— Ну, Весло, в натуре, ты прикинь меня в форме капитана со всякими там шевронами, а? — дышал Трейлер в лицо своему другу ароматом выпитой мексиканской водки и съеденного фирменного блюда «Сердце русалки с шампиньонами».
— Ты, братан, не хлещись, а пойди да встань за штурвал, тогда и посмотрим, какой из тебя мореман, а так это — одна трепотня! — посоветовал напарнику Весло, которому, пожалуй, уже поднадоели хмельные фантазии Трейлера. Почувствовав вонь, начинающую исходить от друга, Весло машинально достал из кармана дезодорант, прыснул на голову Трейлеру, а заодно и себе под мышки. — Давай флотским замаксаем, чтобы они в обиде не остались, а если начнут капризничать, то мы их силой от вахты избавим. В залив тебе не слабо выйти? А там и до Чухляшки недалеко. Загранпаспорт-то с собой?
— Слушай, забыл, блин! Да мы по дороге в Мойку зайдём, я домой забегу, заберу, — Трейлер сжал свои неимоверные кулаки и потряс ими в воздухе, словно пытаясь сбросить не видимые никому цепи. Вдруг он по-детски сморщил своё богатырское лицо и захохотал, тотчас обратив на себя внимание посетителей ресторана. — А в хельсинкском порту сразу финских блядей забираем!
— Сколько мы с тобой приняли? Это чего, четвёртый батолс? — Весло с подозрением уставился на высокую полупустую бутылку с пробкой в форме сомбреро. — Слышь, Трейлер, я — бухой…
— Ну а сколько им дать? Сто баксов хватит? Двести? Да шли бы они к монаху! — Трейлер вроде бы уже не слышал друга: он покинул стол и направился в носовую часть судна. — Они думают, я их не забодаю? Ну да, конечно…
Через некоторое время до Весла донёсся шум из рулевой рубки. Уловив смысл этих новых звуков, он насмешливо скривил рот и помотал головой.
— Братан, мы — на курсе! — раздался голос Трейлера, а сам он, окровавленный и по-детски радостный, стоял посреди резво танцующих посетителей, очевидно, принимавших этого зловещего гиганта за очередную ресторанную забаву. — Они мне начали гнать, что ещё навигация не открыта: лёд не сошёл. А я им говорю: открывай, падла, сколько она нынче стоит? А по добру не откроешь — на тебе в торец, получи, фашист, гранату!
Ну вот, кажется, всё переделала. Во всяком случае, ей даже трудно себе представить ещё какую-то кухонную работу. Посуду перемыла полностью. Мебель и полы протёрла. Еду приготовила. Ну что ещё? А Федя всё не спешит! Ну что за человек! Неужели ему недостаточно одного, но беспощадного урока, когда его, действительно всерьёз озабоченного проблемами детей, вышвырнули с работы из Дома ребёнка? Человек сам вызвался возиться с чужими неполноценными и брошенными детьми, так чинуши и этого долго не смогли вытерпеть!
Зинаида подошла к окну и всмотрелась в перспективу Северного проспекта, откуда, со стороны Поклонной горы, мог появиться автобус, подаренный Фёдору его немецкими покровителями.
С каких пор её муж стал человеком-легендой? Наверное, всё началось с той десятилетней давности голодовки. Тогда Данилыч затеял акцию в знак протеста против закрытия Дома ребёнка, в котором он работал главврачом. Те дни были тревожными для их семьи. Ведь Федя был членом КПСС, и его тотчас вызвали в райком. Он отказался идти и объявил о своём выходе из партии. Ну а подобная дерзость тогда вообще произошла чуть ли не впервые! Что тут началось! Райкомовские жрецы наведывались в Дом ребёнка, стены которого Борона принципиально не хотел покидать. Они не смогли сломить его и наслали на медика милицию как на нарушителя общественного порядка. В итоге Фёдора вывели из кабинета в наручниках. А это успели сфотографировать журналисты, которые постоянно клубились в зоне конфликта. На следующий день изображение врача-педиатра, объединённого наручниками со смущённым, но исполнительным милиционером, украсило несколько влиятельных западных газет. Тогда Данилыч победил. Но вот теперь, когда, казалось бы, давно побеждены коммунисты, оказался повержен и Борона.
Зина любила смотреть из окон своей квартиры на последнем, шестнадцатом этаже, тем более что у неё имелся определённый выбор: окна кухни и их с Фёдором комнаты выходили в сторону Поклонки и Суздальских озёр, а окна комнаты Вероники были обращены на Тихорецкий проспект и Муринский ручей. Причём с обеих сторон были видны Северный проспект и парк Сосновка, правда, разные участки.
Когда Зинаида вглядывалась в пересечение Северного и Тихорецкого, то вдохновлялась мозаикой огоньков. Огоньками с ней общались жилые дома, больница, автозаправка, машины и просто фонари. Во время дождя или мокрого снега свет давал отблески, огоньки повторялись и множились размытыми отражениями на асфальте, и это каждый раз ошеломляло впечатлительную жену Фёдора Бороны.
Взгляд в сторону Поклонки в ясную погоду охватывал пространство вплоть до Невской губы, и от вида этой бескрайности мечталось о крыльях и полёте к переливающейся в солнечных лучах воде.
Именно отсюда, со стороны Поклонной горы, поздно вечером, а иногда уже под утро появляется смешной немецкий автобус православного приюта «Окоём». Впрочем, приют как таковой имеется пока лишь в учредительных документах. Данилычу ещё предстоит добиться у администрации района выделения помещения и всех остальных необходимых частей для воплощения его давнишней мечты. Фёдор ведь планирует собрать в заведении не больше двенадцати ребятишек, но при этом создать для них близкое подобие семьи.
Пусть все они знают и помнят, что Фёдор и Зина всего лишь их приёмные родители, но при этом они будут видеть, что люди эти относятся к ним как к своим собственным детям, как к своей ненаглядной дочурке Веронике. Да, взрослые должны сохранить принципиальную требовательность, но и никогда не забывать о необходимости предъявлять детям свою искреннюю любовь, дружбу, заботу. Только тогда, по мнению Данилыча, из детей можно будет воспитать полноценных людей, избавленных от специфических обид и комплексов, не желающих мстить людям и обществу, готовых, когда придёт время, создать свою собственную устойчивую семью и ни при каких испытаниях и искушениях не способных бросить своих деток.
Конечно, всё это — пропаганда Данилыча, но Зина уже давно пропитана его идеями и вполне обоснованно считает себя его соратником.
Чего они сегодня ещё не употребляли? Начали с пива, потом — водка, дальше — анаша, позже — кокаин, даже по одному «чеку» с ЛСД засалили, теперь — коктейли. И всё, кажется, мало. Никак не удаётся достичь какого-то конечного опьянения, когда, может быть, вдруг откроются никому не ведомые тайны и наступит высшее наслаждение.
Даже странно, что их сегодня ни один милиционер не остановил. Саша Кумиров гнал подаренную отцом белую навороченную «Ниву», не различая, а лишь угадывая дорогу. Наташка Бросова сидела рядом, держа в пальцах самокрутку с анашой, которой они по очереди затягивались. Ванька Ремнёв валялся сзади и орал во всё горло, силясь перекричать надрывающийся магнитофон. Ванька вопил всякую похабщину в адрес водителей и прохожих, тряс в воздухе безымянным пальцем и кидался в окно пустыми банками из-под пива.
Саша дружил с Наташкой и Ванькой вопреки воле отца, который уже давно чётко ограничил круг общения для своего старшего сына.
— Ты должен поддерживать отношения только с теми, кто находится выше тебя или хотя бы на твоём уровне, — не раз напутствовал сына Игорь Семёнович. — Почему я не пью со своими подчинёнными и не завожу знакомств с мелкими торгашами или инженерами? Да потому, что это бесперспективно! А мне нужно идти вперёд, расти — я думаю не только о бизнесе, но и о политике. Поэтому я стараюсь наладить контакты с депутатами городского или федерального масштаба, с главами администрации и другими действительно серьёзными и нужными людьми, в конце концов, даже с бандитами, потому что и это мне может неожиданно пригодиться. А ты, которому я надеюсь когда-нибудь передать своё дело, тратишь невосполнимое время на бессмысленное общение с какими-то полубездомными гопниками!
Под гопниками Игорь подразумевал Наташку и Ваньку, с которыми Саша познакомился совершенно случайно, причём вначале — с Бросовой, а позже — с Ремнёвым, которого Наташка представила Кумирову как своего бывшего одноклассника.
С Бросовой Саша встретился на пляже у Петропавловки, где он частенько загорал, вместо того чтобы дремать на лекциях в институте. Его сразу привлекло бронзовое, вызывающе-наглое тело мулатки и её иссиня-чёрные волосы, которые, казалось, до такой кромешной масти сами по себе, без вмешательства краски, дойти не могут. Фигура у девчонки была уже совсем женская, а груди — большие и неспокойные, как у какой-нибудь супермодели. Всё это выгодно выделяло мулатку из блёклого выводка окружающих её подруг.
Мулатка, очевидно, недавно пришла, поскольку была ещё в юбке, если можно так называть прозрачную полоску ткани, сквозь которую просвечивали язвительно-голубые мини-трусы, казалось еле сдерживающие налитые ягодицы. Сверху тело её обтягивала короткая, словно повязанное полотенце, майка, через которую проглядывали приплюснутые тканью груди с тёмными сосками. Когда мулатка раскрывала крупный рот, то в нём блистали голубоватой белизной безукоризненные зубы. «Людоедка! Вот бы мне такую, а?» — судорожно перевёл дыхание Саша, страстно возжелавший познакомиться с этой столь возбудившей его особой.
Девчонка сама нашла повод для общения: она подошла, наклонилась над лежащим Сашей, чуть не выронив из маечки свои аппетитные дыни, и попросила закурить. Подростки разговорились. Юноша пригласил девушку переместиться на его покрывало. Она согласилась и с независимым видом покинула смеющихся подружек. Через четверть часа новых знакомых охватил не менее задорный хохот, а через час они вместе оставили пляж.
«Нива» приветливо мяукнула при подходе хозяина и своим присутствием явно приятно поразила Бросову. Молодые люди поехали покататься по городу. Привычно перестраиваясь из ряда в ряд, Саша подумал о том, что мулатка довольно просто одета: надо бы при случае, если, конечно, у них всё получится, выклянчить у отца денег и приодеть свою новую подружку.
Кумиров уже был не новичок в отношениях с женщинами. Он стал мужчиной в пятнадцать лет, позвонив из офиса отца по одному из телефонов круглосуточного вызова проституток, предложенных в рекламной газете. Потом он не раз ещё пользовался подобными телефонами.
Начиная с этой первой встречи Саша стал вести в своём ПК дневник, в котором подробно записывал всё, что происходило между ним и очередной девкой.
В тех случаях, когда желание охватывало юношу мгновенно, он выезжал на машине на проспект Просвещения и там высматривал что-нибудь пригодное среди чернеющих проституток (почему-то они предпочитали одеваться в чёрное). Во время своих вылазок Саша предпочитал знакомиться с самыми юными представительницами самосъёма, особенно с теми, кто, на его взгляд, лишь недавно избрал проституцию своим ремеслом.
За эти годы Кумиров настолько привык платить за сексуальные услуги, что не очень представлял, сможет ли добиться исполнения своих желаний от особы, не ищущей от него денег.
В Наташе Сашу привлекло ещё и то, что у него ни разу не было мулаток.
Смеясь и балагуря, ребята домчались до плавучего ресторана, устроенного на бывшей военной подводной лодке, недавно ошвартованной около набережной Лейтенанта Шмидта. Друзья здесь бывали раньше, и им всё очень нравилось на субмарине: и уютные кабины-каюты, и аквариум с осьминогом, и официантки в тельняшках и капитанских фуражках.
Они оставили «Ниву» на платной стоянке около «плавунца», как завсегдатаи прозвали подводную лодку «Косатка», поднялись на борт ресторана и, заплатив положенные входные сто рублей за человека, спустились в недра ещё недавно боевой единицы российского флота.
Грубо требуя у халдея столик, Саша молчаливо сознавался себе в том, что последнее время они с Ванькой ведут себя странно, пожалуй, совершенно несвойственно себе — высокомерно, дерзко, нагло. Почему-то они постепенно вообразили себя никем и ничем не устрашимыми и не победимыми героями. А что они собой, по сути, представляли? Обнаглевшие парни без особой физической подготовки и без каких-либо серьёзных связей, которые можно было бы реально использовать в случае опасного конфликта.
Впрочем, Саша редко чувствовал себя беззащитным благодаря двухлетнему стажу занятий кунг-фу в школьные годы. Да и на Ремня всегда можно было опереться, поскольку он года четыре в старших классах посещал секцию таэквондо. Правда, если им случалось драться, то они почти ничего не применяли из того, чему их все эти годы обучали на тренировках.
Что касается опасного конфликта, то он не заставил себя ждать. Высокий бритый парень с пыльно-асфальтовыми зрачками приблизился к Наташе, не обращая внимания на Сашу и Ремня. Парень, которого столь же тюремного вида дружки, оккупировавшие один из дальних ящиков-столиков с нарочито оттрафареченными в нескольких местах знаками радиационной опасности, окликали Тесаком, улыбаясь и раскачиваясь, стал звать Наташку с собой, чтобы она его и братву путево обслужила, что, по его словам, уже делала и раньше.
Кумиров ответил урке, что его девушка с такими жлобами даже и по нужде рядом не сядет. Тесак тотчас покраснел и нехорошо улыбнулся:
— Слышь, козёл, ты за свой базар отвечаешь?
— А ты что мне, учитель, что ли? — отозвался Саша с ответной улыбкой.
— Тебя-то всяко от гнилого базара отучу, — Тесак улыбался так, будто знал про Кумирова всё самое тайное и неприглядное, а уж его физические возможности вообще нисколько не брал в расчёт.
— Да пошёл ты на… — не выдержал Саша, но не успел окончить фразу, как к его лицу плотно и унизительно прилипла шершавая рука Тесака, одновременно осыпавшего Кумирова градом изощрённых, однако малопонятных Саше ругательств.
Ощутив агрессивную пятерню на своём лице, Саша, неожиданно для себя самого, но в полном соответствии с наставлениями своего тренера, не стал тратить драгоценное в подобной ситуации время на дуэль с рукой противника, а выбросил правую руку вперёд и вверх. Сформированный в движении кулак врезался в преграду, тотчас отстранившуюся от точки приложения кумировских костяшек.
Резкий удар в пах пресёк Саше дыхание и заставил согнуться пополам. Тошнотворная боль, обида, злоба — всё это столь оглушило Кумирова, что от своего мгновенного позора Саша готов был раз и навсегда исчезнуть из этого паршивого кабака и даже, может быть, с самой загаженной планеты.
Тесак с окровавленным ртом навис в это время над Кумировым и готовился нанести по беззащитно подставленному темени сокрушительный удар полупустой бутылкой шампанского, которой он молниеносно вооружился на ближайшем столе. Рука с пенящейся бутылкой уже готовилась соприкоснуться с кудрявой головой, когда над согбенным другом в отработанном прыжке взметнулся Ремнёв. Неожиданный удар ногой в грудь оттолкнул Тесака к близстоящему столику и заставил сесть на чьи-то изысканные угощения: клешни омара, ломтики ананаса, вазочку с чёрной икрой. Стол не выдержал внезапного груза и рухнул вместе со своим растерянным седоком.
В зале раздались крики, началось оживлённое, судорожное движение.