— Не сказал, чтобы дальше шел. Сейчас живой. Если бы сказал, уже вчера умер бы.
— Выпили, Брет, — легким бормотанием прошло по всей толпе всадников.
— Кто пил? — Люди схватились за оружие. Каждый смотрел на других, стараясь вспомнить, кто заезжал вперед. Ворон равнодушно глядел на песок между ушами лошади.
Одной минуты молчания было довольно, чтобы умирающие от жажды люди забыли предмет спора. Раскаленная пыльная пелена застлала сознание. Все были исполнены острой ненависти друг к другу, но причины вражды никто не помнил. Повинуясь какому-то инстинкту, который остался от дисциплины, все молча повернули коней в разные стороны и разъехались, чтобы не начать убивать друг друга. Магома, сам не зная зачем, взял веревку и повел ненужных более верблюдов вперед. Ворон тронулся следом. Некоторые всадники останавливались. Лошади опускали головы чуть не до земли и подолгу качались, стоя на месте. Иногда всадники, желая облегчить коней, слезали. Сделав несколько шагов, они падали и снова шли, влача в поводу лошадей. Два-три человека долго тащились пешком, не имея сил сесть в седло. Потом они отстали; их не стало видно. Кони без седоков упорно шли в одном направлении с остальными. Через несколько минут несколько верблюдов легли на песок, и Магома бросил веревку. Лошади, привыкшие итти за кубышками, стали на месте.
Казалось, что здесь окончится путь отряда, и люди вместе с конями окончат здесь, на песке свои страдания. Но далеко, на высоком бархане, показалась одинокая сутулая фигура Ворона, и движение началось снова. Здоровые верблюды рвались вперед за отрядом, но веревка, пропущенная сквозь ноздри, их не пускала. Жалобный и в то же время свирепый рев, начинающийся визгом и кончающийся глубоким рыдающим басом, долго провожал удалявшихся людей.
Вдруг Ворон осадил коня. Прямо перед ним расстилалось огромное водное пространство. Синий лес стоял зубчатой стеной. Вода катилась ровными стальными волнами. Ворон повернул коня назад, чтобы задержать всадников. Теперь он знал, что минуты отряда сочтены. Призрак воды заставит людей загнать коней на смерть и вызовет такое отчаяние, что никто больше не пожелает сделать ни одного шагу. Ворон много раз слышал от Магомы легенды о том, что иногда Дарья течет по пескам, и люди, увидев ее, остаются и умирают на месте. Ворон решил остановить всех в низине во что бы то ни стало. На минуту он пожалел, что Магома уехал вперед, но возвращать его теперь было поздно. Ближайший всадник почти выкарабкался на подъем. Его кровавые, безумные глаза как-то по особенному умно глядели на командира. Темно-бурое лицо, густо присыпанное пылью, было неподвижно. Эта маска жажды облизывала губы сухим языком и рвалась вперед.
— Молчи! — грозно сказал Ворон.
Нечеловеческая ненависть исказила безумное багровое лицо всадника. Он взглянул на мираж, торжествующе поглядел на Ворона, посмотрел вниз на остальных и замахал им рукой, Ворон мгновенно обнажил клинок и нанес удар. Бурое лицо мелькнуло книзу, но крик «вода» огласил всю низину.
Ворон опустил окровавленный клинок. Остановившимися глазами, неподвижный, как статуя, созерцал он трагедию, которая разыгрывалась на его глазах. Серыми клубами поднялась пыль на барханах. То тут, то там выныривали всадники. Охваченные безумным волнением, они гнали коней вниз к воде. Они хотели кричать друг другу о реке, которая была у них перед глазами, и показывали друг другу пальцами на воду. Но никто не мог вымолвить ни слова.
В это время стало видно, как Магома, бывший впереди, медленно вместе с конем погрузился в воду и исчез… В ту же минуту вода и лес поднялись кверху и стали медленно таять в воздухе… Жалобные, безумные крики проводили расплывшийся мираж. Потом всадники остановились. Они были близко друг к другу. Их ненависть воспламенилась, как порох, поднесенный к огню. Ворон услышал выстрел, потом другой, третий, и увидел, как два человека упали на песок. Ворон повернул в сторону и погнал коня на огромный бархан. Это было безумием, но он сам знал, что делает. Он хотел не слышать этой стрельбы. Он считал себя виновным во всем: в утрате воды, в убийстве товарища-кавалериста и в бессмысленной, ужасной стрельбе, которая гремела позади внизу. Конь с неожиданной силой взобрался на бархан и остановился.
Внизу, в огромной котловине, Ворон увидел табор Джунаид-хана…
Десятки юрт стояли близко одна от другой. В центре лагеря были уложены верблюды. Прикинув на глаз, Ворон увидел, что их около двухсот. За пределами табора копошилась на песке огромная толпа. Даже отсюда были видны яркие одежды. Ворон понял, что это пленные узбеки, и не стал дальше размышлять.
— Вода! Вода! Джунаид-хан! — кричал он, как безумный. Это было чудо, но к нему вернулся голос. Выстрелы внизу мгновенно затихли, но никто не двинулся с места. Командир слабо улыбнулся и снял с плеча карабин. Он понял, что ему не поверили. Терзаемый отчаянием, он увидел, что среди неприятельских верблюдов начинается какая-то суматоха. Там забегали люди, и верблюды стали подниматься с колен. Джунаид-хан услыхал стрельбу и решил уходить. Было видно, как большое пятно на песке, составленное из ярких одежд, зашевелилось и поползло в разные стороны. Пленные стали разбегаться. Всадники в черных чапанах преследовали их, и Ворон услышал выстрелы. На его глазах избивали пленных узбеков, за спасение которых отдали свою жизнь его красноармейцы. Не понимая хорошенько, что он делает, Ворон стал стрелять по лагерю. Он прицеливался в большую белую юрту, которая была посредине. В ответ возле юрты захлопали выстрелы, и пули засвистели близко от Ворона. Он оглянулся вниз на своих. Серые вспышки песка, похожие на дым, показали ему, что пули, перелетевшие бархан, падают недалеко от кавалеристов.
Из лагеря Джунаид-хана десятка два всадников направили коней в его сторону.
Командир эскадрона увидел, что наступила решающая минута, и от него зависит все. Первый, кто завладеет гребнем бархана, будет сверху вниз безнаказанно расстреливать неприятеля. Правда, наездники хана летели по ложбине, как ветер, но красноармейцы имели преимущество в лице своего командира.
Ворон оглянулся. Конные и пешие товарищи кавалеристы спешили к нему, увязая в песке. Они карабкались, бежали, падали, скатывались назад и снова бросались на крутой подъем. Два своих всадника почти достигли того места, где был Ворон. Но кони, потерявшие последние силы, покатились вниз, подминая седоков. Бросив коней, кавалеристы, как безумные, полезли наверх, не спуская глаз с своего командира.
Ворон светлел от радости. Перед ним была смерть, но на душе у него было легко. Он видел, что безумие жажды оставило его людей. Теперь можно было начинать. Всадники Джунаид-хана были отчетливо видны. Ворон ехидно улыбнулся и легко спрыгнул с седла. Он лег на груду песка, не спеша расправил плечи и стал стрелять спокойно и внимательно. Каждый его выстрел валил коня или вырывал с седла неприятельского всадника. Несмотря на потери, атакующие достигли подошвы бархана. Ворон продолжал улыбаться. Теперь им предстоял большой подъем. Если они полезут прямо на бархан, он перестреляет сотни человек, но не допустит до себя ни одного. Повидимому, чабаны также это поняли. На всем скаку у подножия бархана они повернули вправо и помчались вдоль дюны. Они рассчитывали подняться на гребень по отлогому боковому скату.
Зато им пришлось продефилировать внизу мимо Ворона, и командир свалил еще четырех человек. Но еще через минуту он увидел свою гибель. Наездники хана мчались прямо к нему во весь опор. Несколько человек слишком приблизились к краю хребта. Снизу, со стороны красноармейцев, наперебой загремели выстрелы. Раненые скатились с конями в сторону красноармейцев. Их тут же добили. Остальные чабаны приблизились и были в нескольких десятках шагов. Ворон, лежа, повернулся в их сторону и с поразительной быстротой выпустил пять патронов подряд. Еще три всадника грохнулись на песок, но Ворон этого не видел. В воздухе плавно развернулся аркан, и мягкая петля захлестнула тело командира. Выбравшиеся на гребень красноармейцы сбили конную ватагу и не дали чабанам спешиться, но Ворона не спасли. Видно было, как вниз летели всадники Джунаид-хана, а за ними подпрыгивало и волоклось тело командира, поднимая черную полосу пыли, похожую на дым.
— Ворон! Ворон! — кричали бойцы, обстреливая удалявшихся чабанов.
— Командир бросил свою жизнь на Весы Жажды, и наша Чаша опустилась вниз, — сказал Магома, но его никто не понял.
Он лежал рядом со всеми на песке и стрелял, вытирая слезы, которые застилали ему глаза…
Безо всякой команды люди поняли, что надо делать. Подходили все новые бойцы, и огонь по лагерю хана усиливался. Часть людей продолжала стрельбу, остальные сели на коней. Страшное возбуждение всадников передалось коням. Спотыкаясь, рысью, но все-таки рысью, больше половины эскадрона тронулось вниз по отлогому скату. Стало видно, что в караване Джунаида началась паника. Верблюды вообще крайне пугливы. Теперь, когда некоторые из них были ранены, животные взбесились от страха и начали кусать друг друга и погонщиков. Джунаид, видя, что увести верблюдов нельзя, приказал порезать меха и вылить всю воду на землю. Но приблизиться к верблюдам было совершенно невозможно. Кроме того, красноармейцы были уже недалеко и галопом мчались к воде. Около сотни наездников попытались отбить нападение и тронулись навстречу. Однако ничто не могло удержать людей, которые рвались к воде. Это была вспышка жизни, которую невозможно было погасить. Исступленные, неистовые, на взбесившихся конях, они сразу же опрокинули и обратили в бегство чабанов. Кавалеристы не замечали, что вместо ура кричали:
— Вода! Вода!
Потом сразу пришло счастье.
Смертные муки похода, вопли и стоны раненых — все утонуло в прохладной и свежей воде. Воды было сколько угодно. Ворон не ошибся: около двухсот верблюдов были нагружены мехами с водой. Много позже люди заметили, что вода была теплая, соленая и пахла дегтем от мехов. Но после этого открытия ее пили с еще большей жадностью. Целые меха воды вспарывали и выливали в деревянные жолоба для коней. Все это продолжалось не более минуты, но людям казалось, что они пьют уже несколько часов. Вдруг все пришли в себя от крика.
— Ворон! Ворон! — кричал Магома. Вместе с другими конями у жолоба стоял конь погибшего командира эскадрона. Он пил, не имея сил оторваться от воды. Недалеко Магома увидал труп Ворона. Он бросился к нему, сел около него на песок и стал плакать, причитая, как женщина:
— Ты не вкусил свежей воды, и уста твои замкнулись, о Ворон! Твоя жизнь опустила Чашу Весов.
Среди кавалеристов началось движение. Как ветер, неслись чабаны Джунаида на караван. Магома ударил себя в грудь и, нежно погладив плечо мертвого Ворона, схватил винтовку.
Кавалеристы рычали, как звери, сами не замечая того. Они, наконец, были у воды. И теперь кто-то посягал на эту воду. Звонкие команды взводных командиров были выполнены мгновенно. Чабаны Джунаида за все годы не видали такой контр-атаки и рубки, какую получили сейчас. Затем последовала короткая перестрелка, и черные фигуры в бараньих шапках скрылись за барханами.
На короткое время по всему табору разлилось молчание. Красноармейцы хоронили своего командира. После того, как отгремели залпы, спокойный, радостный гул разрастался все больше и больше. Поили водой пленных узбеков, подсчитывали добычу, варили баранов. Командир первого взвода, принявший команду над эскадроном, отдавал распоряжения, собираясь в обратный путь. Когда ему показалось, что все уже готово, он подошел к Магоме. Проводник задумчиво сидел на каком-то тюке с товаром и не принимал участия в общей сутолоке.
— Магома, по какой дороге нам лучше итти назад? — спросил новый командир.
— Самая лучшая дорога та, при которой мы не будем нуждаться в воде. Поэтому лучше всего — нам сидеть здесь, — отвечал проводник.
Взводный засмеялся. Магома продолжал;
— За каждым барханом на нас будут нападать… Ты этого хочешь?
— Нет, — живо ответил взводный.
— Ну, тогда сиди здесь, — мрачно отвечал Магома.
Он был удручен смертью Ворона и не собирался разглагольствовать.
Командир взвода увидел, что он поспешил со своим распоряжением о выступлении. Поэтому он сел рядом с иомудом и ласково сказал;
— Магома, ты не молчи, ты посоветуй.
— Сколько еще времени нам надо было, чтобы мы погибли? — спросил Магома.
— Да если бы еще сутки, все бы издохли, — отвечал взводный.
— Давай эти сутки подождем здесь. Пускай издохнут чабаны хана. Здесь нигде нет воды, — отвечал Магома.
— Ну, ладно, до завтра останемся, а там видно будет, — сказал взводный.
Но еще до заката солнца взводный убедился, что Магома был прав. На бархане появились всадники, загремела стрельба, и по всему лагерю посыпались пули. Горнист заиграл тревогу, и красноармейцы стали седлать коней, чтобы принять бой. Среди бывших пленных узбеков началась паника. Магома очень спокойно подошел к взводному и, показав рукой в сторону противника, сказал;