– Всё равно последнее слово за тобой, отец.
– Хорошо. Тогда выслушай мой план, – господин Шукима растянул тонкие губы в улыбке. Он знал, что Джиро так ответит: при всей своей внешней ласковости, старик умел оставаться главным в доме, несмотря на то, что тело его не было таким же крепким, как у молодого сына. Вот и сейчас молодой мужчина кивнул, показывая: он слушает.
– Сейчас, когда война между ними только-только разгорается, нам стоит держаться в стороне. Не стоит торопиться: нанесём удар после, когда оба они ослабнут и решат, что настало время вновь расползаться по своим норам. И тогда наши воины сокрушат их в разы легче, чем теперь. Поверь: лучше унять стремление тут же броситься в бой, не допустить кипящую кровь в голову. Лучше подождать – и будешь награждён.
Джиро молчал. Да и что он мог сказать, если привык подчиняться властному отцу, чьё место даже теперь, имея жену и дочь, он никак не мог бы занять?..
Воды не приносили, равно как и еды, вот уже почти сутки – и Сибори беспокоился, не зная, как себя повести. Будет ли вежливо кричать до тех пор, пока его не накормят, или же в таком случае его немедленно покарают за дерзость – возможно, смертью? Или же решили подождать, покуда он не умрёт от голода и жажды? Последнее ему, впрочем, вряд ли бы грозило в ближайшее время, да и сбежать при желании он мог бы.
Тишина. Вот уже вторые сутки – тишина, не нарушавшаяся чьими-то голосами. Будто там, за стенами этой жалкой комнаты, мир успел умереть и раствориться в тумане, как на той дороге из сна. В этой тишине хотелось либо услышать чей-то голос, либо исчезнуть самому – без остатка, так, чтобы никто и не вспомнил о его существовании. Сибори успел возненавидеть эту проклятую комнату: прежде он мог посвятить своё время гораздо более приятным раздумьям. Но сейчас ему становилось дурно от мыслей, что были далеки от политики и войн, терзавших этот край.
– Не бойся.
Сибори не знал, чудится ему этот голос или же он в самом деле вновь слышит Шигэру. Он лишь почувствовал, как легли на плечи знакомые руки, вновь ощутил запах лекарственных трав – прежде столь ненавистный, и такой до боли родной теперь. Коснулся рукой одной ладони – и та тотчас исчезла, осыпаясь, как лепестки отцветающего цветка.
Видения… Раньше они были живее. Сейчас же это лишь тень, порождённая воспалённым разумом. Не может быть, чтобы он ждал большего: если видишь мертвецов, это лишь болезнь, не более того. А болезни нужно лечить, и лучше всего – сразу же, как они возникнут. Надобно вспомнить, что говорилось в книгах иноземных врачей по поводу подобных случаев: возможно, удастся припомнить что-то важное. Увлекшись размышлениями, Сибори проговорил последнее вслух, дабы разрушить ненавистный оковы тишины – и почти сразу же услышал вопрос:
– С кем ты говоришь?
Вздрогнув, мнимый колдун обернулся – и увидел в дверях господина Кадани. Тот выглядел даже мрачнее, чем обычно. Может ли статься, что сейчас для него путь окончится? Нет, не стоит сдаваться прежде времени: сперва следовало бы выяснить, отчего вдруг правитель Востока всё же посетил его.
– Простите. Я задремал.
Ни тени недоверия – лишь усталость и горькая решимость. Сибори не мог понять: он ли послужил тому причиной? Всё его существо затопляла какая-то извращённая радость при виде чужих страданий. Особенно таких, какие виделись во взгляде господина Кадани. Пусть не он виной своей боли, но точно так же лишился любимого человека, как и сам Сибори, и так же мучается теперь. Верно, прошло достаточно времени, чтобы он начал скучать по знакомым чертам лица, по голосу, по прикосновениям. Мальчишку должны были уже похоронить; сейчас его тело наверняка уж покоится в саркофаге на дне моря, а душа отошла на ту сторону Отражённых Небес. Ведь Сабуро так же забывает, не так ли? День за днём, ночь за ночью забывает знакомое лицо, пытается вспомнить, каким он был – и не находит ответа. Сибори знал, какого это. Он уже почти не помнил лица Шигэру…
– Как я понял, ты разбираешься в ядах.
Это был не вопрос – утверждение. Чуть пожав плечами, мнимый колдун склонил голову:
– Возможно. Однако мои познания не столь велики, как мне хотелось бы.
Сибори пока ещё не понимал до конца, чего желает услышать владыка восточных земель. Привычно ища в словах двойное дно, он не мог увидеть сути. Всё прояснилось лишь тогда, когда господин Кадани твёрдо проговорил:
– Такие способности… могли бы пригодиться в войне с родом Шинджу.
Сибори с трудом удержал на лице прежнее выражение, не выдав торжествующей улыбкой своей радости. Он видел, что правитель Востока говорил с трудом, переступая через самого себя. Человек не верил своему пленнику, но ему верил Правитель. Единственно разумным был в меру сдержанный ответ:
– Я был бы счастлив служить вам, мой господин.
– Ах, сестрёнка, всё пропало!
Широми недоумённо посмотрела на сестру, испуганно заламывающую руки. С трудом сохраняя спокойствие, Белая Жемчужина спросила:
– Отец решил наказать тебя за потерю ожерелья? Не печалься, если так, то я сей же час пойду и во всём признаюсь! Я не желаю, чтобы по моей вине страдала ты.
– Нет-нет, что ты! – покачала головой Куроми. – Дело совсем не в ожерелье, да и отца сейчас занимают другие мысли: завтра он покинет дом, и мы сможем только молить духов, чтобы они были благосклонны к нему.
– А в чём же тогда дело? – удивлённо посмотрела на сестру Белая Жемчужина. Вздохнув, черноволосая сестра шепнула:
– Сегодня вечером мне нужно уйти в город, но отец обещал принести мне новое ожерелье, взамен того, что я потеряла. Но я не могу остаться здесь! Ах, что же мне делать…
Широми мягко улыбнулась, гладя по голове встревоженную сестру:
– Тебе не стоит беспокоиться. Я могу остаться вместо тебя: достаточно лишь испачкать волосы сажей и прикрыть лицо веером, когда явится отец. Я скажу, будто хочу раньше отойти ко сну; он вряд ли что-то заподозрит.
– А ведь верно! Мы же так похожи, – всплеснула руками Куроми и тотчас обняла сестру. – Ты такая умная! Обещаю, я всегда буду тебе помогать, когда понадобится, только скажи!
Весёлая, будто пташка, Чёрная Жемчужина умчалась. Широми же лишь смотрела вслед сестре, вздыхая: она уже знала, как тяжело после отмывать сажу от белоснежных волос.
И снова впереди стелилась дорога, размытая дождями. Начинало холодать; зима готова была вступить в свои права вослед за осенью. Скоро, совсем скоро начнутся морозы, когда по берегам рек протянется тонкая и невыносимо хрупкая кромка льда. Надо же, сколько времени минуло уже с тех самых пор, как довелось Сибори последний раз бывать в родной деревне! Сейчас он уже и не вспомнил бы дорогу туда, где жил прежде; медленно таяло в памяти всё былое, растворялось, как льдинка, ежели взять её на ладонь.
Ветер пел свою монотонную песню, играя на ветвях деревьев, точно на каком-то диковинном музыкальном инструменте; с неба срывались мелкие капли дождя. Порой некоторые из них падали с высоты крошечными осколками льда, болезненно царапая кожу. Молчаливые солдаты еле-еле брели, и казались сейчас насмешкой поникшие, мокрые насквозь знамёна. Люди вновь шли на войну – на ту войну, от которой столько времени пытались сбежать. С другой стороны, ведомо ли им ещё что-то, кроме постоянной угрозы, кроме предчувствия скорой погибели? Да и вряд ли они достойны большего, чем смерть на поле боя: в них нет той силы, что делает человека по-настоящему великим.
Величие… Его сложно достичь, не имея на своей стороне армии, не имея знатного происхождения и богатства, не имея власти. Тем, кто был рождён в роскоши, дано всё, чтобы обрести истинное величие, прочим же приходится добиваться своих целей силой. С другой стороны, богатство и уважение не способствуют желанию оставить в веках свой след: напротив, те, у кого есть всё, не желают обрести ещё больше, чем имеют. Природа справедлива: у них есть богатство и власть, но нет стремления к лучшему, и потому они всегда будут слабее, нежели те, у кого нет того, что есть у них.
Ноги стёрлись до крови: теперь он не ехал верхом, как раньше, а шёл вместе с простыми солдатами. Но, если многие из них привыкли к подобному способу передвижения, Сибори отнюдь не был склонен к долгим пешим путешествиям. Мокрая одежда липла к телу, а ноги утопали в мягкой грязи; впереди стелился туман. Громады деревьев по обе стороны лесной дороги напоминали Сибори не так давно увиденный сон. Казалось, ещё немного, и из-за деревьев точно так же, как во сне, мелькнёт силуэт Шигэру.
Время шло; каждый шаг давался с невыносимым трудом, и Сибори уже едва переставлял ноги. Он бы проклял господина Кадани, если бы не осознавал своей от него зависимости: разве есть у него нынче выбор? Если бы только тогда не погибла Юмихимэ, он, верно, сейчас пользовался бы безграничным доверием Курокавы. Но что он может сделать теперь? Только лишь подчиняться, пытаясь в то же время понять: кто же тот противник, о котором говорил Шигэру? Верно, это тот убийца, что лишил жизни Йошимару; но кто он? Не та же уродливая старуха с чёрно-седыми волосами?
Ещё один шаг, и Сибори рухнул на землю: под мягкой грязью не нашлось опоры. Он даже не знал, что было больнее ощутить: удар о землю или то мерзкое чувство, что все окружающие посмотрели на него с равнодушием и презрением. Ничего… Он ещё добьётся того, что им, верно, и не снится. Да и как могут мечтать столь приземлённые создания?
Но неожиданно кто-то подошёл к нему, и прямо перед носом оказалась рука этого человека. Взявшись за неё, Сибори поднялся – и долго смотрел на владыку Востока, стоящего перед ним. Похоже, наследник рода Кадани уже ни в чём его не подозревал. А, быть может, посчитал, что покуда Сибори ему ещё необходим как знаток ядов. Правителю, не человеку.
– Мой конь выдержит двоих. А ты ещё не выполнил то, зачем я даровал тебе свободу.
– Не беспокойтесь, господин, – прошептал мнимый колдун, забираясь на попытавшегося взбрыкнуть коня. Сейчас он держался за плечи владыки восточных земель и то и дело клонился головой к его затылку: от слабости кружилась голова. Но даже в таком положении лис не мог – пусть даже мельком – подумать: сейчас ему доверяет правитель, но не доверяет человек. А значит, путь пройден лишь наполовину, и нельзя останавливаться, пока Кадани полностью не окажется в его власти.
Интересно, удалось бы ему – при должном умении и такте, разумеется, – занять место покойного Йошимару?..
Ночи на севере островов никогда не были столь же темны, сколь на юге; казалось, духи здесь предпочитали светлое время суток, и потому даже ночью невозможно было до конца ощутить настоящую темноту. Обыкновенно в ясные ночи, такие, как эта, в воздухе порхали мерцающие огоньки светлячков. Но нынче слишком холодная пора для них; теперь нескоро вновь закружатся в воздухе живые огни, сменяясь тяжёлым градом и порой срывающимися с небес белыми хлопьями, что чаще всего тают, не достигнув земли, и оборачиваются водой.
Сейчас не было в воздухе ни капель дождя, ни белых хлопьев, ни маленьких осколков ломкого льда, и потому порой можно было увидеть на улицах близлежащего города множество людей: они не торопились отходить ко сну, предпочитая продлить те мгновения, когда ещё могут они быть рядом со своими близкими. Никто из жителей города не знал, когда вновь грянет война, и когда призовут на фронт всех мужчин, что ещё способны держать оружие в руках. Рано или поздно, но всегда наступала пора, когда жёны и матери, сёстры и дочери провожали мужчин на войну, не зная, вернутся ли те назад. То был бесконечный круг, вот уже долгие годы не размыкавшийся.
За городом раскинулся лес, не густой и не дикий, как многие другие, и напоминающий более всего ухоженный, невероятно прекрасный сад. Среди невысоких деревьев, на поляне, стоял мальчик, тощий, с ещё по-детски округлым и мягким лицом. Словно сражаясь с невидимым врагом, он снова и снова наносил удары по воздуху. Порой он терял равновесие, оступался, падал на промёрзшую землю – и снова упрямо вставал, сжимая зубы.
– Ичиру, что ты здесь делаешь? Разве отец не приказал тебе оставаться дома?