Обитатели «трёхсотого» тоже не спешили вылезать. Может быть, они ждали, когда полуживой от страха водила ВАЗа сам подползёт к ним и, мелко подрагивая от страха, начнёт молить о пощаде? Эх, сейчас бы что-нибудь огнестрельное. Когда-то ведь Артур неплохо выбивал мишени. А лучше всего превратиться в ребёнка и вернуться туда, где совсем молодая, непьющая мама, отец, детство…
Когда из «мерса» всё же вывалились два здоровяка, Ревень уже не мог чётко определить свои ощущения: испугался ли он или счёл всё происходящее уже к себе не относящимся, а словно бы посторонним. Возможно, он подумал, что вряд ли эти хлопцы станут его бить и истязать тут же, на проезжей части, у всех на глазах, как о подобных случаях рассказывали якобы очевидцы. Да нет же, вид у ребят оказался вполне приличный. Они, наверное, преуспевающие коммерсанты и поднялись на опте или биржевых операциях, а не на пролитой кровушке. Была вроде бы в этих крепышах некая гарантия спокойного, человеческого разговора. Ну а что? ГАИ вызовем: примчатся, запишут, промерят — Бог даст, отделаюсь двумя-тремя лимонами…
Потерпевшие (а как их теперь ещё назовёшь?) вели себя спокойно, но уверенно, встали вплотную к ошарашенному владельцу «пятёрки» и, сунув руки в карманы, не мигая смотрели в его насторожённые глаза. Тот из них, что поменьше (хотя тоже под два метра!) и отзывался в разговоре со вторым на кличку Весло, начал удивительно тихим и каким-то доверительным голосом объяснять Артуру его вину и очевидные последствия и вёл свою речь столь убедительно, что Ревеню ничего не оставалось, как уныло соглашаться.
Получалось, что Артур их непоправимо и — кто спорит! — незаслуженно подвёл: они ведь как раз ехали оформлять продажу своей дорогостоящей (для Ревеня) машины. Но кто ж её теперь в таком виде возьмёт? А ведь люди-то уже рассчитывали на этот «мерс», да и задаток дали, который, кстати, уже истрачен. Теперь у покупателей сорвутся собственные планы, поскольку они не смогут поехать в нужное место на вишнёвой точиле и, соответственно, тоже попадут на деньги. Ты хоть понимаешь, земляк, сколько людей из-за твоего лихачества окажется перегружено никому не нужными головняками? А вишнёвый «мерзавец»-то ведь взят ими по доверке, и они за него полностью отвечают. Ты думаешь, владелец свою тачку в таком виде примет? Никогда! Значит, они ему должны вернуть полную стоимость машины плюс его комиссионные за возникшие заморочки. И сколько это на круг выходит? А всего-то было делов — грамотно ездить!
Второй крепыш, откликавшийся на прозвище Трейлер, всё это время цедил ругательства, зажигательно хихикал и называл всё более суровые суммы, поскольку выполнял, очевидно, роль живого калькулятора.
Если проблема ДТП не будет решена сегодня, объяснил Весло, то завтра она затронет значительно более широкий круг лиц и, естественно, потребуется куда больше денег, чтобы добиться удовлетворяющего всех исхода. Даже не знаем, как тебе помочь.
— Давайте вызовем ГАИ? — Ревень всё-таки решился предложить, возможно, уже неуместное решение и, воспаряя от посетившей его наглости, не мог остановиться. — Пусть будет как положено. Если менты решат, что я виноват, — подавайте на меня в суд, а на суде определят, сколько я вам должен.
После этих слов бугаи посмотрели на Артура, как на мертвеца, сунули ему в руки документы на «мерс» и ключи от зажигания и собрались уходить: всё, друг, прощай! Считай, что ты сам себе подписал приговор. Да почему же так?! Да потому, что какой же уважающий себя затусованный пацан, а тем более в понятиях, станет обращаться в ментуру? Ты хоть представляешь себе, как тебя вместе с семьёй увезут в лабораторию и сколько времени там над вами будут изгиляться?
Артур понял, что попал в дурацкое положение, при котором вынужден просить о защите и помощи тех, кто его, собственного говоря, и подставил. Он попытался их остановить — они вроде бы согласились — и спросил: как бы они посоветовали ему правильно поступить?
Расклад обладателей «мерса» получался чуть ли не более выгодным для Ревеня, чем для них самих. Оказывается, у одного из них есть дальняя очень древняя родственница, которая имеет достойный дом в области. А вдруг ему удастся уговорить её перебраться в город? Если да, то они смогут перевезти Ревеня с семьёй на её участок, а их квартиру предложить хозяину «трёхсотого», который, чем чёрт не шутит, возможно, и согласится на такой вариант. Ну а что тебе, мужик, в области не пожить? Там — экология, грибы-ягоды, рыбалка. Стрелять умеешь? Будешь охотиться. Да мы тебе и ружьё дадим, и сами на охоту будем приезжать. Давай соглашайся, это последнее, что мы тебе можем предложить.
Рассуждая о своей ситуации, Ревень пытался ответить на вопрос: что может определить его решение, которое он вроде бы ещё вправе принять, — здравый смысл или страх перед бандитами? Если бы они не собирались ему ничего отдавать взамен квартиры, то наверняка и не предлагали бы, а увезли в лес и там зверски замучили. Но они же предлагают обмен? Или это коварный обман?..
Пытаясь понять, что заставляет меня заниматься этим делом, я неизменно захожу в тупик, упираюсь в непроходимость мыслей и обстоятельств, теряюсь в комбинациях чувств и воспоминаний. Пишу «заставляет», потому что разве совершил бы я хоть раз то, что совершил, имея волю противиться силе, направляющей меня по одному-единственному пути, любые отклонения от которого — обман, ловушка, чтобы ещё раз доказать мне: не покориться — невозможно! Так, сдерживая свои движения в направлении к ужасному результату, оказывается, я лишь разжигаю в себе огонь, который брался затушить. И наоборот — якобы поддаваясь пороку, чтобы в последний момент вывернуть шею из его петли, я на самом деле нарушаю баланс в пользу своего уродства настолько, что выровнять его оказывается невозможно, и я качусь по ледяному склону, замирая от радости скольжения (какой это восторг!), страшась разбиться о неизвестность там, в черноте ночи, над изменчивым перламутром озера моей гибели (гибель — она так нежданна, так неизбежна! — не жду её, знаю — для неё уже выбрано безвестное мне время). Не имея сил и ловкости удержаться (за что?), тем более, что чем дальше, тем больше скорость, и то, что могло задержать, спасти, осталось за спиной, а то, что встречается на пути, — бессильно помочь мне остановить падение.
Я полюбил прогулки, преодолевая порой значительные расстояния. Пока я иду, я некоторым образом покидаю свою оболочку, переносясь в самые неожиданные места. Оттого, думаю, вид мой несколько странен, и оттого я не замечаю порой встреченного знакомого.
Шея (ах, эта тонкая, дивная, точёная, как мрамор, непревзойдённая, в сравнении с другими участками тела, юная шея!) пленит меня. Я — бессилен. Она — нечто обособленное от человека, пребывающее уже словно бы вне его, имеющее свой пульс (как бьётся он под руками!), лишающее меня всем совершенством своим, желанностью последних сил. Я немею, рассыпаюсь, как шарики ртути, с тем чтобы внезапно соединиться вновь в шар, ком, орех, ядро. Не знаю, не жду, когда произойдёт превращение моё, когда дьявол заставит меня наброситься на ангела, но, преобразившись, выполняю предначертанное.
Красота. Нежность. Недосягаемость. Непостижимость. Мечта. Фантазия. Реальность. Где я? Шея, шея, шея! Что?! Это — всё? Раскаяние. Бегство.
Когда жертва моя (труп, произнеси: труп!) неподвижна — не всхлипывает, не стонет (я знаю, что не издаст ни звука, но вслушиваюсь) — и положение её таково, что я не вижу лица, я обязательно загляну в него, хотя знаю, что оно потом будет сниться мне, являясь в кошмарах. Затем я обхвачу руками остуженную смертью голову и зарыдаю, сотрясаясь и доводя себя до исступления, до помутнения рассудка, а после отпущу голову и удалюсь, повторяя: «Так лучше… Так лучше…»
Соскочив с борта тонущей подводной лодки на набережную, Саша и Ваня, схватив за руки Наташку, не сговариваясь и не оглядываясь, словно наперегонки, метнулись к припаркованной белой «девятке». Ребята успели заметить лишь то, что причиной катастрофы стал корабль-ресторан «Норд», на всех парусах впилившийся в борт дремавшей на швартовых «Косатке».
Кумиров-младший, кажется, ещё никогда не запускал двигатель столь быстро. К месту столкновения откуда-то уже мчались, оповещая о себе сиренами, машины врачей и пожарных, а из отделения милиции, расположенного почти напротив протараненного ресторана, выскакивали милиционеры.
Недавние посетители заведения и ночные прохожие толпились на набережной, глазея на эффектное представление.
Саша направил машину к мосту Лейтенанта Шмидта, который, по счастью, уже оказался сведён. С моста он повернул направо по набережной, ещё недавно носившей имя Красного Флота, а нынче переименованной в Английскую.
Промчавшись вдоль Невы, Кумиров повернул влево, пронёсся через мост, ещё раз свернул направо, ещё раз налево и вновь направо, где, запрыгав по неухоженной набережной, заподозрил, что пассажиры автомобиля, который неотвязно следует за ними от самого ресторана, вряд ли хотят им пожелать спокойной ночи.
Через мгновение машина, а ею оказалась помятая «бээмвуха», обошла «Ниву» слева и отчаянно подрезала ей путь, нагло подставив правое переднее крыло, уже травмированное — при исполнении, как видно, подобного манёвра. Лица пассажиров за тонированными стёклами были неразличимы, но вот стёкла приспустились, и ребята увидели ряхи своих недавних супостатов из плавучего и, наверное, уже затонувшего ресторана. Лица братков расплывались в улыбках — встреча явно обещала им какие-то удовольствия.
Саша лихорадочно перебирал различные варианты своего дальнейшего поведения. Можно заблокировать двери и ни при каких обстоятельствах не покидать машину, а самому вызвать по трубке милицию или службу безопасности из отцовской фирмы, при этом надеясь, что их не взорвут или не выволокут через разбитые стёкла. Можно попытаться убежать, но если догонят, то чем всё это может окончиться? Ваня в это время что-то быстро начеркал на сигаретной пачке и сунул её Кумирову.
— Вылазьте, петушки, базар есть! — Слизняк покачивал из стороны в сторону головой, производя впечатление пьяного, из последних сил борющегося с алкогольной дрёмой.
— Что вам надо? — Саша отпрянул внутрь салона. — Вы же человека зарезали! Уезжайте, пока вас не повинтили!
— Ты, сосок, за нас не переживай! — Хомут говорил мягким, каким-то перинным голосом. — Вы хоть въезжаете, на кого руку подняли?
— Вылазьте из точила, а то мы вас в салоне на ремни порежем! — Тесак довольно приветливо заглянул внутрь машины.
Молодые люди вышли на мостовую. Вслед за ними предстала перед бандитами и Наташа. Тесак смерил Бросову взглядом:
— Прыгай в машину, сейчас отрабатывать будешь!
— Это моя девушка! — слишком громко для ночного города воскликнул Кумиров. — Оставьте её в покое. С нами разбирайтесь!
Не успели Сашины слова растаять в туманном воздухе, как Хомут резко хлестнул его по щеке — хлестнул вроде бы небрежно, но юноша от этого удара провернулся вокруг своей оси и, приложившись спиной о корпус «Нивы», упал на асфальт. После этого Наташа покорно поместилась в «БМВ».
— Запорю, гады! — закричал вдруг Ваня и направил на Хомута, как самого мощного из всей банды, длинную отвёртку.
— Сказал — делай! — Хомут вперевалку подошёл к Ремнёву. — Ну что, сопля грёбаная, слабо? Да ты сам, как кровь увидишь, от страха обоссышься!
Ваня представил себе, что же произойдёт, если он действительно пырнёт этого гиганта? Да ему это как слону дробина — такого надо ломом таранить! А дальше? Они его убьют? Наверняка. Юноша опустил отвёртку и тотчас получил удар по уху, от которого только что спикировал на асфальт его друг. Ремнёв провалился в никуда, а когда очухался, то увидел перед собой радостное лицо Слизняка.
— Ты, гондон, за свой гнилой базар тоже с нами поедешь, заложником будешь! — бандит потряс перед лицом Ремнёва кулаком, который вдруг бросил вперёд и ударил юношу по губам, отчего те лопнули, и Ваня ощутил во рту солёный вкус крови.
Саша тоже пришёл в себя и со страхом смотрел на бандитов. Тесак присел рядом с ним на корточки и дружески посмотрел в глаза:
— Бабу трахнем и выкинем, а кореша твоего прибережём, пока ты нам пять тонн баксов не притаранишь. Негде взять: точило продай, почку сними — врачами обеспечим. Думай, голова! Ждём сутки, предел — ещё двенадцать часов. Потом включаем счётчик. Дёрнешься в ментуру — кончим всех! Вот тебе визитка: по этому адресу привезёшь бабки и получишь своего дружбана: мы пока, так и быть, потерпим.
Кумиров был готов умереть со стыда, но его охватила столь непосильная жуть перед этими злодеями, что даже чуть не прослабило. Больше он никогда не сможет посмотреть в глаза Наташке или пожать Ванькину лапу — всё; он трус и подлец, и нет отныне на свете более ничтожного создания, чем Александр Кумиров. Но что же делать, как быть, если от ужаса весь трясёшься и даже слова не можешь произнести: вот что значит столкнуться с настоящими хищниками! Саша жалко что-то промямлил и сел в машину.
«БМВ» уже умчалась, а Кумиров был всё ещё не в состоянии управлять машиной. Он решил покурить, чтобы успокоить нервы, сунул руку в карман, достал пачку «ЛМ» и вспомнил, что Ваня на ней что-то нацарапал. Саша зажёг в салоне свет и стал вертеть пачку, на одной из поверхностей которой вскоре прочитал: «Софья Тарасовна Морошкина, милиционер, поможет». Далее следовали два телефона, очевидно рабочий и домашний.
— Боже мой! — удивился и обрадовался Кумиров. — Да это же тётя Соня — одноклассница отца!
— Циклоп, ты чего, сегодня ничего ещё не жрал, что ли? — Махлаткин с нарочитым изумлением отпрянул от Нетакова, которого сам только что угостил сосиской в тесте, купленной в ларьке напротив метро «Пионерская». Задумав новую шутку, Коля доверительно шепнул жадно жующему Денису в его плотное, как оладья, ухо: — А ты в бандиты пойдёшь?
— Еды не будет — пойду, но чтобы на реальную работу — киллером хочу стать, авторитетом, — Нетаков продолжал есть, иногда осматривая выпечку, словно любуясь и запечатлевая её вид на будущее голодное время.
— Возьми-ка паспорт моей бабули, подержи у себя, мы потом за него денег попросим, когда она спохватится, — Махлаткин засмеялся и вытащил что-то из кармана. — Я с тобой поделюсь, и ты себе на эти деньги глаз стеклянный купишь, а то что ты как урод какой-то ходишь. Как ты в барыг целиться-то будешь? Один глаз закроешь. А второй вытек давно — смотри промахнёшься, так денег не заплатят.
Колька сунул Денису в карман брюк завёрнутый в целлофан документ и достал сигареты. Вообще, Махлаткин был и добрый, и злой: когда как. Многие из-за внезапных перемен в настроении считали его чокнутым и старались держаться подальше, потому что никогда не знали, чего от него в следующую секунду ожидать. Денис Нетаков обычно терпел Колькины выходки, потому что тот ему часто помогал: и едой, и куревом, и даже деньгами. Другое дело, каким путём Лохматка всё это добывал: во всяком случае, Денису такой промысел не правился. А что касалось Колькиных шуток, хотя бы и над одноглазостью Дениса, то другие шутили ещё злее, а Махлаткин, может быть, где-то и всерьёз готов был помочь Нетакову поставить на место потерянного глаза какой-нибудь протез.