— Нет, спасибо.
— Скажите, здесь тепло, правда? — спросила Валерка. Она вернулась на свое место и прислонилась к косяку двери, ведущей в коридор. Около нее на стене висела цветная карта «Mitteleuropa».
— Мне кажется, ужасно жарко, — сказал я.
— А хозяин все время стоит у печки и говорит, что холодно, как в сарае.
— Это вам кажется, что жарко, потому что вы с мороза, — сказал пан Веки, заткнул графин стеклянной пробкой и вернулся к печке. Когда я выходил из столовой, пан Веки крикнул мне вдогонку: — Сейчас будет ужин, приходите!
Я открыл дверь маленькой угловой комнаты. На гвозди, вбитые в оконную раму, повесил одеяло, потом зажег лампу с зеленым абажуром и принялся распаковывать рюкзак. Белье я положил в шкаф, книжки — на стул около кровати. С собой у меня были «Между двумя мирами» Ферреро, «Победа» Конрада, стихи Мицкевича, Либерта и Пшибося. Книги, на которые я натыкался в этом доме, невозможно было читать; стихи Тувима и Вежинского сейчас, в 1942 году, мне казались совершенно бессмысленными. Сказать по правде, значение и тех-то книжек, что я взял с собой, не было очевидным, хотя сегодня утром, когда я собирался, они еще казались очень важными. Одно не вызывало сомнений: в комнате тепло и светло, а через минуту я буду ужинать. Умыв холодной водой руки и лицо, я причесался и вернулся в столовую.
За столом уже сидела пани Веки со своей шестилетней дочкой. Пан Веки все еще стоял около печки. Поздоровавшись, я сел за стол. Пани Веки посмотрела на меня и спросила, какие я привез новости.
— Русские под Сталинградом окружили Шестую немецкую армию.
— Это мы уже знаем, — сказала пани Веки и наклонилась поправить дочке воротничок на платье.
— В замойском повете продолжается выселение. Детей отнимают у родителей и увозят в товарных вагонах. Крестьяне убивают скотину и бегут прятаться в леса.
— Ужас, — сказала пани Веки.
— Говорят еще об арестах в Варшаве.
— Кого на этот раз? — заинтересовалась пани Веки и снова подняла на меня взгляд.
— Кажется, кого-то из Делегатуры.
Пани Веки покачала головой и опустила глаза. Ее муж посмотрел на меня, как будто хотел что-то спросить, но промолчал. Вошел хозяин. На нем были высокие сапоги. Он остановился в дверях и застегнул пуговицу пиджака.
— Добрый вечер, — сказал он и сел за стол. — Чего же вы не велели подавать?
— Мы вас ждали, — ответила пани Веки. Хотя ее муж и приходился двоюродным братом хозяину, они обращались друг к другу на «вы». Хозяин повернулся ко мне:
— Вы приехали на пароходе?
— Да.
Вошла Валерия с большим блюдом, на котором лежал жареный поросенок, и салатницей с красной капустой. От поросенка шел пар и пахло кориандром. Хозяин спросил:
— Вы шли через Униско?
— Да, через него.
Хозяин смотрел на блюдо, постукивая пальцами по краю стола. Вдруг он встал и пошел к буфету за водкой и стопками. Вернувшись, сел за стол и, наливая себе, сказал:
— Я никого не уговариваю, но перед жирным рекомендовал бы выпить.
— Да-да, Валерия, ну о-очень уж жирно. — Пани Веки воспользовалась случаем, чтобы выразить свое отвращение к жареным поросятам.
Последнее время к обеду и ужину часто подавали именно это блюдо. Хозяин говорил, что предпочитает съесть поросят сам, лишь бы они не достались немцам. Пани Веки кривилась, щурилась, стараясь выудить себе и дочке куски мяса, на которых было меньше всего жира. Валерия терпеливо поддерживала блюдо и громко приговаривала:
— Что вы, какое там жирно… Этот совсем молоденький. Мясо нежное, сальце тоненькое.
Хозяин выпил вторую стопку, какое-то время смотрел на пани Веки, которая накладывала себе капусту, а потом повернулся ко мне и спросил:
— Вас нигде по дороге не останавливали?
— Нет. Я никого не встретил. В городе ни души, все как сквозь землю провалились. А те, на кого я наткнулся по дороге, уже были не живые.
— Не понял… трупы?
— Да. Три трупа. Мужчина, женщина и ребенок.
— Где?
— Рядом с Козарами.
— Это ужасно, — сказала пани Веки. Ее дочка подняла голову от тарелки; рот у нее был набит. Посмотрела на меня черными глазами. Она очень походила на отца.
— Евреи? — спросила пани Веки.
— Скорее всего, — ответил я, и почему-то меня это рассмешило.
— Теофиль говорил, что некоторые убегали в поля, и немцы отстреливали их, как дичь, — сказал пан Веки.
— Зачем убегали? — удивилась пани Веки. — Ешь! — резко бросила она дочке, которая снова перестала жевать и засмотрелась на дверь, выходящую на террасу.
— Каждый убегает от своей судьбы, — заметил хозяин. Налил себе водки, выпил, пристально глядя на пана Веки.
— Они сами виноваты, — сказала пани Веки.
— Кто?
— Ну, евреи. У них отвратительный характер. Сами виноваты, что их никто не любит.
— У меня, прошу заметить, тоже отвратительный характер, и соседи меня не жалуют. Но из этого не следует, что меня необходимо пристрелить. Правда, Валерка? — хозяин положил себе три куска жирного мяса.