Давно он так интенсивно не работал головой. Анкета скакала от детских потрясений к описанию машины, которую Баринов хотел бы иметь, от даты знакомства с любимой (на данный момент) девушкой до просьбы описать занавески в рабочем кабинете. Через час, привыкнув к странностям анкеты, Баринов добрался до последнего пункта:
«С какими понятиями (вещами, запахами) чаще всего связывается ваше представление о счастье?»
Хватили, поморщился Баринов. Он стал перечислять: снежные сумерки с мягкой погодой, светло-синим свечением неба и горящими окнами, с детворой, катающейся на санках. Весенний вечер во дворе, опять же с детьми, играющими в классики, гоняющими ногой банку из-под гуталина. Теперь, кажется, таких банок нет. Жаркий летний день, опущенные голубые занавески, ландыши в майонезной банке на столе, стакан холодной воды, никуда не надо бежать. Все здоровы, он лежит на диване, за окном холодно, в комнате тепло, телевизор разговаривает, Ирка вяжет рядом. Опять же лето, он идет из булочной через дворы… Места на ответ — почти страница — едва хватало, и он вписал еще цветение сирени в огромном пустом парке, лес с грибами и пруд около дома с рыболовами, с детьми в колясках, с кормлением уток сладкой булкой из ближайшей булочной. Все это — при условии мирного времени и чистой совести.
На последнем листе было только:
«Какие пять вопросов вам НЕ задали? (Без ответов)».
Баринов хотел было схохмить (например: «Не хочется ли вам в сортир?» — а ему хотелось), но он вполне серьезно выписал пять вопросов, которые ожидал встретить и не нашел. Один был о любимой книге (фильме), но указывать «Уленшпигеля» он не стал, а с фильмом и сам затруднился.
— Все? — странно вовремя спросил Малахов из другой комнаты.
— В общем, да, — ответил Баринов. — А где бы тут у вас…
— Первая дверь налево, — сказал фатумолог.
Через десять минут он вышел к Баринову, который от нечего делать рассматривал книги. Конечно, если все так секретно, они свои книги на виду держать не будут. Интересно, что у него там в секретере? Секрет. Он успел заметить на полках почти полного Набокова, в том числе англоязычного, несколько работ Юнга и книжки по психиатрии.
— Написали? — спросил фатумолог.
Баринов резко отвернулся от полок.
— Извините, я тут книжки смотрю…
— Ради Бога, ради Бога, — сказал Малахов. — Можете что-то взять, тогда наверняка придете за ответом. Впрочем, вы и так придете. Через две недели буду ждать. В среду, в это же время.
— Слушайте, — осенило Баринова почти на пороге. — Вы все говорите о гонораре. Это не значит, что я чем-то заплачу уже за то, что к вам сходил? В ближайшие две недели?
Фатумолог подал пальто.
— Обязательно заплатите, мой друг. Вы тут, сидя у меня, хороший фильм по телевизору пропустили. Впрочем, судя по тому, что вы все-таки пришли, серьезного влияния на вашу жизнь он бы не оказал.
Ирке Баринов почти ничего не рассказал. Выйдя от фатумолога, он сам себе начал казаться ослом, а уж анкета и вовсе его веселила. Он смущался. Ирка не расспрашивала: ей казалось, что, если рассказать, что-то получится не так. Тем вечером она была особенно деликатна и нежна.
За две недели ничего особенного не произошло. Иногда Баринов мысленно дописывал что-то в анкету и рассказывал Малахову разные подробности своей жизни. Ему, пожалуй, он мог бы долго рассказывать о себе. Впрочем, у него были всякие другие дела.
В среду к ним на работу привезли видаки, которые купила редакция, и Славка Щербанов притащил «Калигулу», которого давно обещал показать широкому кругу коллег.
Баринову страшно хотелось посмотреть этот фильм, но пойти к Малахову было необходимо, и он разозлился. Славка его утешил, пообещав персонально прокатать фильм на другой день. Тем не менее Баринов все равно злился и на «Красные Ворота» ехал без всякой охоты. К тому же у него начинался насморк, который он всегда переносил тяжело, а на улице был холод собачий.
Фатумолог ему обрадовался.
— Проходите, проходите. Все готово и вас дожидается.
Баринов прошел в уже знакомую комнату, мимоходом отметив в ней некоторые перемены: торшер был передвинут в угол, к письменному столу, на котором аккуратной стопкой лежали исписанные листы бумаги. Фатумолог вошел следом, задернул отчего-то занавески, что создало уют, уселся сам и указал на кресло Баринову.
— Ну-с, что я вам могу сказать, — произнес он, закуривая. — Повторяю условия: никакой конкретики, просто ситуации выбора, которые для вас наиболее вероятны. Договорились? Тем более что случай у вас четкий, хоть в учебник.
У Баринова вспотели руки.
— Что-нибудь ужасное? — спросил он, пытаясь усмехнуться.
— Ничего ужасного, — сказал фатумолог. — Ну сами подумайте: откуда у вас что-то ужасное? Вы человек с чутьем, с головой. Стихийные бедствия, болезни и прочие подобные вещи в расчет не берутся.
— Само собой.
— Ну так вот. Как я понимаю, выбора как такового у вас на сегодня нет — вы твердо намерены жениться и интересуетесь прогнозом?
— Совершенно верно, — сказал Баринов, все еще напряженный.
— Все равно есть два варианта, — сказал фатумолог и взял со стола пачку листов. — Вы готовы слушать?
— Конечно, — сказал Баринов и про себя добавил: «Тянет, тянет…»
— Два варианта, — медленно повторил фатумолог, глядя в листки. — Первый: вы женитесь. Судя по анкете, почерку жены и ее автобиографии, это классический удачный брак, звезды благоприятствуют, то, се. Сколько я понимаю, это не было такое, знаете, духозахватывающее увлечение, чтобы сломать свою жизнь, уйти из семьи, десять раз сходиться-расходиться?
— Нет, — сказал Баринов. — Все было быстро, но довольно спокойно. Мы уже отбесились, кажется.
Фатумолог оглядел его и доброжелательно усмехнулся.
— От сойти с ума не зарекайся. Ну вот, и брак получается такой же — тихий, ровный, без особенных вспышек любви, без ссор, драк и битья посуды. Брак — товарищество с полным взаимопониманием и хорошей сексуальной совместимостью. Примерно года через два, — фатумолог поднял глаза на Баринова, — вы встречаете некую девушку, помладше вас, которая выглядит абсолютно для вас созданной. Бурное устремление навстречу друг другу, головокружительный роман, она не замужем, вы женаты, работаете в близких сферах, — у вас ведь жена технарь, вы гуманитарий, а тут будет полное совпадение. Появится чувство, что ничего более близкого и прекрасного вы никогда не встречали. Будете обожествлять ее взбалмошность, всякие такие штуки, своенравие. При скрытом вашем мазохизме — смотри анкету, пункт 13 — вам будут по сердцу все ваши с нею стычки, ее воля, сильный ум… Мазохизм, понятное дело, чисто психологический, так что не обижайтесь, это общеинтеллигентское у вас.
Баринов не смел вставить слова. Фатумолог просмотрел листы.
— Ну вот, кобылица молодая, честь кавказского тавра, притом вы у нее будете чуть ли не первая любовь, и будет она, кажется, коротко стриженная брюнетка, с прямыми волосами. В вас она влюбится страшно, до потери сознания, и каждое ваше душевное движение будет находить у нее мгновенный и с некоторым даже опережением ответ. Вы ничего не будете говорить жене, она все будет понимать; мучительные отношения с пиками жгучего счастья, кошмарное чувство вины, жену любите, любовницу тоже. (Нет ведь ничего хуже, чем любить жену и любовницу враз, верно?) С другой стороны, страшный творческий подъем, стихи горстями, публикации, так что и деньги будут на съездить вдвоем куда-нибудь… Короче говоря, вся эта прекрасная петрушка будет у вас тянуться года три — три с половиной, потом сойдет на нет, вы будете себя иногда за это покусывать, но в целом жизнь ваша с женой сложится настолько удачно, что вы простите себе компромисс. Вернетесь в семью, вскоре и ребенок — до этого вы же не собираетесь детей заводить, насколько я понимаю, во всяком случае, еще года четыре?
— Откуда? — проговорил Баринов.
— Откуда знаю? Анкета, пункт восьмой, вопрос о пирожках с яблоками.
— А тринадцатый?
— Пункт тринадцать? Это насчет мазохизма? Вот запали вы на него, честное слово… Это цвет волос первой возлюбленной. Рыжая, да?
Баринов кивнул. Во рту у него пересохло.