Анни. Странный, весь на кончиках нервов. Болтает чушь. Опять объяснялся в чувствах…
Блех. Вот как! Ты что ответила?
Анни. Ну, что я ему отвечу?..
Блех. Слушай, Анни. В двадцать четыре года девушке нужно быть замужем.
Анни. Я была замужем, папа. (Пауза.)
Блех. Ты шутишь. Когда, Анни?
Анни. У меня был любовник. В семнадцать лет, когда кончила гимназию.
Блех. Ну, дорогая моя… Новость!
Анни. Я не обязана была посвящать тебя в эти мелочи. Я нашла это удовольствие слишком простым. Этот человек, по-видимому, был другого мнения, но…
Блех. Кто это — тот человек?
Анни. Ты его не знаешь. Забавы любви меня не слишком развлекали. Я нашла это удовольствие деревенским.
Блех (упавшим голосом). Деревенское удовольствие…
Анни. Не предъявляй прав отца, не будь моралистом, папа. Ты такой современный, такой элегантный… Улыбнись. Папа!
Блех. Ах, я еще должен улыбаться!
Анни. Но ведь это было (свистнула) бог знает когда.
Блех. Да, все-таки наше поколение не посвистывало. (Пауза.) Тебе нравится Рудольф?
Анни. Право, никогда не задумывалась.
Блех. Дитя мое…
Отечески кладет ей руку на голову, она отстраняется.
Анни. Лучше без «дитя мое».
Блех. В голове у Рудольфа капитал в миллион долларов. И самое важное — в идеях, в единственной ценности, не подверженной инфляции. Что ты на это скажешь?
Анни. Быть любовницей Рудольфа Зейделя?
Блех. Женой. С ума сойти!
Анни (раздумывает). Папочка, привлекательны, в конце концов, какие-то острые эмоции… Ну, Рудольф… Он похож на немца из добродетельного романа. Шиллеровский темперамент, чувствительное сердце, — все, как полагается. Ты утверждаешь — он гениален. У него нет чего-то… Понимаешь, как человек, не умеющий носить фрак.
Блех. А! Какие теперь фраки! Чего ты хочешь — я же вытащил его из нищеты.
Анни. Он никогда не говорит о своем прошлом.
Блех. Отец, кажется, был школьным учителем. После войны, конечно — нищета… Но все-таки Рудольфу удалось кончить политехникум. Работал у Круппа и вылетел из-за глупейшей истории. Вот вся его биография.
Анни. Что за история? Политика?
Блех. Проповедывал какой-то слащавый вздор в стиле Жан-Жака Руссо. Мальчишка! Я встретил его в пивной, — карманы набиты чертежами, голова — фантастическими планами. Э, при чем тут происхождение! Хотел бы я иметь такого сына все-таки… Я не принуждаю, Анни, я слишком тебя люблю, бедная моя мышь.
Анни. Не знаю, папа… тебя, быть может, устроит, если я соглашусь, а с формальностями, не будем торопиться.
Блех. Да, да. Умница. Спасибо, деточка. Ты — единственное, что меня привязывает к жизни. Сегодня мне особенно нужна помощь. Сегодняшний день нужно перейти вброд по шею…
Анни. Что случилось? Опять затруднения?
Блех. Случилось то, что самая реальнейшая реальность — разум — ставится под вопрос. Все разумное летит к чёрту… (Стучит кулаком в стену.) Я построил этот дом… Может быть, этих стен нет? Эти стены — цемент, сталь, стекло — существуют или только мираж?
Анни. Бедный, бедный отец! Тебе нужно просто отдохнуть.
Блех. Я любил работать, — пропал вкус к труду… Накоплять. Какая чепуха! Чтобы в одно вот такое гнусное утро всё благополучие разлетелось вдребезги.
Анни (наливает ему кофе). Вчера в городе только и слышно: плохо, плохо! В магазинах никого нет, кино пустые…
Блех. Неужели, действительно, не звонили?
Анни. Ты ждешь этих двоих, русских?
Блех. Да, в половине двенадцатого. Конечно, опоздают, как все русские.
Анни. Они предлагают что-нибудь реальное?
Блех. Да.
Анни. Почему ты не хочешь посвятить меня в дела?
Блех. Ребенок! Собери я всех наших знаменитейших экономистов, социологов, государственных мужей, профессоров и тайных советников, — что они скажут путного? Кризис — мировая загадка. Эту потрясающую новость сообщит любой журналистишка за кружку пива. «Вооружитесь-ка терпением еще годика три, добрейший господин Блех. Законсервируйте завод и займитесь игрой на корнет-а-пистоне». Вот что посоветуют мне самые умные люди Германии.
Анни. Так плохи дела?