— А вы не боялись? — спрашивает меня мой сосед господин Л.
— Боялся?
— Да, — подтверждает госпожа В. В.
— Но чего, помилуйте? — спрашиваю я.
— Ну, конечно, этого визита! — говорит господин Л.
— Нет, — отвечаю я. — Я шел сюда с радостью… или… а вы думаете…
— Он, наверное, не знает, что значит страх, — говорит господин Х. Б.
— А я ужасно боялся, — говорит Ц. Г. Й.
— И я боялся, — говорит господин Т. С. Э.
— А что, вы даже еще сейчас не испугались? — спрашивает господин О. Б. М.
— Нет… я не знаю…
— Разумеется, он не знает, что значит страх, — повторяет господин Х. Б. — А вы когда-нибудь чего-нибудь боялись? Определенно, только вы всегда забывали это… Как вы считаете, что сильнее выражает чувства: глаза или губы?
— Думаю, что глаза, — отвечаю я.
— Как раз наоборот: губы, — поправляет меня господин Х. Б. — А то, что выражают сейчас ваши губы, не что иное, как…
— Всегда так бывает, — прерывает господина Х. Б. господин Т. С. Э., — человек встречает в лесу медведя, пугается, бросается бежать…
— А не наоборот ли? — спрашивает господин Х. Б. — Человек встречает в лесу медведя, бросается бежать и в результате этого пугается…
— Возможно, это и так, — говорит госпожа В. В., — но это означает, что господин Одас не мог ничего бояться раньше, потому что только теперь, когда он находится здесь…
— А чего, собственно, я должен бояться? — спрашиваю я и чувствую, как рука с сигаретой начинает у меня дрожать. Я не понимаю их намеков, и это меня больше всего раздражает.
— Вы все запутали, — говорит господин Л., хотя никто не ответил на мой вопрос. — Что же это тогда означает, — продолжает господин Л., — если человек, который встретил в лесу медведя и не бросился бежать, он что же, не испугался вообще?
— Всему причиной адреналин, — говорит господин Ц. Г. Й., — и, следовательно, страх — это гормональное явление. Адреналин высвобождает сахар из печени, передает его в кровь и таким образом быстро увеличивает мышечную энергию. Если бы нас преследовал медведь, без адреналинового гормона мы не смогли бы молниеносно взобраться на дерево… Другого объяснения я не знаю…
— Бросьте это, дорогие мои, — говорит господин Л., — поговорим о более приятных вещах…
После слов господина Л. все замолкают. Я докуриваю сигарету, и это хорошо, потому что я должен все время смотреть на ее конец и для того, чтобы пепел не упал на пол, и для того, чтобы не обжечь себе пальцы… Однако я чувствую, что все как-то украдкой, искоса бросают на меня взгляды и то один, то другой прямо поглядывают на меня, будто желая ко мне обратиться… Но я ни на кого не смотрю, и, когда докуриваю, у меня начинает дергаться то рука, то нога… Не испугался ли я, в самом деле? А о чем тут, собственно, говорили? На что намекали? Я призываю всю свою смелость и смотрю каждому по очереди в лицо… Мне не кажется, что они чего-либо боятся… Отчего же тогда бояться мне? Не были ли все эти вопросы только каким-то недоразумением? Я сижу, сохраняя внешнее спокойствие, и, когда снова лезу в карман за сигаретой, я нащупываю рукоятку ножа… И мне на минуту становится легче…
— Знали вы писателя Ксавера Дибору? — спрашивает меня неожиданно господин Х. Б.
— Нет, не припоминаю… — отвечаю я смущенно и слишком быстро, но сразу же отдаю себе отчет в том, что моя растерянность и незнание могут вызвать у остальных насмешку… «Засунь себе палец в ухо», — мелькает у меня мысль, как будто мне кто-то ее подсказал шепотом. Я засовываю себе палец в ухо и понемногу успокаиваюсь… Это какой-то домашний жест, и им я показываю: плевал я на вас на всех… Нужны-то вы мне… Или же: я настолько спокоен, что меня нельзя испугать глупыми разговорами и никоим образом нельзя вывести из равновесия…
— В самом деле, не припоминаете? — наклоняется ко мне опять господин Х. Б.
Я не отвечаю, только отрицательно качаю головой.
— Это был мой самый лучший друг, — продолжает господин Х. Б., — и не только мой, но и присутствующего здесь господина Т. С. Э. Бедняга. Его уж нет в живых… В первую годовщину смерти Ксавера мы, я и господин Т. С. Э., договорились с женой и с дочерью писателя вместе посетить его могилу и непродолжительной медитацией воздать ему посмертные почести. Могила находится в пустынном лесу, где Ксавер чаще всего любил работать и где он написал свою известную трилогию «Глотатель молний»… Чтобы не забыть: это сосновый лес… На условленном месте мы вместе с господином Т. С. Э. ждали прихода вдовы с дочерью, чтобы вместе приблизиться к месту нашего поклонения. Однако, как и договорились, мы ждали всего десять минут, и тогда мы могли избрать другой заранее согласованный вариант и приблизиться к могиле самостоятельно… Знаете, нет дороги более прекрасной, чем дорога, ведущая к той могиле… Мы прошли ее молча… И там, над могилой, сначала мы действительно пребывали в тихом раздумье, и если и прозвучали какие-то слова, то не имеет смысла вспоминать их малозначительное содержание… Наконец, мы повыдергали бурьян вокруг могилы, сложили его в кучу и зажгли… Точно мы искали помощи в древнем ритуале, будто хотели найти утешение в давнем культе огня… Но вдова с дочерью почему-то все не шли… Постепенно в нас ослабевало священное напряжение, мы уселись на землю и выкурили по сигарете… Был действительно прекрасный день, и мы начали жалеть, что проводим его столь бессмысленно… Вдовы с дочерью все не было… И мы наперекор всему от этого ожидания смертельно заскучали от бессмертия нашего бывшего друга Ксавера… Мы разделись и стали загорать… И вот в таком расположении духа и тела нашли нас эти женщины… Можете себе представить, какую мину они состроили, хотя ничего не сказали, и только их бледные лица и моргающие глаза упрекали нас… Мы оделись и вместе с ними вновь погрузились в грустные воспоминания… Мы увидели: вдова еще красивая и полная, дочь необыкновенно красивая, точно образ души Ксавера, и… Так это и произошло… Точно по приказу, грубо, мы накинулись на обеих женщин и изнасиловали их без любовных увертюр, без слов и обещаний… Я — дочь, господин Т. С. Э. — вдову… Бедняга Ксавер не мог не слышать вначале крики возмущения, а потом стоны радости… Так свершилось наше падение… Да, мы поняли с господином Т. С. Э. низость и позор своего поведения и добровольно пришли сюда… Мы отдались на милость или немилость господина Джойниуса и его эксперимента… Но почему пришли сюда вы? — закончил господин Х. Б. свой рассказ вопросом.
— Я? — спросил я.
— Да, вы!
— Я пришел сюда добровольно. Меня интересуют опыты господина Джойниуса. Другой причины у меня нет…
— Ну, это совсем другое дело, — разочарованно протянул господин Х. Б. — Это добровольность без вины…
Я не знаю, что на это сказать, и молчу. И те, кто сидит рядом, ничего не говорят, хотя именно эта тишина мне кажется неестественной. Я поднимаю глаза на госпожу В. В., которая вынула из сумки газеты, надела очки и старается читать в этом полумраке. Она напоминает мне теперь одну из множества старых женщин, которые часто ходят в церковь, и именно это их хождение в церковь и чтение молитвенников мешает им оставаться неграмотными. Когда я снова смотрю на невинное, почти добродушное лицо господина О. Б. М., я начинаю мечтать о том, чтобы наш народ создал и какой-то противоположный тип, чтобы он был более разносторонний в отношении характеров, чтобы у нас были свои убийцы, гангстеры, воры, кровосмесители, хотя, конечно, понимаю, что такое желание очень глупо…
— Знаете, — говорит вдруг господин Ц. Г. Й., и в тишине его голос звучит неестественно, — я вычислил затмение Луны на сто тысяч лет вперед, и вот я здесь…
Признание господина Ц. Г. Й. никого из присутствующих, кроме меня, не удивило. Возможно, они уже давно это знают. Возможно, он успел поделиться со всеми.
— Но почему же вы здесь? — спрашиваю я.
— Именно потому, что я это вычислил, — отвечает господин Ц. Г. Й. — Я жил и развивался слишком односторонне, и потому теперь господин Джойниус — единственная моя надежда на спасение.
— Разве господин Джойниус может вас изменить?
— И он, и его эксперименты, — отвечает господин Ц. Г. Й. — Я верю, но в то же самое время и боюсь…
— Я и не предполагал, что господин Джойниус может…
И тут впервые все начинают смеяться. Я умолкаю и смотрю прямо перед собой. Потом смотрю на мечтательное лицо господина Ц. Г. Й. и неведомо для себя, даже не желая этого, начинаю испытывать к нему уважение. Я всегда исхожу из того постулата, что ученые расщепляют материю и высвобождают из нее заколдованную энергию. Но я не могу справиться с удивлением, когда узнаю, что можно вычислить затмения Луны на сто тысяч лет вперед. С тех пор как я узнал, что Фалес Милетский вычислил затмения Солнца за 585 лет до нашей эры, для меня этот муж является критерием, мудрости. Но ведь господин Ц. Г. Й. … Ах, я действительно воплощенный дурак… Я краснею от стыда так сильно, что должен опустить голову, чтобы никто не заметил…
— Вам грустно, уважаемый? — спрашивает меня мой сосед господин Л.
— Нет, нисколько! — отвечаю я быстро, но пересиливаю себя и добавляю: — Ну, совсем немного…
— Развеселитесь! — приказывает мне господин Л. — Представьте себе, что вы сидите в кафе с видом на большой бульвар… Возможно даже, что вы сидите на террасе, вино перед вами, красавица напротив потупила взор, вы помешиваете сок соломинкой… Да, кстати! А знали ль вы поэта Аякса? Нет? Это тот, что недавно умер… История его такова. Вы не должны сомневаться, что он очень хорошо относился к людям. Но, возможно, вы не знаете, что перед своей смертью он получил несколько анонимных писем, о содержании которых мы теперь можем только догадываться. Однако известно, что он написал, когда прочитал эти письма: «Мне пришлось выполнить весьма глупые пожелания некоторых людей, почему же мне не исполнить пожелания тех, кому нужна моя смерть». И сделал так, как написал…
— Однако оглянись, — говорит госпожа В. В. — Вот он как раз, твой мертвый поэт Аякс!