— А что это?
— Вы хотели видеть меня?
— Ой, папа, ты так долго был на войне! Мы плакали, — говорит Оксана.
— Вот и мне также хотелось видеть и вас, дорогие, и эти леса, и эти реки, и эти дороги.
— А ты плакал, папа? — спрашивает сестренка.
— Нет, дочка, не плакал, хоть и хотелось плакать, сдерживался.
— А почему же сдерживался?
Ну как это Оксана не понимает! Разве солдат будет плакать!
На дороге нас догнал дядя с черной бородой:
— A-а, вернулся живым, здоровым! Все ли дома в порядке, брат? Вышел на простор? Доброе дело, брат, доброе дело. Соскучился, верно? Очень хорошо, очень хорошо…
Папа хотел ему ответить, но дядя с черной бородой продолжал быстро говорить, держа папу за руку:
— Раз уж вышел на простор, почему, брат, не заглянул к нам, в огородную бригаду? Угостили бы арбузами. Да! Помидоры нынче дали бо-ольшой урожай! Вот нисколько не преувеличиваю: каждый помидор не меньше, чем пара здоровых кулаков!.. Приходи с детьми! Как они выросли, оказывается… Тьфу, тьфу, не сглазить бы… Тыквы, как бочонки, придется таскать на носилках. Приходи, брат, ладно?
Сказав все это, дядя повернулся и быстрым шагом стал удаляться. Наверно, у него было много дел. Папа, улыбаясь, сказал ему вслед:
— А он совсем не изменился, все такой же, нетерпеливая душа!
Мы идем домой. Но нетерпеливая душа, дядя Гарей, что-то вспомнив, поворачивается и опять бежит нам навстречу.
— Уж не взыщи, брат, — говорит он. — За какое дело думаешь взяться? За черную или за белую работу, так сказать? Если не обидишься, что я так скоро предлагаю, то у нас в бригаде есть одна хорошая — так сказать, черно-белая — работа. Надо организовать продажу овощей в городе. Да!
— Ты тоже не взыщи, дядя Гарей. Я думаю по-прежнему за лошадьми ухаживать, — говорит папа.
— Извини, сам знаешь, брат. — И дядя Гарей опять быстро уходит.
Мы приближаемся к нашей улице. А четвертый дом от края — это и есть наш дом.
Вот видите, было нас сначала двое: я и мама. Потом с сестренкой Оксаной стало трое. А теперь приехал папа — и нас стало четверо. Я не считаю бабушку. Она же из Тимертау, только в гости приходит. Бабушка не сердится и не говорит мне: «Почему ты меня не считаешь?» Что же, разве не лучше быть гостьей?
Но я вам еще не обо всех рассказал. Сейчас расскажу. Раз начал, то уж доскажу до конца. Я очень люблю рассказывать о нашем доме, о сестренке Оксане. Был бы человек, который слушав И вы, пожалуйста, дослушайте до конца. «Делать дело серединка наполовинку — это не по-мужски», — сказал однажды дедушка Мансур Загиру, который живет в доме у оврага. А это? Загир половину сада огородил, а половину не огородил.
Теперь слушайте, буду рассказывать дальше.
— Дети в этом году пойдут в школу, — сказал однажды папа, придя с работы.
— Что-то сами они об этом не говорят. Может, им еще не хочется учиться? — спрашивает мама, а сама улыбается.
Конечно, мама шутит.
Я вспоминаю телеграмму, которую мы получили зимой. Ни бабушка, ни дедушка Мансур не смогли ее прочитать. Только школьник Махмут гордо прочитал эту телеграмму и объяснил, что в ней написано. Мама не знает этого. А если б знала, не стала бы так шутить.
— Мы очень хотим учиться, мама, — говорит Оксана. — Когда придет сентябрь, ох, мы вместе со всеми ребятами пойдем в школу!
Я сижу молча и все еще вспоминаю, как хотел тогда сам прочесть телеграмму.
— А ты, Ямиль, что думаешь? — спрашивает папа.
Что я могу думать!
— Я хорошо думаю, папа, — говорю я громко. — Пусть скорее приходит сентябрь.
Больше о школе никто ничего не говорит.
Когда мама и папа уходят на работу, мы с Оксаной усаживаемся на крыльце. Отсюда видно большое белое здание школы.
Первого сентября мы возьмем свои сумки, сойдем с этого крыльца, откроем калитку и пойдем во-он той дорогой! Прямо в школу!
— Мы там будем читать, рисовать! Я нарисую цветок. Ладно, Ямиль?
— А я нарисую коня, ружье…
— Будем петь красивые песни. Ты будешь запевать.
Пусть запевает учительница…
Но сейчас мне очень хочется петь. Если вы увидите белую школу, ее светлые окна, гладкую дорогу, усаженную большими, красивыми деревьями, и если еще вы представите себе, что идете по этой дороге в школу, то вам тоже, наверно, захочется петь. Я запеваю:
Сестренка смотрит на меня, щурит свой голубые глаза и тоже начинает петь. Нам так весело, что ноги не стоят на месте, а притопывают под нашу песню.
Под воротами показывается Фагима. Мы замолкаем.
А кто это там на заборе? Ну конечно, Марат!
Фагима подбегает к нам.
— Кое-кто уже ласпевает песни, — говорит она.