— Не огорчайтесь, будет. И Владимир тоже будет. Дайте срок. Ведь с вашей сдачи мы получили на руки козырного туза. Посол-убийца! Надо же, а? Каков гусь? Вы, я думаю, не вполне понимаете, что это значит. Удача колоссальная! — Все больше распаляясь, Шувалов рисовал такую перспективу: Францу-Иосифу обещают покрыть дело забвением, не позорить его дипломатов, и России обеспечена поддержка Австро-Венгрии по всем пунктам внешней политики, даже на Балканах.
Дослушав, Иван Дмитриевич спросил:
— Выходит, убийство князя нам на пользу?
— Конечно, конечно, — подтвердил Шувалов. — В чем вся и штука.
— А допустим, ваше сиятельство, что вы заранее проведали о замыслах убийцы. Помешали бы?
— Как вы смеете задавать его сиятельству подобные вопросы? — возмутился Певцов.
— Не горячитесь, ротмистр, — миролюбиво сказал Шувалов. — Мы здесь втроем, и сегодня, такая ночь, что на десять минут можно и без чинов. Я, господин Путилин, отвечу вам честно: не знаю… — Но по глазам его Иван Дмитриевич понял другое: знает. Еще как знает!
— Превосходный план, — согласился он. — Но убийство иностранного атташе не может остаться нераскрытым. Кого мы назначим на место преступника?
Шувалов расстроился, как ребенок, у которого отняли новую игрушку:
— Да-а… Эта мысль не пришла мне в голову.
— Кого-нибудь найдем, — сказал Певцов. — Вон трое уже сами напрашивались.
— Верно, — ободрился Шувалов. — Кого-нибудь непременно найдем.
— Я найду, — пообещал Певцов.
— И будете подполковник. Я, ротмистр, не отказываюсь от своих слов.
«Счастливчик», — подумал Иван Дмитриевич. Почему-то государственная польза неизменно совпадала с его, Певцова, личной выгодой. Поднимаясь к подполковничьему чину, он уверенно вел за собой Россию к вершинам славы и могущества, а у Боева и поручика все получалось как раз наоборот.
Певцов напомнил про свидетелей, нежелательных в таком тонком деле, и Шувалов тут же порешил: сумасшедшего поручика из гвардии убрать, перевести в отдаленный гарнизон, к черту на кулички, а Стрекаловых запугать, чтобы пикнуть не смели; если же будут упорствовать, посадить в крепость.
— Впрочем, — заметил Певцов, — нам и не нужен подставной убийца. Зачем лишние сложности? Если будет судебный процесс, Вена может на него сослаться. Объявим, что князя убил его же собственный слуга. И скрылся. Дадим этому Фигаро рублей двести и сошлем на Камчатку… Да! — спохватился Певцов. — Отдайте-ка то письмо!
— Какое? — Иван Дмитриевич притворился, будто не понимает, о чем речь.
— Которое Хотек послал Стрекалову.
— Ах, это. Зачем оно вам?
— Снимем копию и пошлем Францу-Иосифу, — объяснил Шувалов. — Пускай почитает.
Иван Дмитриевич отступил на шаг.
— Ваше сиятельство, но я не до конца убежден, что именно Хотек задушил князя.
— То есть как? — опешил Шувалов.
— Это предположение. Догадка.
— Неважно, — вмешался Певцов. — С такой уликой мы докажем что угодно. Давайте письмо.
— Подождите, — Иван Дмитриевич отступил еще на шаг ближе к двери. Дело принимало опасный оборот. Что они задумали? Всю Европу одурачить? Не выйдет. Вверх-то соколом, а вниз осиновым колом, как Хотек.
— Где письмо?
— Послушайте меня, ваше сиятельство! Признаюсь, я обвинил Хотека, чтобы он взял назад свой ультиматум. Ведь что-то же надо было делать…
— Отдавайте письмо! — закричал Певцов.
— Умоляю, выслушайте меня! — быстро заговорил Иван Дмитриевич, прижимая рукой карман, где лежало злополучное письмо. — Я уже напал на след настоящего убийцы. Но чтобы схватить его, нужно время. День, может быть, или два. А Хотек дал вам сроку завтра до полудня. Что оставалось делать? Я же не о себе думал!
— Не о себе? — взвился Певцов. — А сколько ты хочешь содрать с Хотека за это письмо? Тысяч десять?
— Господи! — чуть не плача, сказал Иван Дмитриевич. — Да я его хоть сейчас порву. На ваших глазах.
— Только попробуйте! — пригрозил Шувалов.
— Опомнитесь, ваше сиятельство! Что вы делаете? Не берите пример с Хотека, вы видели, чем это кончается… Клянусь, я найду убийцу!
— Вы будете молчать, — медленно проговорил Шувалов. — И получите Анну. С бантом. Ваш убийца нам ни к чему. Нам нужен Хотек. Поняли? И отдайте письмо.
Иван Дмитриевич оглянулся: в гостиную входили Рукавишников с адъютантом, за ними — незнакомый жандармский подполковник.
— Зейдлиц? — удивился Шувалов. — Что случилось?
Тот подошел к нему, о чем-то зашептал. Иван Дмитриевич расслышал: «Похоже, вы были правы…»
— И где он? — спросил Шувалов.
— У подъезда, в карете, — ответил Зейдлиц. — С ним капитан Фок.
— Рукавишников! Не выпускать! — приказал Певцов, заметив, что Иван Дмитриевич осторожно пятится к выходу.
Путь на улицу был отрезан, синие мундиры окружали со всех сторон: генерал, унтер-офицер и три офицера. Певцов приближался. Иван Дмитриевич сделал то, что пытался сделать Стрекалов, — как бы невзначай, рассеянным жестом опустил руку в карман и, не двигая ни плечом, ни локтем, не меняясь в лице, одними пальцами начал уничтожать проклятую цидульку, рвать, растирать в порошок. Шиш им!
Дверь в спальню была открыта, в голубоватом свете угасающего фонаря голые итальянки на картине совсем посинели. Зейдлиц с интересом разглядывал их озябшие прелести.