— Порой мне кажется, что вы с Кэмми общаетесь без слов, — говорит она.
— Возможно, так и есть.
Оставшуюся часть пути мы молчим. Это напоминает мне наше возвращение из похода, когда хотелось так много всего сказать, но не хватало храбрости. Сейчас мы гораздо старше, так много произошло. Не должно быть так сложно.
Я несу её сумки наверх. Она придерживает входную дверь, когда мы поднимаемся на её этаж, поэтому я иду вперед и захожу в фойе. И снова отмечаю отсутствие Ноя. Чувствуется, что она живет тут одна. Воздух теплый. В определенный местах я даже ощущаю запах ее парфюма. Она включает кондиционер, и мы идем на кухню.
— Чаю? — спрашивает она.
— Да, пожалуйста.
На несколько минут я могу притвориться, что это наш дом, и она заваривает мне чай так же, как делает каждое утро. Я наблюдаю за тем, как она ставит чайник и достает чайные пакетики. Потирает шею и трет колено, ожидая, когда закипит вода. Затем достает стеклянную сахарницу с кусочками сахара и маленький молочник и ставит на стол передо мной. Я отворачиваюсь, притворяясь, что не наблюдаю за ней. И от этого моё сердце слегка покалывает. Мы всегда говорили, что предпочитаем сахар в кусочках, а не песок. Она встает на цыпочки, чтобы достать с полки две чашки. Изучаю её лицо, пока она бросает четыре кусочка сахара в мою кружку. Размешивает и добавляет молоко. Я тянусь к кружке, прежде чем она успевает убрать руку, и наши пальцы соприкасаются. Смотрит на меня. И отводит взгляд. Она пьет чай только с одним кусочком сахара. Несколько минут мы очень увлеченно разглядываем стол. Наконец, я опускаю чашку, которая ударяется о блюдце. Между нами словно назревает буря. Может, именно поэтому мы смакуем тишину. Я встаю и несу наши чашки в раковину. Мою их и ставлю на сушилку.
— Я все ещё хочу тебя, — говорю я. Сам удивлен, что произнес это вслух. И не знаю, какая у нее реакция, потому что стою к ней спиной.
— Пошёл ты.
Удивлена, удивлена.
Она не может скрыть от меня свой грязный ротик. Я вижу, как она смотрит на меня. Чувствую нотку сожаления, когда мы случайно соприкасаемся кожей.
— Я построил для тебя дом, — говорю я, оборачиваясь. — Я сохранил его, даже когда был женат. Нанял ландшафтного дизайнера и парня для чистки бассейнов. Раз в два месяца приезжает клининговая служба. Зачем я это делаю?
— Потому что ты ностальгирующий дурак, который так долго отходил от прошлого, что женился на другой.
— Ты права. Я дурак. Но, как ты заметила, дурак, который никогда не отпустит тебя.
— Отпусти.
Я качаю головой.
— Неа. В этот раз ты нашла меня, помнишь?
Она немного краснеет.
— Скажи, почему ты позвонила мне.
— А кого ещё я знаю?
— Например, своего мужа.
Она оглядывается.
— Ладно, — наконец, говорит она. — Я испугалась. Ты был первый, о ком я подумала.
— Потому что…
— Черт побери, Калеб! — она ударяет кулаком по столу, от чего ваза с фруктами подпрыгивает.
— Потому что… — снова говорю я. Неужели она думает, что напугает меня своей маленькой истерикой? Только самую малость.
— Ты всегда хочешь всё обсудить.
— Дело не в том, что я хочу поболтать. Проблема в недостатке общения.
— Тебе стоило бы стать психиатром.
— Знаю. Не меняй тему разговора.
Она кусает ноготь на большом пальце.
— Потому что ты — мое укрытие. Я иду к тебе, когда в замешательстве.
Мой язык немеет, заплетается. Что я должен на это ответить? Это настолько неожиданно. Может, опять поругаться. Или снова всё отрицать.
А потом у меня съезжает крыша. Я действительно схожу с ума. От того, как сильно хочу её и мечтаю, чтобы она призналась, что тоже меня хочет.
Меряю шагами кухню, сцепив руки за затылке. Хочется по чему-нибудь ударить. Бросить стул в стеклянный шкаф. Внезапно я останавливаюсь и смотрю на нее.
— Ты уходишь от него, Оливия. Уходишь, или это конец.
— Это. Конец. ЧЕГО? — она перегибается через стол, растопырив пальцы от злости. — У нас никогда не было начала, или середины, или чертовой минуты, чтобы побыть влюбленными. Ты думаешь, я этого хочу? Он не сделал ничего плохого!
— Вранье! Он женился на тебе, хотя знал, что ты влюблена в меня.
Она отклоняется и выглядит неуверенно. Я наблюдаю, как она ходит по кухне, положив одну руку на голову, а другую — на бедро. Когда она останавливается и смотрит на меня, на её лице искаженная гримаса.
— Я люблю его.
Я пересекаю кухню за две секунды. Хватаю её за руку, чтобы она не смогла убежать и наклоняюсь, чтобы наши лица находились на одном уровне. Мой голос больше похож на рычание какого-то животного.
— Больше, чем меня?
Её глаза перестают пылать, и она пытается отвернуться.
Я трясу её.