Она не опаздывает – пока нет, но и мешкать не стоит. Мерси – девочка славная и трудолюбивая, но со временем у нее нелады – а сегодня это было бы некстати. В этот вечер во «Вратах» ждали вестеросского посла, и Изембаро не захочет слушать никаких оправданий, даже если их приправить самой милой улыбкой.
Тазик еще с вечера, перед сном, был наполнен водой из канала – она, конечно, была солоновата, но лучше, чем склизкая зеленая дождевая, которая застаивалась в цистерне за домом. Обмакнув тряпку в тазик, девочка обтерлась с головы до пят, время от времени становясь на одну ногу, чтобы потереть мозолистую подошву другой. После мытья она нашла бритву: на бритую голову лучше садится парик – так говорил Изембаро.
Девочка побрилась, надела исподнее и через голову натянула бесформенное бурое платье. Один из чулков просил штопки, как она заметила, надевая его.
Об этом придется просить Язву – у самой девочки шитье выходило так плохо, что костюмерша жалела ее и шила сама. «Или можно стянуть из костюмерной пару получше» – но это дело рискованное. Изембаро терпеть не мог, когда актеры выносят костюмы наружу. «Только Вендейны это не касается – отсоси Изембаро член и бери себе любой костюм, какой вздумается». Мерси на эту удочку не попалась, Дейна ее предупреждала.
– Кто сворачивает на эту дорожку, оказывается на «Корабле», где каждый в зрительном зале может переспать с любой красоткой со сцены – если в кошельке у него хватит деньжат.
Башмаки – два комка старой бурой кожи с крапинками морской соли, растрескавшиеся от долгой носки; вместо ремня кусок пеньки, покрашенной в голубой цвет. Девочка завязала его на талии и повесила нож на правом бедре и кошелек на левом, а после всего накинула плащ на плечи. Это был настоящий скомороший плащ – пурпурное сукно подбито красным шелком, сзади капюшон от дождя, и под плащом три потайных кармашка. В одном из них было спрятано несколько монет, в другом железный ключ и в третьем – клинок. Настоящий клинок, не такой, как нож для фруктов, какой она носила на бедре – но это оружие и не принадлежало Мерси, как и другие сокровища.
Мерси принадлежал нож для фруктов – она была создана для того, чтобы есть фрукты, улыбаться, шутить, усердно трудиться и делать, что прикажут.
– Мерси, Мерси, Мерси, – пела она, спускаясь по деревянной лесенке вниз.
Занозистые перила, крутые ступеньки и пять пролетов по пути вниз – но поэтому комната и досталась ей так дешево. Поэтому, и еще благодаря улыбке Мерси. Она была лысой и тощей, но улыбка у нее была прелестная, и держалась она с изяществом – даже Изембаро признавал, что в ней это есть.
По прямой до «Врат» было совсем недалеко, но для девочки, у которой вместо крыльев ноги, путь предстоял неблизкий. Браавос – город кривой: улицы кривые, переулки еще кривее, а каналы кривее некуда. Обычно девочка ходила дальней дорогой: по улице Старьевщиков к Внешней гавани, откуда было видно море и небо над ним, и все что вокруг, от Великой лагуны до Арсенала и заросших соснами склонов Щита Селлагоро. Моряки махали ей, когда она проходила мимо причалов, звали ее с бортов вымазанных дегтем иббенских китобоев и пузатых вестеросских коггов. Мерси не всегда понимала язык, но знала, что ей кричат. Иногда она улыбалась в ответ и кричала морякам, что они смогут найти ее во «Вратах» – если у них найдутся деньги.
Дальняя дорога приводила ее на Мост Глаз с его резными каменными ликами. С высоты середины моста, между арками, было видно весь город: зеленые медные купола Дворца Истины, лес мачт в Пурпурной гавани, высокие башни поместий и золотую молнию, которая поворачивалась на шпиле над дворцом Морского Начальника… даже бронзовые плечи Титана по ту сторону темно-зеленого залива. Но это все было видно только тогда, когда над Браавосом светило солнце. Когда в городе стоял туман, кроме серой мглы, ничего не было видно – так что Мерси избрала короткую дорогу, чтобы сберечь свои бедные заношенные башмачки.
Туман словно расступался перед ней и смыкался за спиной, булыжник под ногами был мокрым и скользким, и где-то жалобно вопил кот. Браавос был раем для кошек, и они бегали повсюду, особенно по ночам. «В тумане все кошки серы, – думала Мерси. – В тумане все люди – убийцы».
Ей ни разу не доводилось видеть такой густой туман, как сегодня. На больших каналах лодочники наверняка сталкиваются друг с другом в своих змеях-лодках, не видя по сторонам ничего, кроме тусклого света из окон.
Мерси разминулась со стариком, который шел навстречу с фонарем в руках, и позавидовала тому, что у него есть свет. На улице стоял такой сумрак, что нельзя было толком разглядеть, куда ступаешь. В кварталах города победнее дома, лавки и склады лепились один к другому, наваливались друг на друга, как пьяные любовники, верхние этажи сходились так близко, что с одного балкона можно было перешагнуть на другой, напротив. Улицы там превращались в темные туннели, где каждый шаг отдавался эхом, а узкие каналы были особо опасны, поскольку во многих домах отхожие места нависали над водой. Изембаро обожал представлять на сцене речь Морского Начальника из «Печальной купеческой дочери», о том, как «здесь еще стоит последний из Титанов, расставив ноги на каменных плечах своих собратьев», но Мерси больше нравилось другое место из той же пьесы – где толстый купец справляет большую нужду на голову Морского Начальника, когда тот плывет внизу по каналу в своей пурпурной с золотом барже. Говорили, что такое могло случиться только в Браавосе, и только в Браавосе и Морской Начальник, и простой моряк могли надрывать животики со смеху, глядя на это зрелище.
«Врата» стояли у самого края Затонувшего Города, между Внешней и Пурпурной гаванями. Здесь когда-то сгорел старый склад, и земля под ним с каждым годом понемногу уходила в море, так что участок достался Изембаро дешево. На полузатопленном каменном фундаменте склада Изембаро воздвиг свой похожий на пещеру театр. Быть может, у «Купола» или «Голубого фонаря» окружение будет поизысканнее, говорил он своим актерам, но здесь, в квартале между гаванями, театр никогда не будет знать недостатка в зрителях – моряках и шлюхах. Тут же по соседству был и «Корабль», и к причалу, где это плавучее заведение было пришвартовано уже лет двадцать, каждый день стягивались приличные толпы – так что и «Врата» должны процветать, так говорил Изембаро.
Время подтвердило справедливость его слов. С годами по мере просадки здания сцену перекосило, костюмы актеров страдали от плесени, а в затопленном подполе гнездились водяные змеи, но все это никак не тревожило труппу, пока театр продолжал собирать полные залы.
Последний мост – из веревок и отсыревших досок – казалось, уходил в никуда, но причиной тому был туман. Мерси перебежала его, стуча каблуками по дереву. Туман раздвинулся перед ней, словно рваный серый занавес, открыв здание театра. Масляный желтый свет лился из дверей, и Мерси были слышны голоса внутри. У входа Большой Бруско замазал название предыдущего представления и написал вместо этого большими красными буквами: «Кровавый десница». Под надписью он намалевал кроваво-красную руку для тех, кто не умел читать. Мерси остановилась, чтобы посмотреть.
– Красивая рука, – сказала она ему.
– Большой палец криво вышел, – Бруско мазнул кистью по нарисованной руке. – Король Актеров про тебя спрашивал.
– Было так темно, что я проспала.
Когда Изембаро впервые объявил себя Королем Актеров, труппа нашла в этом своеобразное удовольствие, наслаждалась негодованием соперников из «Купола» и «Голубого фонаря». Со временем, однако, Изембаро начал относиться к своему титулу излишне серьезно.
– Он теперь играет только королей, – закатывал глаза Марро, – и если в пьесе нет ни одного короля, он и ставить ее не захочет.
В «Кровавом деснице» было целых два короля, толстяк и мальчик. Изембаро играл толстяка – роль не очень большая, но у него был красивый монолог перед смертью, а еще перед этим впечатляющий бой с демоническим вепрем.
Пьесу написал Фарио Форель, который исторгал своим пером больше крови, чем любой другой сочинитель в Браавосе.
Мерси обнаружила, что труппа уже собралась за кулисами, и прошмыгнула между Дейной и Язвой в задний ряд, надеясь, что ее опоздание не заметят.
Изембаро рассказывал всем, что в этот вечер, по его ожиданиям, «Врата» будут забиты до отказа, несмотря на туман.
– Король Вестероса прислал своего посла, дабы воздать по заслугам Королю Актеров, – вещал он перед своей труппой. – Мы не желаем разочаровать нашего брата-монарха.
– «Мы»? – переспросила Язва, которая шила костюмы актерам. – Он там теперь не один?
– Он такой толстый, что считается за двоих, – прошептал Бобоно. У каждой труппы должен быть свой карлик – Бобоно был их карликом. Завидев Мерси, он одарил ее сальным взглядом. – Ого, – сказал он, – вот и она. Готова ли малютка, чтобы ее изнасиловали?
Он пошлепал себя по губам, а Язва наградила его подзатыльником:
– Тихо.
Король Актеров не обратил никакого внимания на этот краткий беспорядок.
Он продолжал свою речь, рассказывая актерам, насколько великолепно они должны сыграть. Кроме вестеросского посла, среди зрителей будут ключники, а также знаменитые куртизанки, и Изембаро не желал, чтобы все эти благородные господа ушли из «Врат» недовольными.
– Кто подведет меня, тому добра не ждать, – пообещал он, и эта угроза была позаимствована из монолога, который принц Гэрин произносит перед битвой в «Ярости драконьих владык», дебютной пьесе Фарио Фореля.
К тому времени, как Изембаро окончил свою речь, до представления осталось меньше часа, и актеры изрядно нервничали. Во «Вратах» только и было слышно, как Мерси зовут то туда, то сюда.
– Мерси, – умоляла ее подруга Дейна, – леди Сторк опять наступила на подол платья. Помоги пришить.
– Мерси, – звал Неведомый, – неси проклятый клей, у меня рог отклеился.
– Мерси, – гудел сам Изембаро Великий, – куда ты засунула мою корону, девчонка? Я не могу выйти на сцену без короны. Как они поймут, что я король?
– Мерси, – пищал карлик Бобоно, – Мерси, у меня что-то развязалось, и член вываливается.
Она принесла липкую пасту и приклеила левый рог Неведомого ему обратно на лоб. Она нашла корону Изембаро в уборной, где он вечно ее забывал, и помогла пришпилить ее к парику, а затем сбегала за иголкой и ниткой, чтобы Язва могла пришить подол парчового платья, которое королева должна была носить в сцене свадьбы.
И член Бобоно действительно вываливался – такое у него было устройство, специально для сцены с изнасилованием. «Ну и мерзкая же штука», думала Мерси, когда ей пришлось стать перед карликом на колени, чтобы поправить член. Он был не меньше фута длиной и толщиной с ее руку – таких размеров, чтобы его было видно с самой высокой галереи. Мастер, однако, довольно скверно выкрасил кожу – штуковина вышла крапчатой, бело-розовой, с головкой цвета зрелой сливы. Мерси пристроила его назад на бриджи Бобоно и зашнуровала.
– Мерси, – пел он, когда она затягивала завязки, – Мерси, Мерси, приходи ко мне в спальню и сделай меня мужчиной.
– Я тебя евнухом сделаю, если ты не перестанешь распускать завязки только для того, чтобы я потрогала тебя за пипку.
– Мы созданы друг для друга, Мерси, – настаивал Бобоно. – Посмотри, мы одного роста.