Широко раскрытыми глазами она глядела на что-то за моей спиной. Я услыхал грохот упавшего стула. Пластмассовый начальник лежал навзничь, его лицо было вдавлено в пустотелый череп. Искусственное тело интенсивно напрягалось, имитируя конвульсивную агонию. Искривленные пальцы рвали на клочки макет стола. Еще одно сотрясение, еще один удар по стулу босыми ногами в виде обувной колодки, и манекен застыл окончательно.
Линда склонилась над куклой начальника.
— Он мертв, — прошептала она.
— Да что ты плетешь, дура!
— Не такая уж она и дура, — сказала секретарша. — Наоборот, это опытная блядь.
В моих глазах все еще оставался образ непристойной позы, в которой я увидал Линду, открыв двери кабинета. Теперь же она положила руку на деформированную маску, пошевелила головой своего искусственного начальника. Нервы у меня были натянуты до последнего, но я никак не мог думать о случившемся в категориях банальной измены. Линда заговорила в тот момент, когда в дверях секретариата встал какой-то манекен:
— Ты убил его!
— С ума сошла! Что это за шуточки!
— Я с трудом узнала тебя, Карлос. Что с тобой случилось?
Я оттянул ее за поясок платья от макета трупа.
— Линда, умоляю тебя, хватит глупить. Ведь это же всего пластмассовая кукла!
— А ну отпусти ее! — грозно крикнул искусственный тип у меня за спиной.
Линда разминулась с ним в дверях и выбежала в коридор.
— Погоди! — крикнул я. — Мы же не можем вот так расстаться!
Девушка скрылась на лестничной клетке. Я бы погнался за ней наверх, но призванный шумом свидетель скандала решительно преградил мне путь.
— Ни с места! — предостерегающе рявкнул он. В его руке был нож с длинным клинком, уже приготовленный к удару. — Больше ты уже никого не убьешь.
Он был одет в рубашку из цветной бумаги и такие же бумажные брюки с настолько идеально отглаженными складками, как будто он нигде еще не присаживался. Возможно, его предназначали для исполнения роли всего лишь в одном эпизоде. Своим слепленным лишь бы как из пластмассы телом он копировал редкого толстяка. Его резиновое брюхо забаррикадировало мне выход в коридор.
Его образцовое поведение спонтанного защитника работников фирмы я презрительно не комментировал: у меня не было ни времени, ни желания объясняться, каким образом дошло до псевдо-смерти их начальника. Самым главным для меня было объясниться с Линдой. Но, когда я бесцеремонно выпихнул толстяка из прохода, тот вдруг отступил в коридор и с неожиданным искусством ударил меня ножом в сердце.
Длинный стальной нож погрузился в мое сердце по самую рукоять. Через мгновение, выдернутый той же пластиковой рукой, что вонзила его в мою грудь, он вылетел из раны и зазвенел по мраморному полу. В течение секунды, показавшейся мне вечностью, мы держали друг друга в смертельном объятии. Засмотревшись на его жирное лицо, бездарно слепленное из пластмассы, на которой толстый слой блестящего лака должен был изображать пот, я почувствовал на груди холодную струю крови. Она залила всю рубашку. Я разорвал рубашку и поднес руки к своему лицу: они были липкие, багровые, ужасные.
Только тогда ноги подо мной подломились. Я затрясся от ужаса, но не при виде крови, от которой несло растворителем: меня перепугала мысль, что я тоже один из них — пластмассовый манекен. Все потому, что я не чувствовал ни малейшей боли.
Искусственный нападающий, уверенный в своем перевесе, поддерживал меня за плечи, как будто его противник уже неспособен сражаться, ибо вот-вот прийдет его смертный час. И тут я увидал возле его туфли окровавленный нож. Я потянулся за ним лишь для того, чтобы присмотреться поближе, в чем же состоит его тайна, так как на перепачканной красной краской груди я не обнаружил ни малейшей ранки.
Я совершенно не планировал применять какой-нибудь прием самообороны. Но, наклоняясь за ножом, я присел так резко, что лишенный опоры манекен свалился мне на спину, а когда я — через мгновение, уже с ножом в руке выпрямился так же неожиданно и с подозрительной легкостью, толстяк перекувыркнулся в воздухе и рухнул на поручни лестницы.
Он был гораздо легче, чем можно было судить по габаритам его тела. И только лишь поэтому я подбросил его на такую высоту. Падая на хрупкую имитацию поручней, манекен разломал их на кусочки. Одна железка пробила насквозь его надутый воздухом живот, и тот лопнул; сам же он повис на другом пруте, пробившем его резиновое горло. Эхо падения заполнило всю лестничную клетку. Его сопровождало шипение выходящего воздуха. Манекен уменьшался на глазах. Очень скоро эрзац-толстяк стал выглядеть будто болезненно исхудавший дистрофик.
За собой я слышал чьи-то голоса. Из-за приоткрытых дверей робко выглядывали головы искусственных чиновников. Все смотрели на меня. Они видели всю сцену драки, посему я ожидал, что в случае необходимости, могли бы дать показания в мою пользу. Возможно среди них находился и кто-нибудь настоящий, перед которым следовало бы оправдаться.
— Вы же видели, кто ударил первым?! — крикнул я в глубину коридора, излишне громко, как бы призывая в свидетели все здание.
Ножом я указывал на свою ярко-красную грудь. Когда же я сделал несколько шагов вперед, все двери как по приказу захлопнулись. Увидав окровавленную фигуру с оружием в руке, манекены тут же разыграли сцену страха.
Я осмотрел нож. Под нажимом пальца, преодолевшим сопротивление слабенькой пружины, лезвие без помех вдвинулось в рукоять. Из самого кончика, тупого, законченного круглым отверстием — будто из медицинского шприца — хлынул остаток краски. После того, как я ослабил нажим, лезвие вернулось на место. Издали нож выглядел грозным оружием. Спрятанный в рукоятке, заполненной краской, шток вытолкнул ее через дырочку в момент удара.
Я побежал по лестнице за Линдой, чтобы показать ей этот театральный реквизит. Последнее открытие бросало новый свет на события всего сегодняшнего дня. Теперь-то я мог объяснить многое, но никак не мог понять поведения Линды, которая, изменяя мне с копией своего начальника, за что я должен был иметь к ней претензии и обижаться, решительно обвиняла меня в человекоубийстве.
На шестьдесят третьем этаже я не обнаружил никого живого: ни Линды, ни даже какой-либо движущейся или разговаривающей подделки. В замусоренных клетушках, бетонные потолки и нештукатуренные переборки которых были покрыты следами многолетних подтеков (это был последний этаж небоскреба), среди случайных макетов мебели сидели или стояли серые от старости гипсовые отливки мужских и женских фигур. Этим отливкам кто-то придал вид поглощенных работой людей. Случайно я зацепил один из этих макетов. Тот упал и разбился на кусочки на твердом полу.
Линда могла подняться еще выше. По металлической лестничке я вскарабкался на окруженную баллюстрадой плоскую крышу Темаля. Уже снаружи я услыхал рев сирены. Я перегнулся через ограду и выглянул вниз. Далеко внизу, у самого входа в здание, с визгом тормозов остановились две автомашины: белая и черная. Сирена умолкла, но мигалки крышах автомобилей продолжали работать. Из обеих машин на тротуар выскочили маленькие, быстро движущиеся фигурки. С такого расстояния трудно было узнать, кто это такие. Одеты они были вчерное и белое.
Только о карете скорой помощи и машине с карабинерами я подумал как раз в тот момент, когда увидал панораму всего города. После этого я сразу же позабыл о том, что происходит у входа в здание.
IV
С крыши Темаля я увидал весь Кройвен.
В свете солнца безоблачного дня и в чистейшем, до самого горизонта, воздухе, я увидал полную панораму города, выстроенного почти из одних декораций и раскинувшегося по обеим сторонам озера Вота Нуфо, воду которого в большей его части имитировало стекло. Хотя с самого утра у меня было много времени, чтобы приготовиться к любому потрясению, картина все-таки была для меня неожиданной.
Практически все вокруг, от Альва Паз, живописно раскинувшегося за пальмовой рощей на восточном берегу Вота Нуфо, через макеты трех мостов, низко подвешенных над стеклянным озером, вплоть до западной границы города, опоясанной с той стороны копиями небоскребов Уджиофорте, выстроенными на горе; и в другом направлении: от Ривасоля на юге, заселенного в основном цветными, вдоль линии метро (соединяющей этот район с Куэнос) на отрезке до Пятидесятой Улицы; и от Таведы, где находился мой дом, до северной границы города — вплоть до Куэнос — получалось, что все (за исключением настоящего фрагмента центра, окружающего Темаль; какой-то части Пиал Эдин, где я работал. а также Лесайолы — небольшого района, занимающего долину на восточном берегу озера) — все, во всем Кройвене, было ненастоящим.
Я смотрел в юго-восточном направлении, на другой берег озера, где под неподдельной синевой неба располагался искусственный Альва Паз. Обширный район заполняли макеты домов (скопированных очень верно), стоящие фасадами к центру Кройвена. За ними вдали, вплоть до самого горизонта зеленел густой пальмовый лес. Был ли он настоящим? Большое расстояние не позволяло разрешить этого сомнения. Одни лишь постройки и различные конструкции, такие как мосты, производственные здания, столбы и подъемные краны довольно легко выдавали свое искусственное происхождение.
Я прошел на другой край террасы и поглядел на северо-восток. Стеклянное зеркало вод Вота Нуфо — насколько можно было его видеть с высоты крыши Темаля — имело форму громадного кита, хвост которого был у Ривазоля, а голова — между Таведой и Лесайолой. Эта последняя, окраинная и малопривлекательная местность, сейчас обращала на себя внимание тем, что оставалась настоящей: ночь она пережила в неизменном виде рядом с громадным городом, преображенным практически полностью. Ее нынешний вид вызывал новые вопросы: дело в том, что Лесайолу я посещал всего лишь раз и не заметил там тогда ничего выдающегося. Загадка Лесайолы, спасшейся рядом с громадным складом реквизита, заставляла задуматься, тем более, что вода озера тоже оставалась настоящей только лишь возле этого небольшого селения. Вторая (значительно меньшая) область настоящей воды растягивалась между мостами у выездов Двадцатой и Тридцатой Улиц, то есть, уже в самом центре Кройвена. Об этом можно было судить по разному цвету поверхности вод озера.
Еще раз я окинул взглядом панораму всего города, а затем внимательно пригляделся к той его части, которая осталась настоящей. Всего она занимала где-то одну пятую часть всей площади: я смог выделить ее, благодаря несколько отличающимся оттенкам в окраске настоящих застроек. Опять же, живая растительность выделялась на фоне мертвой отличающейся интенсивностью зелени.
Граница между территорией, покрытой декорациями, и сохранившимся фрагментом города прихотливо извивалась в нем: на плане Кройвена она вырезала какую-то уродливую фигуру, похожую на осьминога с головой, упирающейся в центр Кройвена, и щупальцами, переброшенными через озеро по направлению к Лесайоле. Темаль находился в месте сужения у головы этого осминога; одно его щупальце, почти километровой ширины, устремлялось к северу, через Пиал Эдин, вдоль железной дороги до самой Таведы, возле которой оно сворачивало под прямым углом на восток, там неожиданно раздувалось до половины ширины острова, образовывая большой залив у его южного берега; а второе — более извилистой лентой — разделяло два соседствующих моста и вело из центра на противоположный берег озера, где охватывало восточную его сторону на поросшем лесом отрезке между Альва Паз и Лесайолой, соединяясь там с первым щупальцем. Оба они встречались друг с другом в незаселенной округе, и там они были самыми широкими, зато граничная линия сложной фигуры, в пределах которой находились все настоящие дома и деревья, а также неподдельная вода, делала вокруг Лесайолы громадную дугу.
Без всякой связи с тем, что я видел внизу, внезапно мне вспомнились слова Линды: "Я с трудом узнала тебя, Карлос". Прежде чем до меня дошло, что из этих слов следует — то ли она имела в виду мой внешний вид, или же, что точнее, мое поведение — я увидал на террасе трех карабинеров. Один из них был негром, и как раз он один был настоящим. Он стоял у выхода с лестницы, вытащив револьвер. Остальные двое были манекенами, одетыми в мундиры карабинеров. Из-за их спин робко выглядывала маска какой-то пластиковой женщины.
— Это он! — указала она на меня.
— Наденьте на него наручники, — приказал негр.
Я не собирался ни удирать, ни драться с ними, так что происшедшее в следующие несколько секунд граничило с совершеннейшим абсурдом. Искусственные представители права энергично схватили меня за руки в тех местах, куда обычно одевают наручники. Но, вместо того, чтобы сковать мне руки, каждый из них — после нескольких резких движений, изображающих драку — прижал мою ладонь к собственной шее. Теперь они отступали к ближайшему краю терассы. Крепко придерживая мои руки у обшлагов собственных мундиров, чтобы создать впечатление, будто я их душу и подпихиваю назад, в то время как сами они лишь беспомощно обороняются, они навалились спинами на баллюстраду и сломали ее. Только после этого они отпустили мои руки, но опять же, таким образом, чтобы могло показаться, будто именно я сталкиваю их в пропасть.
Когда они оба полетели вниз, до меня донесся грохот выстрела из револьвера. Через мгновение негр снова выпалил в меня из самого настоящего оружия и снова промазал. После третьего неприцельного выстрела, до смерти перепуганный возможностью потери жизни в этой бессмысленной забаве, я подскочил к нему и выкрутил револьвер из его руки. Мне удалось совершить это без особого труда, можно было даже сказать — с подозрительной легкостью. Но, буквально в последний момент нашей недолгой стычки, настоящему карабинеру удалось-таки нажать на курок. В воздухе над Темалем вновь раздался грохот. Пуля поразила пластиковую женщину, что привела сюда карабинеров, а теперь очутилась перед оружейным стволом в момент случайного выстрела.