По приказанию капитана за хорошую службу Сандзо с товарищами каждый вечер получал от старшины пару банок любимого мандаринового компота и мешочек вкусных солдатских галет с леденцами. «Лекалери» тут же, где-нибудь на досках, вскрывала банки и устраивала пир.
Когда 6 августа 1945 года американцы взорвали атомную бомбу над Хиросимой, капитан Кисурин, как и многие другие, недоумевал. Зачем такое зверство! Зачем убито сто тысяч ни в чем неповинных мирных людей!.. Он тогда не мог знать, как и не знали другие, что вновь испеченный президент США Гарри Трумен, отправляя в полет эту черную смерть, сказал своим приближенным: «Если она, как я полагаю, взорвется, то у меня, безусловно, будет дубина для этих русских парней…»
Только три месяца назад пал Берлин. Еще пол-Европы лежало в развалинах. А уже новый претендент на мировое господство поднимал атомную дубину и грозил ею советским людям… Бросили на Хиросиму, чтобы испугать Москву.
Ничего этого не знал капитан Кисурин. Но он знал главное: теперь здесь проходит граница СССР. В двадцати пяти километрах от острова — оккупированный американцами Хоккайдо. Бывших союзников отделяет только холодная вода пролива Измены.
Вечером, когда в домах селения погаснут красноватые огни керосиновых ламп и жители спокойно уснут, начинается вторая жизнь комендатуры. Выставляются посты и дозоры. Вдоль побережья океана чуть скрипит песок под сапогами патрулей. Время от времени раздастся негромкий оклик: «Стой! Кто идет?»… Иногда где-то на берегу вдруг прозвучит выстрел, резанет воздух короткая очередь автомата. И снова тишина.
Теперь тут граница СССР и ее стерегут советские бойцы. И, оказывается, есть от кого беречь.
4 сентября в 2 часа 32 минуты в кромешной темноте ночи с океана замигал чей-то сигнальный огонь. Кого он зовет? Чего ищет?.. Шестого утром, когда туман еще стлался над океаном, в ста метрах от берега из воды вдруг высунулся перископ. Подводная лодка неизвестной «национальности» нагло разглядывала берег.
— Что делать? — запросили посты комендатуру.
— Огонь по нахалам! — приказал Кисурин.
По перископу ударили сразу из четырех трофейных крупнокалиберных пулеметов. Перископ скрылся… Наблюдатель клялся, что сам видел, как разлетелись стекла.
А вчера на безлюдный берег против бывшего склада оружия тихо вполз нос лодки. Черные тени метнулись к складу. На оклик часового из темноты с лодки ударил пулемет. Подоспевший парный дозор гранатами заставил его замолчать. Двоих автоматчики огнем отрезали от воды и прижали к скале… Кто они? Говорят по-японски не лучше Кисурина. И откуда у них такое оружие: немецкий автомат и американский кольт? Допросив нарушителей, Кисурин отправил их в штаб бригады. Там есть кому разобраться в том, где они родились, кто их хозяева и для чего их послали сюда…
Не дает покоя коменданту мысль: кто тот человек, который курит сигареты с золотой звездочкой? Может, это офицер, который хочет избежать плена? Но, может, он остался нарочно. Для чего?..
Снова солдаты обшарили туннели, доты, блиндажи. Но кроме окурков таких же сигарет да круглой пачки из-под них ничего не нашли.
Каждый день, перед тем как начать прием посетителей в комендатуре, капитан Кисурин обходит селение из края в край. Здоровается с молодыми, говорит со стариками. Ко всему приглядывается. Все старается понять… Вот, например, почему у них такие дома?.. И тут земля под ногами коменданта тихонько дрогнула. Раз, два… Вот тебе и ответ.
Гордо взметнул свою голову вулкан Тятя, похожий на знаменитый Везувий. На его великаньем плече прикорнуло белое облачко. В кратере — круглое, как солнце, пятно нетающего снега. Вулкан спит. А кто скажет: когда проснется? Через год… через месяц… завтра… или никогда? Каждый день земля под ногами вздрагивает от мощных толчков. А у подножия вулкана легкие японские домики. Весь дом — тонкие деревянные стены да крыша. Окна, двери, перегородки между комнатами — это деревянные решетчатые каркасы, оклеенные бумагой. Раздвинь перегородки — и весь дом превратится в одну комнату. Ни стекол, ни мебели, кроме дзэн — низенького японского столика. Нет ни стульев, ни кроватей, ни шифоньеров, ни зеркал. Вся жизнь семьи проходит на татами — искусно сплетенных соломенных циновках, которыми устлан пол. Странно?.. Зато, когда ударит снизу мощный толчок землетрясения, в деревянном японском домике почти нечему ломаться. Бывает, он развалится на отдельные щиты, но ведь их можно вновь собрать. Налетит ураган с океана — тоже невелика беда. Заклеить недолго… Это понятно. А вот что за люди японцы? Это трудней. Нужно знать их годы, чтобы ответить. А коменданту надо знать сейчас: кто есть кто? Кто друг или будет другом? А кто враг?.. Может, тот учитель, что кланяется ему двадцать раз в день?.. Ох, уж эти поклоны! Пробовал отучить — не выходит. Традициям тысячи лет…
И все же комендант доволен. Жизнь в селе потихоньку налаживается. Регулярно выдают рис. По утрам выходят на лодках в бухту рыбаки. Заготовляют на зиму дрова. Сушат рыбу, морскую капусту.
Хотелось бы еще открыть школу для японских детей. Но учиться-то по старой программе нельзя. Там все было пропитано ненавистью к СССР… И еще: что делать с пустыми домами?
Невидимыми границами дома на берегу бухты как бы разделены на три отдельные группы. На южном крыле бухты живут более состоятельные. На северном, где и земли-то нет, один голый песок, жмутся к скалистому мысу маленькие домишки бедняков. Самый крайний из них — дом старика Такита. А посреди поселка стоят дома богачей. Просторные, под железной крышей. Даже два двухэтажных. Перед каждым домом цветничок. Позади — огород. Но дома-то пустые! Разве это правильно?!
Созвал комендант хозяев и хозяек с северной окраины и предложил:
— Переселяйтесь в дома бежавших богачей.
Сразу не поняли.
— Откуда такие деньги взять?! — говорит старик Такита.
— Да не надо никаких денег! Даром берите. Чего ж они пустые стоят. Бумага на окнах и дверях порвана. Дождь внутрь хлещет. Пропадут дома без людей. И огороды травой зарастают.
— Дом — хорошо!.. Окна и двери открыты — плохо!.. Давай, Кисури-сан, бумагу — заклеим… Огород — хорошо. Зарастает — плохо!.. Мы будем обрабатывать, Кисури-сан. Овощи солдатам твоим нужны будут, — загалдели приглашенные.
— Опять, выходит, не поняли, — огорчился комендант. — Ну, тогда идемте на место, там посмотрим.
Пришли на место. Зацокали языками. Нравится.
— Смотри, Такита-сан. Вот твой дом будет. Двухэтажный. Вверху Фудзико и маленький Мицу. Внизу ты и Сандзо. Хорошо ведь будет!
— Хорошо, хорошо — соглашается старик.
— Осино хоросо, капитана товарис! — по-русски подтверждает Сандзо, успевший осмотреть все закоулки.
— И огород не маленький. Овощей вам на зиму хватит.
— Хорошо, — соглашается Такита-сан.
— Ну, раз хорошо, так и переселяйтесь сегодня. Я повозку пришлю…
— Зачем сегодня? Подождать надо. Большое дело — думать надо, — заволновался старик. — Огород мы будем обрабатывать. Цветы поливать. Бумагой заклеим. Все сделаем, как прикажешь, Кисури-сан…
Поговорил со всеми Кисурин. Никто сейчас переезжать не хочет. «Боятся, видно. Ну ничего, пусть пока на огороде повозятся. Потом осмелеют и переберутся», — решил он. А вслух сказал:
— Ну вот вам три дня сроку на размышление. Не переселитесь — другим отдам. Поняли?
— Поняли… поняли. Зачем другим?.. Мы будем окна клеить… Цветы поливать…
На другой день после разговора капитана Кисурина телефонограммой срочно вызвали на совещание в штаб бригады. Пришел катер, и капитан, дав указания своему заместителю, уехал.
Вот уже неделя, как семья Такита живет в своем доме. Хорошо. Но сегодня старому Асано Такита не спалось. И чего бы, спрашивается, не спать? После стольких дней жизни в шалаше, голода, почему не заснуть сытому человеку под одеялом в собственном доме. Но сон не шел. Старый рыбак сел, поджав под себя ноги, перед раскрытым окном, закурил трубку. Сидел и думал, думал, глядя в непроницаемую темноту безлунной ночи. Человеку приходится очень много думать, если он так стар и беден… Было у старика два сына. Сэйки и Таро. На всем острове не было более удачливых рыбаков. Хорошо жили. Но в 1936 году призвали Таро в императорскую армию и ровно через год, как раз в тёё-но сэкку, из далекого Тяньцзиня прислали урну с его прахом. Стоит урна с прахом Таро в домашнем алтаре. Лежит рядом гундзин-идзоку-кисё. А сына нет… Шли годы. Притупилась боль. Но в прошлом году война опять постучалась в двери. Снова призвали в армию старшего сына, резервиста Сэйки Такита. Сэйки показывал военному начальнику справки о давних ранениях. Но его не послушали и послали снова в Маньчжурию… Жив ли Сэйки?.. Говорят, русские и китайцы в плен японских солдат не берут. Убивают на месте. А ведь Сэйки не просто солдат, он до чина сотё дослужился… Вот и остались сиротами старый Асано и невестка Фудзико с двумя сыновьями, двенадцатилетним Сандзо и двухлетним Мицу. Как прокормиться? Как прожить, пока Сандзо станет мужчиной?.. А тут еще с этим переселением… Хорошо бы. Но страшно. Чужой дом…
Асано вздрогнул. В темноте за окном кто-то стоял и смотрел на него. Шли минуты, а из-за окна ни звука…
— Коннити ва, — тихо поздоровался старик, чтобы прервать тягостное молчание.
— Коннити ва, старый трепанг, — ответил приглушенный мужской голос.
— Заходите в дом, Кацумата-сан. Я зажгу лампу, — поднялся Асано.
— Тихо! Не называй меня по имени. В доме все спят?.. Хорошо, — он бесшумно, как кошка, прыгнул в окно. — Принеси мне рису!
Асано пошарил в темноте, принес тарелку с нигиримэси. Кацумата, чавкая, принялся с жадностью есть их. Опустошил тарелку и спросил: