И, по мере приближения к событиям развернувшимся в Таёжном, начинала осознавать, что вряд ли её поступок можно оправдать.
Ведь она сорвалась с насиженного места, раскидав по чужим людям ещё далеко не взрослых детей.
И как теперь объяснить Андрейке скоропостижный отъезд обратно в Поставы. И как оторвать от только что обретённого отца, про которого она прожужжала ему все уши.
За время всего рассказа Семён ни разу не перебил её, не задал ни одного встречного вопроса, не торопил и не уточнял, просто слушал, иногда мыча себе что-то под нос. Своим рассказом и размышлениями Фрося как будто просила совета, как будто ждала одобрения или несогласия, ведь даже раввину Рувену, она так не раскрывала душу. Неожиданно Фрося замолчала, у неё появилось не приятное чувство, что выкачали весь воздух из груди, ей не стало легче, а наоборот все её поступки за последнее время показались один глупей другого. И, тут неожиданно Семён разразился своим неповторимым смехом:
— Фросенька, я таких геройских баб отродясь не встречал, вряд ли найдёшь вторую, кто мог бы сравниться с тобой по жизненной сноровке, по умению принимать мгновенно судьбоносные решения, ты ещё говоришь о благородстве Алеся, да, он тебе в подмётки не годится, и сюда приехала правильно, а иначе жила бы в мире иллюзий, ждала, и неизвестно дождалась бы ещё своего благородного пана.
А если бы даже дождалась, я далеко не уверен, что в нормальных жизненных условиях, вы нашли бы общий язык.
Что вам мешает сейчас зажить дружной семьёй?!
А раз ты осталась, приняла его под свою крышу, значит на что-то надеешься…
Нет, тебе советники не нужны, ты всегда слушала только своё сердце, слушай и дальше…
Я буду последним дураком, если попытаюсь тебя соблазнить, хотя мысли эти у меня зародились сразу, как только тебя увидел, в тот же миг, как взглянул в твои глаза почему-то подумал, вот она, та, которую я искал всю жизнь. И, ещё большим буду идиотом, если начну давать тебе советы, но знай, на Сёмку, ты можешь всегда положиться, как на самого верного друга, а придёшь в объятия, сделаешь самым счастливым человеком на земле.
Разбрызгивая лужи, разрывая темноту фарами, ЗИС подъехал к дому Аглаи. Шустрый Семён помог Фросе занести сумки во двор, махнул на прощание рукой и скрылся в темноте ночи. Женщина ещё какое-то время прислушивалась к утихающему вдали рёву машины и к стуку своего сердца. Неизвестно сколько бы она так стояла, но на шум из дому и времянки вышли обитатели, чтобы приветствовать Фросю, и помочь ей донести тяжёлые сумки. Аглая не стала докучать подруге вопросами, оставив это на завтра и Фрося очутилась в уютном своём домике в компании мужа и сына. Андрейка радовался обновкам, примеряя их, беспрестанно рассказывал маме о школе, об учителях и о том, как они с папой интересно проводят время за занятиями по истории, географии и языкам. Алесь же не в пример сыну помалкивал, кидая на жену подозрительные взгляды. Отправив сына спать, Фрося с Алесем уселись почаёвничать. Выслушав короткий рассказ жены о поездке, мужчина неожиданно, ехидно заметил:
— А, что этот блатняк не приставал к тебе, что-то слабо верится, он же не пропускает ни одной юбки в округе. Все знают, что он сердцеед отпетый, к каждой находит ключик, к кому словечком подкатит, к кому подарочком, проныра и прохвост, в двух словах…
Фрося оторвала взгляд от чашки с чаем и взглянула в лицо мужа. Бледное невыразительное лицо с обострившимися чертами, высокие залысины пересечённые мелкими шрамиками от заживших ран после побоев, потухшие глаза без признаков былого обожания к ней, плечи не просто сутулые, а какие-то поникшие, как будто ожидающие неожиданного удара сзади. Невольно она стала сравнивать его с Семёном, а ведь тот и другой прошли немало кругов ада, на долю одного и другого выпало немало жизненных несправедливостей, оба уцелели в этом страшном сражении за существование на земле.
Один добровольно ушёл на фронт, чтобы вырваться из лагеря, а другой нашёл там тёплое местечко и спокойненько ждал окончания срока, смирившись с несправедливостью.
И вдруг она спросила:
— Алесик, а ты подавал ходатайство о разбирательстве в твоём деле, ведь я слышала, что в последнее время многих амнистируют и даже реабилитируют, всё же ещё остались в живых те люди, с кем ты был связан в подполье. Кстати, я подала такую бумагу перед отъездом сюда, но я так мало знала и мало кого отыскала…
— Фрося, я же тебе рассказывал, что последние годы в лагере жил достаточно вольготно по меркам зоны, не голодал, был приближен к начальству, общался с немецкими пленными, многие из которых были очень даже интересными людьми и что, мне надо было обратить на себя внимание, чтобы опять затаскали по следователям, вновь дрожать и ждать побоев… спасибо, натерпелся сполна…
В воздухе повисла гнетущая тишина, некогда любящие и понимающие друг друга люди, явно не находили общего языка. Фрося несколько минут обдумывала сказанное Алесем и вдруг выпалила:
— А знаешь, я сейчас не очень уверенна, что ты после освобождения, вернулся бы к нам в Поставы и мой приезд к тебе не выглядит сейчас разумным решением, но всё же есть и положительные моменты, я не живу больше в розовых очках, и вернула сыну отца, которого он похоже боготворит. И ещё, я не думаю, что у тебя есть основания на претензии к моему моральному облику, а у меня есть… и прекрати эти выпивки, от тебя каждый день пахнет спиртным.
И с этими словами резко поднялась и отправилась в спальню.
Разочарование Фроси мужем с каждым днём всё возрастало… В субботний вечер Алесь вдруг собрал свёрток с закусками, прихватил бутылку водки и заявил, что они с учителями и другими интеллигентами посёлка традиционно каждую неделю в эти вечера встречаются за партией преферанса, где немножко расслабляются водочкой, интересными разговорами, что он и так пропустил один такой вечер в связи с её приездом. Фрося вдруг вскинулась:
— А почему ты не спросишь, как я к этому отношусь или тебе всё равно?…
Я поехала в город, чтобы обеспечить нас зимней одеждой и обувью, и то, ты мне разнос устроил…
— Фросенька, ну, это уже устоявшаяся традиция, для меня это отдушина…
— А, что нам мешает пойти туда вместе, неужто опозорю или прийдусь не ко двору?
На последнюю реплику Фроси, Алесь никак не отреагировал, а молчком вышел из дома. На плохое настроение Фроси оказывало влияние и вынужденное безделье.
Это ей, привыкшей с утра до вечера хлопотать по хозяйству, решать кучу домашних вопросов — готовить, убирать, стирать, торговать на базаре?!
Понятное дело, с тремя детьми и больным пожилым человеком не заскучаешь. И, вдруг для неё наступила пора, когда время девать просто было некуда. Приготовить обед, устроить лёгкую постирушку и прибраться, для этого много времени не требуется. И хоть деньги ещё оставались, но она понимала, что они не бесконечны, доводить ситуацию до критической — это не по её характеру. В начале октября пришли письма от старших детей, это несколько разбавило серые и печальные будни. Стас коротко поведал, что учёба у него ладится, что дважды уже на выходной приезжала Аня и надоела ему с поучениями и с её помешательством на уроках. Тётя Оля сильно не надоедает, но супы ему варит регулярно и заставляет переодеваться.
Коровка чувствует себя хорошо, свинка тоже. Дальше шли вопросы в основном к Андрейке и привет папе. Письмо Ани было намного длинней и разнообразней. Она с энтузиазмом описывала занятия в школе, где ей приходится в быстром порядке осваивать литовский язык, но с этим она не задержится, у неё уже есть подружки, которые ей в этом помогают. С тётей Басей у неё полное взаимопонимание, та дождаться не может, когда она вернётся со школы, вздыхает, когда уходит прогуляться с подругами или идёт в синагогу к раввину Рувену, который передаёт ей огромный привет, тётя Бася и Ицек тоже кланяются ей. За Стасика пусть она не волнуется, он присмотрен, тётя Оля с него глаз не спускает. И она хоть через неделю, но будет его навещать и проверять положение дел в техникуме… Опять следовало в письме дочери много вопросов про Андрейку и она очень просит его самого писать ей письма. С жаром пишет, как скучает, как она её любит и гордится, ведь её героическая мама, как жена декабриста поехала за мужем в Сибирь. В конце письма передаёт привет папе и надеется на скорую встречу. По прочтении писем, настроение у Фроси значительно не улучшилось, что она могла детям сообщить об их чудесной встрече…
Через несколько дней в магазине Аглаи Фрося увидела знакомого уже милиционера и на всякий случай спросила его о работе.
Тот, не долго думая, предложил ей убирать в их отделении милиции, на что Фрося сразу же согласилась. Алесь же выразил своё недовольство:
— Фрося, мы же живём в маленьком посёлке, все друг у друга на виду, а тут, жена учителя и уборщица…
— Ах, простите, институтов не кончали, вы, пан учитель, разве об этом раньше не знали?! Ты, может быть считаешь, что на твою учительскую зарплату мы славно проживём?
— А почему и нет, что нам больше всех надо?
— Дорогой муженёк, я тебе, на всякий случай, напомню, что у меня кроме тебя, есть трое детей. Я не хочу тебя упрекать, но пока ты живёшь на моём иждивении, а деньги у меня не бесконечные…
Трудно сказать, чем могла бы закончиться эта перепалка, но в дом вошёл Андрей и родители замолчали, хотя не переставали кидать недовольные злые взгляды друг на друга.
Уже в конце октября в Таёжном наступила настоящая сибирская зима. На дома, деревья и землю лёг пушистый белый снег, искрящийся под солнышком и редкие прохожие шли на встречу друг другу, дыша морозным сиреневым паром.
В один из таких ясных дней Фрося возвращалась с работы, (она уже второй месяц работала в отделении милиции, где убирала помещение по четыре часа в день). Молодая женщина шла медленно по поселковой улице, наслаждаясь этим зимним днём, с удовольствием вдыхая чистый морозный воздух. Спешить ей было некуда, она полностью ушла в свои не лёгкие думы, не замечая ничего и никого вокруг. Вдруг дорогу ей заслонила чья-то тень. Фрося подняла глаза и увидела злое лицо женщины, которую не столько узнала, сколько догадалась, что это Александра, бывшая пассия её мужа. Фрося попыталась её обойти, но та вновь заслонила дорогу:
— Что, дорогуша, не помнишь или делаешь вид, что забыла ту ночь, когда явилась в наш посёлок зачуханной курицей?…
Женщины были примерно одного роста, но явно было видно, что заведующая столовой на хороший десяток лет была постарше и на добрый десяток килограмм побольше.
— Нет, я не забыла ту ночь и вас начинаю вспоминать, но мне это не доставляет никого удовольствия, прошу, дайте мне пройти, а то неровён час зашибу…
— Ах, ах, ах… какие мы гордые!..
А, где была твоя гордость, когда уводила от меня отогретого и откормленного мужика?…
Весь посёлок судачит, что живёте между собой, как кошка с собакой… поганка, сама не гам, и другому не дам!..