучи. Сверху полил недолгий, проливной дождь. А потом снова засияло солнце. Я не двигался с места. Скорее всего, я ни о чем не думал, хотя мир в его реальной, стерео-видео-звуковой форме видел, слышал и ощущал впервые в жизни. Небо было чистым, голубым и глубоким до рези в глазах. Воздух вибрировал над нагретыми предметами, деревья шумели листьями, одни были дальше, другие ближе; я слышал голоса, одежда парила на мне, муравей тащил веточку; мне хотелось ощутить горький вкус листа; где-то далеко, на поднятых над улицами автострадах пищали автомобильные шины; ветер холодил мне скулы, вода морщилась, я глядел на стебли травы, но был слеп, потому что, из под всего этого, что нес издали и вблизи блеск отдаленного неба, высовывались все те же глаза, ее тело в летнем платьице и лицо, обрамленное мраком абсолютной, ртутной ночи.
А потом снова появились облака: они зависли низко и высоко, несколькими скомканными слоями. Сквозь них продирался мутный, серый свет; стены домов пригасли, контуры слились — вся округа в последний раз сделалась розовой, а потом посерела, сделавшись мрачной. Мне стало холодно, и я свернулся в клубок. Моросил дождик, поэтому я стучал зубами, пряча лицо в траве. Рядом с собой я хранил ее ледяное тело, не имея возможности или желания выпустить его из собственных рук.
Раниэль возвратился поздно, на закате, когда еще раз распогодилось. С собой он принес небольшой чемоданчик, из которого вынул костюм. Эта одежда странное дело — призвало в моей памяти какой-то туманный образ: как будто где-то я его уже видел.
— Я был в своей холостяцкой квартире на Девятнадцатой Улице, — начал рассказывать Раниэль. — Вы только представьте: консьерж, увидав меня, ужасно перепугался. Так глядят разве что на привидение. Пришлось поклясться всем святым, что четвертого июня я не спустился в убежище, и рассказать байку о приятеле, у которого жил все это время. Только тогда он отдал мне ключ. Короче говоря, все они уверены, что убежище осталось на Земле!
Я молчал.
— Да, да! — воскликнул он, глядя на меня исподлобья, с миной понимающего все и вся человека. — Я и сам в первый момент остолбенел. Ну а теперь я буквально убью вас удивительнейшими новостями. Только сначала сбросьте с себя эти лохмотья, потому что дождя сегодня уже не будет. Я видел расписание: здесь все идет по заранее установленному плану.
Меня всего колотило. Потом я взял костюм и укрылся за кустом. Раниэль продолжал рассказывать: нескладно, то увлеченно, то, вновь, с оттенком беспокойства в голосе, одним духом:
— Так вот, чтобы не испытывать больше вашего терпения, сразу же выдам всю тайну, хотя, вообще-то, следовало бы рассказывать в той последовательности, в которой я сам знакомился с фактами, так что, сначала, о моем визите в читальный зал, где я попросил газету за четвертое июня и несколько других, потому что мне не хотелось задавать глупых вопросов встреченным людям; затем об экскурсии за город, где высится поднебесное окно, наконец, о центральном питателе, мимо которого я проехал на обратном пути. Так вот, весь громадный город был захвачен с поверхности Земли!
— Весь город, — рассеянно повторил я, продолжая переодеваться. О чем-то я еще хотел спросить... Но он был такой добрый.
Раниэль пнул меня под бок кулаком — гневно, в наибольшем возбуждении.
— Вы что, не расслышали? Так вот, повторяю, что Каула-Зуд, одним куском, вместе с убежищем, которое было выстроено на глубине в шестьсот метров, также летит в той же самой коробке сквозь мрак галактической пустоты. А какая воронка осталась там — на такой далекой сегодня Земле, когда ночью, в момент мягкого сотрясения, ровно в три часа девятнадцать минут, как об этом пишут, мы все поднялись вверх — и они вместе с нами!
Раниэля буквально трясло. Я знал, что когда он все уже выпалит из себя, то опадет, словно та мокрая одежда, которую я только что бросил на песок. Ведь все эти несколько часов лишь одна мысль держала его на ногах: что я еще ничего не знаю, последний среди всех, что здесь жили.
В конце концов, мне было его даже жалко. Лично я страдал не по этой причине: чуждый мне город не обращался ко мне какими-либо воспоминаниями, он же, после чудесного спасения, с мыслями, переполненными радостью и жизнью, легко пошел на встречу людям и своему давнему прошлому, что прошла среди этих светлых стен, а ведь возвращался сюда разбитым, с тем же самым бременем, которое мы несли в глубинах земли в течение девяти страшных месяцев.
Мой товарищ вытащил клочок старой газеты.
— Здесь все черным по белому, — продолжил он. — Я вырвал это в читальном зале, украдкой, чтобы показать вам. "В таком масштабе, — стал читать он вслух, — наш город, даже с толстым слоем почвы под всеми коммуникациями, это всего лишь кусочек диаметром в пару сантиметров и толщиной не более миллиметра на модели земного глобуса с диаметром почти тринадцать метров. Так что, с определенной точки зрения..." Тьфу! — сплюнул он. — Погодите, я хотел прочитать что-то другое.
Его руки дрожали, когда он крутил в пальцах клочок запечатанной текстом бумаги. Я же указал в небо.
— А это что?
Он задрал подбородок.
— Пускай вас глаза не обманывают. К сожалению — это мираж. Я прочитал большую статью на данную тему. Движущаяся стереоскопическая картинка — вот и все. Город накрыт огромным, герметически закрытым куполом, по форме близкой к полушарию диаметром в два десятка километров. Образ неба, чистого или покрытого облаками, с солнцем в ясный день и со звездами ночью на купол отбрасывает с той стороны какой-то скрытый проектор. А вот осадки самые настоящие. До четырнадцати часов погода просто чудо. А вот дожди, туманы и сквозняки под эту полусферу вдувает автомат, настроенный на суточную программу. Никто точно не знает, каков механизм этих явлений, но все погодные изменения происходят циклично. По ним можно даже часы выставлять. Воздух здесь чист, а развитие растений, точно так же, как и в естественных земных условиях, осуществляется без помех. Люди одеваются и питаются здесь очень хорошо: каждый день, в указанное время все автомобили, обслуживавшие давние продовольственные магазины и универмаги, подъезжают к непреодолимой границе, которая гигантским кольцом окружает весь город, чтобы загрузить и развезти по местным магазинам всю товарную массу, приготовленную кем-то и необходимую для поддержания высокого уровня жизни населения крупного города. Крышки спрятанных в стене ям открываются автоматически. Из них выдвигаются управляемые на расстоянии громадные контейнеры. Предлагаемые городу грузы всегда наивысшего качества. Жители ежедневно получают прекрасные пищевые продукты, которые практически ничем не отличаются от снабжения по старому ассортименту. Мужчина, с которым я заговорил на месте, выразился об этих ямах не без горькой иронии: он назвал их кормушками. Точно так же, находимые там самые различные промышленные изделия с любой точки зрения соответствуют самостоятельному производству города девятимесячной давности; они не превышают достижений цивилизации нашего времени. Авторы обширного анализа данной проблемы, который я взял с собой из библиотеки и пролистал в метро, вынесли впечатление, будто скрытые изготовители всех этих товаров не желают хвастаться перед своими пленниками какими-либо добычами высших технологий. Газовые и водопроводные трубы, кабели электрической сети и все остальные над— и подземные системы были подключены к скрытым за границами источникам энергии уже ночью четвертого июня прошлого года, следовательно, еще перед стартом. Теперь горожане имеют даже в избытке все то, что у них имелось на Земле — кроме самой свободы. Ну и кроме знания, что с ними, горожанами, случится в недалеком будущем, возможно, месяцев через десять, если от равномерно ускоренного движения мы перейдем к равномерно замедленному движению с одинаковым абсолютным значением ускорения. Я читал заметку по этой теме. Про цель никто до сих пор не догадывается, поскольку никто ничего не знает о направлении полета; можно лишь вычислить его дальность в том случае, если бы была известна конечная скорость на первом отрезке пути и длительность равномерного движения.
— Вы упоминали о границе города, — перебил я его. — Чем, собственно, она является, что ее образует?
— Я был рядом с нею. Граница невидима. На ощупь напоминает абсолютно прозрачное стекло. Никакое сверло до сих пор не смогло оставить на ней даже царапины. Граница, словно бритва, прорезает поля и пригородные леса. За ней можно видеть абсолютно верный, трехмерный, цветной и подвижный образ окрестностей города, которые окружали его когда-то на Земле. Группы, работающие там с самого начала, пока что до нижнего края стекла не докопались. Верхнего края просто нет, поскольку прозрачная поверхность плавно переходит в арку громадного, достигающего неба купола. Уже несколько вертолетов разбилось об эту "крышку". Но остальные продолжают исследования...
— А город уже отстроил разрушения?
Раниэль даже подскочил.
— В том-то и дело! — воскликнул он. — Чуть не забыл. Так вот — нет! Потому что никакой катастрофы и не было.
— То есть, ничего тогда и не произошло?
— Ничего, абсолютно.
— А громадный светящийся шар, который медленно падал сверху? Разве он не раздавил дома?
— Сейчас я вам все понятно изложу. Кстати, можно подкрепиться; я тут взял немного подарков наших невидимых опекунов. Денег здесь — понятное дело — нет. Да и зачем? Все эти запасы я взял с магазинной полки словно из своей кладовой. Так что голодать больше смысла нет.
Он открыл чемоданчик.
— Никакой катастрофы и не было, — повторил Раниэль. — Я и сам задал себе этот вопрос, когда брал первую газету. И в ней я обнаружил простое объяснение явления. По крайней мере, в этом вопросе с самого первого дня никаких сомнений и тайн не было. Как вам наверняка известно, огромное здание производственной компании "Пластикал-Эксперимент" располагается точно в центре города.
Тут он сам же прервался и вынул из чемоданчика кучу различных бутербродов, которые сам же начал уписывать с большим аппетитом.
— Честно говоря, я ничего не знаю ни про здание, ни про его расположение, — отозвался я, — но об этом поговорим в следующий раз.
— Так вот, в ту памятную ночь, — проглотил Раниэль кусок, — ...в без четверти три ночи, то есть, за двадцать минут до того, как раздался сигнал тревоги, дистанционно управляемая кольцевая гильотина обрезала все провода, трубы и кабели высокого напряжения вокруг всего города. По этой причине в один момент город погрузился в темноту. Но работающее круглосуточно уже упомянутое мною производство имело аварийные источники энергии. Они подключились автоматически. Но случилось так, что эту систему аварийного питания давно толком не проверяли, поэтому в подвалах произошел небольшой взрыв. Огонь перекинулся на разбросанные повсюду легковоспламеняемые материалы и начал быстро распространяться. Пожар локализовать не удалось. Уже к трем часам забитый различными горючими изделиями цех, который был окружен круглой стенкой и накрытый стеклянной крышей, раскалился будто внутренности доменной печи. Понятно, что это ни к чему бы не привело, если не считать значительного материального ущерба, поскольку все рабочие ночной смены успели смыться — если бы не следующее стечение обстоятельств.
— Купол?
— Вы угадали! Именно о нем я и буду сейчас говорить. Но, может, свежего воздуха на сегодня уже хватит? Вижу, что и у вас на щеках нездоровый румянец. Это, случаем, не простуда? Давайте уже идти. Ага, еще я посетил городские власти и ознакомил их с ситуацией обитателей убежища. Они с трудом поверили, что и убежище также находится в трюме галактического корабля и летит с ними, погребенный в земле на такой глубине. Здесь, на поверхности, ни один из кротов не появлялся, все же каналы по всей длине были замурованы еще перед сотрясением по каким-то военным поводам, что, наряду с отсутствием радиосвязи, давало здешним обитателям уверенность, будто бы убежище осталось на Земле. Бургомистр назначил совещание на десять часов завтрашнего утра. Мы тоже будем на нем присутствовать, чтобы дополнить наши сведения. Знаете, они здесь обсуждали еще одну возможность: вращательное движение вокруг оси, параллельной поверхности земли. Тогда так же — как и при равномерно переменном поступательном движении — при радиусе величиной, скажем, сто километров и круговой скорости, равной один километр в секунду, мы бы имели здесь центробежную реакцию, приближенную к земному весу и — что за всем этим следует — точно такое же ускорение свободного падения. Но цель подобного вращения в каком-либо секторе пространства кажется глупой, не говоря уже о том, что все вертикали в городе — что выявлено со всей доступной тщательностью — абсолютно параллельны одна другой, что, опять же, такую возможность исключает автоматически. А теперь я приглашаю вас к себе на квартиру.
— Говоря по правде, мне уже осточертели всякого рода помещения. По крайней мере, на этот момент. Меня до сих пор не покидает мысль о коридорах убежища.
Раниэль печально усмехнулся.