— Очень люблю, господин учитель.
— Так знайте, дети. У нас, у японцев, очень мало рыбы. А Камутякка — это пирожок, начиненный самой дорогой рыбой! Когда ты, Сандзо, вырастешь большой и станешь солдатом, ты отнимешь у русских этот пирожок с рыбой?
— Отниму! Господин учитель!
— Отнимем, господин учитель! — хором подтвердили остальные ученики и закричали: — Банд-за-а-ай!.
Мальчишки кричали «бандой», а их учитель, отставной подпоручик, гордо выпятив грудь с двумя военными медалями на гражданском кителе, щелкал воображаемыми шпорами и, улыбаясь, вспоминал те прекрасные времена, когда он на рыжем жеребце носился по улицам русского города Хабаровска и шашкой рубил красных бунтовщиков.
Низкорослый офицер с тремя звездочками в петлицах сидел на стуле под навесом лесопилки. Между широко расставленных ног в сапогах с твердыми негнущимися голенищами он поставил свой кривой самурайский меч с длинной рукояткой и картинно, как перед фотографом, опирался на него руками. Он сидел прямо, выпятив грудь, глядя куда-то поверх голов. Его одутловатое лицо с опухшими веками выражало брезгливость и презрение. Старый побелевший шрам, перечеркнувший его щеку от виска до подбородка, делал лицо еще более угрюмым и страшным. Стоявший рядом с офицером сонтйо подобострастно улыбался ему.
Наконец, когда возле лесопилки собрались почти все жители поселка, сонтйо, поклонившись офицеру в пояс, не сказал, а будто пропел:
— Уважаемый господин сйоко Масаносукэ Кацумата, наш храбрый доблестный Кацумата тайи, соблаговолит сделать нам распоряжение от имени доблестного командования императорской армии. — И снова застыл перед офицером в низком поклоне.
Кацумата встал. Отставил ногу и, опираясь рукой о меч, стал выкрикивать:
— Доблестная японская армия никогда не сложит оружия! Мы разобьем всех врагов! Мы уничтожим русских варваров! Мы обожаем нашего императора! Богиня солнца — Аматерасу поможет нам! Древний дух Ямато в наших сердцах! Мы пронесем знамя Страны восходящего солнца на наших штыках до Урала! — Он не говорил, а будто лаял. Рубец на щеке побагровел, и лицо стало еще страшней. Передохнув, Кацумата продолжал: — Командование императорской армии заботится о народе! Мы будем тут, на берегу, сражаться с русскими. Командование приказывает вам уйти в лес на склоне вулкана. Через четыре часа все должны покинуть поселок. Мы утопим русских в бухте. А если кто из них хоть на миг осквернит нашу землю своим сапогом, того мы повесим на деревьях!.. Пусть здравствует наш божественный император Хиросито! Банд-за-а-а-ай!
Ошеломленные люди вразнобой неуверенно прокричали «бандзай». Капитан Масаносукэ Кацумата повернулся кругом и, ни на кого не глядя, печатая шаг и поддерживая на весу самурайский меч, пошел к военному городку.
Дробно стучат по камням подошвы гэта, плачут дети, звучат приглушенные испуганные голоса — беженцы из Акапу спешат уйти подальше от своих домов, где вот-вот загремит война.
Временами эхо доносит в долину со стороны сопок треск пулеметных очередей. А то вдруг ухнет далекий взрыв. Люди вздрагивают и ускоряют шаги. Что это! Учения? Или уже пришли страшные русские?!
Двенадцатилетний Сандзо несет рогожный куль с остатками риса и большой закопченный чайник. Рядом дедушка Асано. На его спине горой топорщатся одеяла. Мама Сандзо, Фудзико, идет впереди. За ее спиной привязан двухлетний сынишка Мицу. Он спит, прижавшись щекой к ее спине, и при каждом шаге кивает черной непокрытой головой. Рука дедушки, что лежит на плече Сандзо, с каждым шагом становится все тяжелей. Наконец он сходит с тропинки и говорит: «Отдохнем». Люди обгоняют их. Но две семьи рыбаков, которые живут по соседству, тоже сделали привал. И тотчас около них, как из-под земли, появился полицейский Нобухиро Ока. Ощерив желтые большие, как у лошади, зубы, вкрадчиво спросил:
— Отдыхаете?
— Немножко… Только минутку передохнем, — заискивающе заулыбались ему взрослые.
— Когда я был в Хабаровске, — ни к кому не обращаясь, сказал полицейский, садясь на большой камень, — у нас был такой случай. Устал один солдат и сел отдохнуть… Так русские комиссары содрали с него кожу заживо и бросили собакам на съедение. Господин тюи показывал нам фотографию. Лица совсем нет, даже узнать нельзя…
Взрослые испуганно переглядываются. Матери прижимают к себе детей. Все вскакивают. Торопливо навьючивают свою поклажу… И опять по камням тропинки стучат гэта. Еще быстрей.
Приказом командира бригады капитан Александр Кисурин был назначен комендантом поселка Акапу.
Первые три дня после штурма были заполнены делами до отказа. Вылавливали и разоружали солдат противника, разбежавшихся по сопкам во время штурма. Отправляли их под конвоем в лагерь для военнопленных, созданный на самом юге острова. Свозили в одно место трофейное оружие, боеприпасы. Тянули связь. Устанавливали посты для наблюдения за океаном. Переоборудовали японские землянки под жилье для подразделений, разместившихся в сопках на севере острога.
К концу третьего дня капитан наконец зашел в контору лесопилки, им же облюбованную под комендатуру.
— Товарищ капитан! В поселке Акапу все в порядке! Никто из японских жителей не появлялся! Докладывает дежурный по комендатуре сержант Сидоров! — лихо щелкнув каблуками, радостно сообщил дюжий детина с тремя золотыми полосками на погонах.
— Вольно! — скомандовал капитан, снизу вверх глядя на сержанта. — Так чему же ты радуешься?.. Комендатура?! А жителей ноль целых…
— Так оно же спокойней, — беззаботно ответил сержант. — Сиди и морем-окияном любуйся. Красота!.. — Но, заметив недовольство в глазах командира, тотчас сменил тон: — Вы не беспокойтесь, товарищ капитан. У нас все в ажуре. Пусть только появляются. И рису двести мешков, и этого… соусу из сои. И табаку два ящика… И все бесплатно… как при коммунизме!
Капитан не успел ответить. На столе загудел зуммер полевого телефона. Сержант снял трубку.
— Товарищ капитан, вас!.. Полковник Дементьев, — добавил он вполголоса.
В трубке чуть заглушенный расстоянием рокотал бас заместителя командира бригады по политчасти.
— Это ты, Кисурин?
— Я, товарищ полковник.
— А как японцы? Появились?
— Нет, товарищ полковник.
— Так где же они?
— Не знаю, товарищ полковник. Мы обыскали, товарищ полковник…
— Вот заладил! Товарищ полковник, товарищ полковник! Я это и без тебя знаю. А вот где люди, ты знаешь?.. На вулкан этот, на Тятю, лазили?
— Влезли, пока можно было. Там козел только проскочит…
— Эх ты, разведчик… — с упреком сказал полковник. И в его голосе капитан услышал такую усталость, что ему стало стыдно.
— Мы найдем их, товарищ полковник!
— Ищи. Помни — там дети, женщины, старики. Вишь как запугали их самураи. Черт те куда залезли! Мы для них страшнее сатаны… Все понял, Саша? — Перейдя на неофициальный тон, устало спросил полковник.
— Все, Иван Константинович. Извините. Дел очень было много. А то бы я давно…
— Знаю. Ну, добро, казак. Жду хороших вестей.
Кисурин медленно положил трубку и вытер вспотевший лоб.
— Понял, Сидоров?..
— Еще бы, товарищ капитан… Возьмите меня с собой!!
Двенадцатый день живут беженцы из Акапу в шалашах из веток и травы, построенных в лесу на склоне потухшего вулкана Тятя. Запасы риса пришли к концу. Питались отварами трав и съедобными кореньями. Некоторые хотели спуститься вниз, чтобы принести из дома кое-что из еды. Но единственный представитель власти, полицейский Ока, не разрешил.