— А ты здесь кто?
— Комендант.
— Комендант чего? — удивился опер, полагавший, что коменданты бывают только в общественных зданиях.
— Проще говоря, сторожиха.
Антонина кофе не пила, посматривала на него рассеянно. И одета была небрежно — в сером халате, который постоянно распахивался, обнажая что-то белое, нижнее.
— Тоня, здесь и живёшь?
— Ночую.
— Не одиноко?
— Он веселит, — Антонина кивнула на край стола, где стоял телевизор.
— Новостями о взрывах, пожарах да убийствах он скорее напугает.
— А я смотрю комедии.
По её лицу видно, что эти комедии её не веселят. Осенними тёмными ночами сидеть в пустом огромном доме одинокой девушке… И телевизор не поможет.
— Антонина, а где спишь?
— Здесь, на раскладушке.
— Значит, кофе тебе в постель не подают?
— Подают.
— Ты спишь на раскладушке…
— В неё и подают.
— Кто?
— Сама себе.
Опер вспомнил, что Антонина сегодня была у следователя Рябинина. И хотел расспросить, но увидел, что она ведёт беседу на каком-то автомате. Не слушает, но вслушивается. Во что? В шорохи и трески нового дома? Пока не кончится его усадка, он будет вздыхать, как бык в загоне.
— Антонина, а зачем меня пригласила?
— Ночью со мной посидеть.
— Посидеть… В каком смысле?
— Нет, не в сексуальном.
— А в каком же?
— Тише!
Она подняла руку. Капитан прислушался. Ветер за окнами, шелест ближних кустов, легонько стукнул лист плохо закреплённого шифера, кофейник урчит…
— Ну? — требовательно спросила она.
— Ничего не слышу.
— Каждую ночь шаги…
— Где?
— Вокруг дома.
— Тоня, глюки. Чьи шаги?
— Я расскажу…
— Тогда давай ещё кофе.
Капитан удивился времени — уже за полночь. Придётся сидеть, коли шаги. Вот в морге, где ему приходилось и кофе пить, и даже ночевать, — никаких шагов.
— Тоня, может, кошка?
— В доме нет кошки.
— А наверху, не завелась ли?
— Верх отгорожен.
Антонина казалась смелой и нахальной девушкой, и вдруг удивила капитана мистикой. Он спросил:
— А ты что хотела мне рассказать?
— На месте этого дома стояла деревенская изба. Она сгорела вместе с прежним хозяином.