Они кормили больного с ложечки кашками и супчиками, вели непрестанно разговоры, мыли и переодевали, подсаживали и выносили на улицу безвольное тело… и считанные дни растянулись на месяцы.
Вальдемар пришёл в себя. Никто не знал надолго или нет, но на сердце стало полегче, дети помогали старику скрасить его неподвижное одиночество и Фрося смогла выдохнуть, оглядеться вокруг. Жизнь снова заструилась, стекая днями в месяцы и Фрося наконец-то, села за ответное письмо к Алесю. Помня о заштрихованном чёрными чернилами в весточке любимого, она тщательно подбирала слова в своём послании:
«Здравствуй, мой любимый, не на миг незабываемый, мой дорогой муж и верный друг, Алесь!
Трудно передать ту радость, какую я ощутила, получив твоё долгожданное письмо. Всё это время нашей разлуки, когда на протяжении долгих лет от тебя не было никакой весточки, ты всё равно продолжал жить в моём сердце и в моих думах. Я отвергала все сомнения звучащие в словах добрых и злых людей, не допустила ни одного мужчину ни к своей душе, ни к своему телу, я только твоя…»
Фрося несколько раз перечитала написанное и осталась не очень довольна собой, до неё вдруг дошло, что это первое письмо в её жизни выходящее из-под её пера.
Впрочем, как и весточка от Алеся тоже была первой полученной ею за все прожитые немалые уже годы. Она вновь обмакнула перо в чернила:
«Трудно описать все годы разлуки, но я кратенько всё же постараюсь. Как ты мне посоветовал, я явилась после окончания войны к твоему дяде.
Он встретил меня очень хорошо, помог не только советом, но и делом. По его настоянию, мы с детьми переехали из деревни к нему в дом, где прошли твои детство и юность, где так много напоминало о тебе. В этом доме мы провели почти четыре года. Как раз тогда, когда мы проживали у твоего дяди, вернулся в Поставы Степан и мы от него выяснили кое-что неизвестное, досель произошедшее с тобой, это нас расстроило, но и вселило надежду. Он не особо домогался меня, понимая отлично, что это бесполезно, хотя очень нуждался в хозяйке и опеке. Но даже если бы я поверила в твою погибель, то всё равно бы с ним не сошлась. Милый Алесик, прости, что много пишу о Степане, но это необходимо для рассказа о дальнейшей нашей жизни. Он вернулся очень покалеченным телом и душой, Совершенно не обращал внимания на детей, даже Стасик так и не узнал, что это его отец. Пил беспробудно и казалось сгинет в какой-то канаве или убьют в пьяной драке, но, слава богу, нашлась какая-то женщина, не знаю каким образом, но притянула его к себе. Мы развелись без всяких претензий к друг другу, а за это он отписал нам свой дом, где мы благополучно живём с детьми и Вальдемаром до сих пор. Прости, что не пишу вначале своего письма о твоём дяде, ставшем в эти годы другом, наставником, незаменимым помощником мне и детям. Так вот, сообщаю печальную весть, что состояние его здоровья крайне неважное. Он и так был очень слаб, почти не ходил, очень плохо видел и слышал, жаловался на сердце, а когда я читала ему письмо от тебя, ему стало совсем плохо, его разбил инсульт, теперь он лежит неподвижно. Но господь услышал мои молитвы и вчера он открыл глаза. Видно по нему, что до него доходит то, что мы ему говорим. Мы стараемся понять, что он нам хочет сказать, закрывая и открывая глаза при наших вопросах, и ответах, таким образом и общаемся… Врач сказал, что ему осталось жить считанные дни. Мы с детьми, которые очень любят своего дедушку, постараемся скрасить их, но на всё воля божья…»
Фрося вновь оторвалась от написания письма, на сей раз для того, что бы вытереть набежавшие слёзы:
«Детки уже взрослые, старшим по четырнадцать с половиной лет, а младшему тринадцать. Дети у нас хорошие, уважительные, мне во всём помогают, хорошо учатся и ведут себя в школе. В следующий раз я тебе обязательно напишу обо всём поподробнее. Так много хочется написать, а мысли разбегаются, я ведь никогда раньше не писала писем, а за эти годы нашей разлуки произошло столько событий, хотя в основном они связаны с детьми. Боже мой, как я по тебе соскучилась, по твоему голосу, рукам, губам… Будь моя воля, я бы сегодня бросила всё и поехала бы к тебе, но состояние здоровья Вальдемара и дети сдерживают меня. Но ты всё равно напиши мне, возможно ли такое, хотя я и сама узнаю, где надо об этом. Вместе с письмом я тебе вышлю посылку, ты не волнуйся, мы живём хорошо. У меня большое хозяйство. Я продала дом в деревне, ты о нём знаешь и ещё кое-что, и купила корову, и другую живность. У меня большой огород, а справляться на нём я умею, ты же это помнишь. Излишки я продаю на базаре, это тоже является хорошим подспорьем. Дорогой мой муж и отец наших детей, я пишу это письмо, а думаю уже о следующем, и конечно о нашей встрече, как только я смогу, то приеду к тебе, чего бы мне это не стоило. Целую тебя всеми недоцеловаными поцелуями, я очень, очень, очень люблю тебя!»
Фрося несколько раз перечитала написанное и осталась довольна, придраться, пожалуй, тут не к чему, обцеловала листок с двух сторон и вложила в конверт. Завтра она отнесёт письмо и посылку к тому молодому начальнику в то мрачное заведение…
Душа Фроси рвалась к любимому человеку и неважно, что между ними лежали огромные просторы необъятной страны. Осуществить желаемое, мешали два обстоятельства и каждое из них лежало неподъёмным грузом, не давая сдвинуться с места.
После того, как Вальдемару стало лучше, Фрося вплотную занялась комплектованием посылки для Алеся. Нет, у неё не было трудностей, чем заполнить ящик, а проблема заключалась в том, что послать в первую очередь, что самое необходимое, что бы облегчить существование любимого в тяжёлых условиях Сибири, безденежья и отсутствия элементарных продуктов питания, а в последнем он, по всей видимости, очень нуждался. Боже мой, сколько ему пришлось пережить, наголодался, небось, сердечный!.. С этими мыслями Фрося ходила с утра до вечера, доводя себя до слёз. Дети, видя мамино состояние, старались быть с ней поласковей. Ограниченность веса доводило Фросю буквально до отчаянья. Она тщательно продумывала всё до мелочей, а куча вещей и продуктов росла, и росла. Накануне, перед тем, как начинать комплектовать посылку, Фрося собрала всех детей вместе, попросила отнестись серьёзно к тому, что она им сейчас поведает и не задавать много вопросов, а принимать сказанное на веру, потому что не всё она имеет право открыть им, это не безопасно:
— То, что я сейчас вам сообщу, имеет для вашей дальнейшей жизни наиважнейшее значение. Милые мои детки, мне трудно было решиться на этот разговор, но откладывать уже некуда. Вы у меня достаточно взрослые и я очень надеюсь, что поймёте меня и не осудите. Несколько дней назад пришло письмо от вашего отца, который является и племянником вашего дедушки Вальдемара. Он отбывает длительный тюремный срок очень далеко от дома. Вы должны мне поверить, к сожалению, так бывает, но он не в чём не виноват, ни перед страной, ни перед людьми. Даст бог, справедливость восторжествует и его оправдают. Сколько времени ему отбывать ещё там, я не ведаю, но знаю точно, что обязана поехать к нему, что бы скрасить его одиночество и в чём только сумею, постараться оказать ему помощь. Сейчас ему вышло послабление, он уже не живёт под конвоем, а может в предписанном для его жительства месте работать и заниматься своими обычными житейскими делами. Я верю, что мы дождёмся конца срока его заключения и вернёмся оттуда вместе домой, и заживём дальше дружной большой семьёй.
Все эти дни пока я сидела у кровати Вальдемара обдумывала, как осуществить задуманное. И вот к чему я пришла в своих размышлениях…
Фрося оглядела своих детей… Лица у них были сосредоточенными, они не сводили взгляда с матери. Никогда она так с ними не разговаривала и поэтому, они почувствовали всю ответственность текущего момента.
— Вы, не спешите с ответом, это достаточно серьёзный шаг с моей стороны и с вашей, потому что это касается вашей дальнейшей судьбы, а она неразрывно связана с моей. Пусть господь продлит время жизни вашему дедушке, но вы же сами отлично понимаете, что срок, отпущенный ему, подходит к концу, но пока он жив, я никуда не уеду. Теперь, что касается вас… Буду говорить обо всех по отдельности. Стасик, ты заканчиваешь восьмилетку, учиться дальше в школе ни ты, ни я, ни учителя не видим толку. Ты, учиться не любишь, не проявляешь особого усердия, да и способности твои не тянут на покорение институтов. Поэтому я тебе предлагаю два варианта, но настаиваю на первом, но решать только тебе… Первое, летом после окончания восьмилетки, готовишься и поступаешь в наш техникум Сельскохозяйственного оборудования. Ты продолжаешь жить в нашем доме, за хозяйством и тобой присмотрит Оля, хотя ты и сам у меня достаточно самостоятельный, и хозяйственный парень. Второй вариант, ты едешь с нами, а там, что будет я сама ничего не знаю, но как-то будет. Пока не отвечай, думай.
Анютка, с тобой ещё сложней, но и у тебя есть два, а то и три варианта… Первый, ты остаёшься вместе со Стасиком дома и продолжаешь учиться в школе, всё остальное то, что я говорила твоему брату. Я тебе очень доверяю, но это будет для тебя сложно по многим причинам и у меня не лежит к этому сердце. Второе, хотя я думала вначале третье, ты вместе с нами едешь в Сибирь, а там, то же самое, то, что я говорила Стасику, всё покрыто неизвестностью. Ну, а третий вариант, мы едем с тобой в Вильнюс, к знакомым тебе уже людям, я с ними договариваюсь об опеке над тобой оплачиваю проживание и ты продолжишь обучение пока в школе, а там смотришь, и в институт поступишь, к этому мы в любом бы случае пришли, просто получилось на парочку лет раньше.
Ну, а теперь Андрейка… Ты едешь со мной к папе и других вариантов не будет, даже и не может быть, поэтому готовься к путешествию, а это ты любишь, об этом ты мечтал. Мне нужен и в пути и там, на новом месте надёжный помощник, что бы поддержать меня и нашего папу в трудной его жизни…
Всё это Фрося выдала на одном дыхании, обвела любящим взглядом своих детей, поднялась и ушла к Вальдемару. Почти обо всём из того, что она сказала детям, она поведала ему, только опустила ту часть в своём рассказе, что это она осуществит только после его кончины. Старый больной человек это и сам понимал, как и то, что жить ему осталось совсем немного. Он внимательно смотрел на неё умным понимающим взглядом. После долгих манипуляций с закрыванием и открыванием глаза, она поняла, что Вальдемар полностью с ней согласен с распределением ближайшего будущего детей.
Пришло время паковать посылку, а это оказалось совсем нелёгким делом.
Поздним вечером этого же дня, когда состоялся серьёзный разговор матери с детьми, они все вместе стояли в комнате заваленной кучей вещей и продуктов.
Андрей не разделял всеобщего волнения, его мысли были уже далеки от дома, а вот Стасик с Аней видели, насколько в этот раз выглядит растерянной мать, такого им наблюдать ещё не приходилось. Видя это, дети взяли инициативу в свои руки.
Стасик встал около всего наваленного возле посылочного ящика и стал командовать сестрой, указывая, что и когда подавать, а сам тщательно стал укладывать вещи вперемешку с продуктами, сурово поглядывая на мать, которая подсовывала то или иное, считая это первостатейным. В посылку легли валенки, тёплые шерстяные носки, овчинная жилетка, два свитера, ватные штаны, трусы, майки, сало, парочка колец сухой колбасы, чеснок, банки с тушёнкой, парочка кусков мыла… и весы показали оптимальный вес, десять килограмм. Фрося держала в руках пухлую пачку банкнот, но сын отрицательно покачал головой:
— Мам, ты же сказала, что посылку будут проверять, не дойдут до него эти деньги…
Тогда Фрося сорвалась с места и побежала в комнату к Вальдемару, где дежурил в тот момент Андрей. Мать попросила его выйти на минутку, сказала что ей надо кое о чём переговорить с Вальдемаром.
Наспех сообщив о своём решении и получив от него согласие, достала из тайника золотую монету, счастливая вернулась обратно в дом. Стасик и Аня удивлённо смотрели на маленькую невиданную ими ранее монетку в руках матери. Та объяснила детям, что цена этого кругляша во много раз дороже всех этих денег, что она хотела положить в посылку ранее. Фрося смотрела на аккуратно уложенные вещи и продукты, и не могла сообразить, куда засунуть золотой червонец, что бы он благополучно дошёл до Алеся.
Стасик достал из ящика кусок сала, ножом аккуратненько впихнул внутрь монету, а затем тщательно загладил отверстие, ни Фрося, ни Аня следа проникновения не увидели. Теперь только остаётся уповать на то, что сало при проверке не изымут и по дороге не украдут, а Алесь обнаружит без эксцессов эту ценную передачу. Отправка письма и посылки особых трудностей не вызвало, хотя пришлось укладывать вещи в ящик по новой после тщательной проверки офицером госбезопасности. Хорошо, что Фрося предусмотрительно взяла с собой в комитет Стасика, который быстро всё распределил обратно по своим местам.
На сей раз, ей не пришлось встречаться с неприятным Владимиром Ивановичем, открытый конверт с письмом принял дежурный и отнёс к нему в кабинет. Через пару минут он возвратился, и сообщил, что всё в порядке, принято, они могут спокойно отправляться домой.
После того, как письмо и посылка успешно ушли к Алесю, жизнь Фроси потекла в нудном ожидании новой весточки от любимого. В следующую ночь после серьёзного разговора с детьми, к Фросе в комнату в ночной рубашке проскользнула дочь, улеглась на кровать рядом с матерью, крепко обняла за шею и зашептала ей на ухо:
— Мамочка, ты же ведь не сомневалась, что я соглашусь с тобой и сделаю всё, как ты скажешь. Я не помню уже нашего папу, но по твоим рассказам он самый лучший в мире человек и я чувствую, как ты его любишь. Конечно, ты должна к нему поехать, скрасить его одиночество, мы не должны тебе в этом помешать, а наоборот, обязаны всячески способствовать этому. Мне конечно, страшно одной ехать в чужой город, к мало знакомым людям, но ты правильно сказала, что всё равно через два года это бы случилось. Я же хочу стать врачом и ты знаешь почему, конечно, во многом, благодаря твоим рассказам о Меире и Риве, мне так трудно называть их своими родителями. За два года я приспособлюсь к большому городу, подучу литовский язык и надеюсь, что поступлю в институт без всякого блата и взятки, о которых вы говорили с раввином Рувеном.
Может быть, так случится, что вы с папой вернётесь очень скоро домой и я буду каждые выходные приезжать к вам в гости. Я и так, пока тебя не будет здесь, постараюсь почаще приезжать к Стасику, он же ведь мальчишка и за ним нужен глаз да глаз. Мы уже завтра начнём готовиться с ним к поступлению в техникум. Он, конечно, большой тугодум, но я знаю, как на него повлиять. Ничего, посидим за книжками подольше и он, что поймёт, что зазубрит. Конкурс в наш техникум ведь небольшой, главное, хоть на троечки сдать экзамены. А, вот, я волнуюсь за Андрейку. Он же такой у нас талантливый, а в голове ветер. Как он там, в той тайге будет учиться, наверно и книг подходящих под рукой не окажется. Хотя ты говорила, что папа очень умный и образованный, дед тоже говорил об этом, но ты проследи за ним, а то он уже хвастается, как будет ходить в тайгу на охоту, ловить в речках каких-то хариусов, омулей и не помню уже, ещё кого-то. Он целый вечер просидел над картой, что-то мерил, высчитывал, шептал, а глаза, как у безумного. Мам, Стасик тоже с тобой согласен, он останется здесь дома и очень хочет поступить в техникум, ведь ты знаешь, как он любит всякие машины, моторы, что-то мастерить, чинить или разбирать, и тогда про всё забывает…
Аня, шептала и шептала в ухо матери про себя и братьев, про деда Вальдемара, которого ей безумно жаль. Представляла будущую встречу с папой, как хорошо и дружно будут жить всей большой семьёй, когда они вернутся из далёкого края… Фрося ласково улыбалась в темноте, а дочь продолжала нашёптывать:
— Мамуль, я буду жить и учиться в Вильнюсе, у меня будет возможность по субботам иногда посещать синагогу, я хочу побольше узнать о еврейском народе, думаю, что мудрый дядя Рувен мне в беседах не откажет… Мамочка, ты должна мне часто писать письма, ведь я буду по тебе страшно скучать, мы же с тобой ещё никогда не расставались даже на день, а тут, вовсе неизвестно на какое время. Я хочу быть такой же умной и сильной, как ты мамочка, ты такая смелая, а я страшная трусиха, как бы я тоже хотела, кинуться за любимым на край света, про такое я только в книгах читала, а тут, моя мамочка… ты героиня!..
Фрося не перебивала дочку, гладила по хрупким, но уже девичьим плечам и закусив до боли губу, слушала сладкий шёпот её дорогой девочки. Так обнявшись, они и уснули. На завтра после школы подошёл к маме Стасик, он уже был на пол головы выше совсем не низенькой Фроси и пробурчал:
— Мам, я согласен с тобой и Анькой, буду поступать в техникум, останусь дома, только можно, что бы тётя Оля не сильно меня опекала, сварить там что-нибудь, я и сам могу, ты знаешь, если надо, я и за скотиной посмотрю…
Фрося откинула со лба сына непослушную чёлку, ласково сказала:
— Сынок, я тебе полностью доверяю, вы с Аней у меня самостоятельные ребята. Пойми, мой мальчик, я уезжаю не на один день и не на один месяц, поэтому выслушай меня внимательно. Свиней зарежем, мясо с салом, что тебе оставим, что с собой заберём, нам там это очень даже сгодится. Курей тоже не будет, ни к чему тебе возня с ними, вернёмся с папой, заведём новых. Оля будет приходить, доить и кормить корову, за чистотой в доме слегка присмотрит, постирушку устроит, да, и когда-то тебе супец сварит, негоже без горячего жить. Ты не волнуйся, ей нет времени особо с тобой нянькаться, второго скоро родит… Анютка будет к тебе наезжать часто, она мне обещала, вы только ладьте, у меня и так за вас сердце изболелось…
— Что ты, мама, мы же с ней никогда не ссоримся, она бурчит и пусть, я же знаю, что она мне только добра желает.
Фрося встала на цыпочки и поцеловала своего могучего сына в лоб. Зайдя в комнату к Вальдемару, она застала такую картину — Андрейка, сидя на кровати у деда, показывал ему географический атлас, где красным и синим карандашом были проведены линии, пунктиры, стрелки и кружочки. Он быстро что-то рассказывал деду, а тот только успевал закрывать и открывать глаз. Взъерошив волосы младшему, встретилась взглядом со стариком, тот долго не отводил взгляда своего единственного глаза от Фросиного лица, пока по щеке его не покатилась слеза. Фрося выпроводила сына из комнаты, затем встала на колени перед кроватью, взяла в свои руки безжизненную ладонь Вальдемара и стала покрывать поцелуями.
Через полтора месяца, наконец, пришло второе долгожданное письмо от Алеся. Вся семья собралась около постели Вальдемара и Фрося вслух взволнованно читала послание из далёкой Сибири:
«Здравствуйте дорогие мои дядя, Фросенька и детки!
Трудно передать с какой радостью я получил и прочитал весточку из далёкого моего дома. Как же это приятно, когда тебя помнят, любят и ждут. Как я счастлив, что в моей большой семье всё благополучно и молю бога, что бы дядя меня дождался, ведь в воздухе запахло весной и все поселенцы ждут оттепели. Милая Фросенька, я потрясён тобой, многие из наших получают письма, в которых их жёны и близкие жалуются на тяжёлую жизнь, бедность, скудность в пропитании, и какого им стоит труда отправить к нам посылку. Я восхищаюсь тобой моя жёнушка, твоей сноровке и хозяйственности, трудолюбию, и смелости в принятии решений… Фросенька, из твоего письма я понял, что дети находятся в добром здравии, хорошо учатся и являются твоими надёжными помощниками. Мне очень приятно, что мой дядя, да, продлит бог ему годы жизни, так гармонично влился в вашу семью, я очень ценю его участие в вашей судьбе. Кто бы мог подумать, что мой дядя Вальдемар, который в своё время заменил мне отца с матерью, теперь стал дедушкой моих детей и я уверен, что во многом благодаря его опеке и воспитанию они выйдут во взрослую жизнь достойными людьми…»
Часть письма Фрося прочитала скороговоркой, даже пропуская некоторые слова и слегка зардевшись. Потому что, отдельным абзацем шло обращение к ней, в котором было столько нежных слов любви и благодарности за её верность, отзывчивость, доброту. Он снова и снова возвращался к тому, что, как высоко он оценивает её хозяйственность, сноровку и предприимчивость. Особую благодарность выражал за посылку, все вещи и продукты пришлись кстати, а про сало высказался так, что Фрося радостно заулыбалась, когда прочитала: