— Мария Владимировна, можно? — Витя быстро взбежал по ступенькам террасы. — Срочно рву когти. Приехала какая-то корреспондентка. Батя считает, что будут отбирать аттестаты. Вот, значит, зашел попрощаться. Я вам очень благодарен, Мария Владимировна. За всё, что вы для меня сделали.
— Куда же ты едешь?
Он засмеялся, скрывая смущение.
— Тайна, Мария Владимировна! Но вам могу сказать. Еду к тетке, а там пединститут. Не хотел никуда поступать, но теперь приходится. Вы не бойтесь! Ни на русский язык, ни на математику не посягну. Буду устраиваться на факультет физвоспитания. Не возражаете?
— Уезжай, ради бога! — Я наговорила ему на дорогу всяческих пожеланий, а сама думаю: «Вот оно, письмо Наташи! Значит, откликнулись на него, помогут!..»
Назавтра часов около трех вижу — идет Поля Герасимова. У меня сердце заколотилось: «Неужели и Поля собралась уезжать?!» Елене Сергеевне стоило больших трудов устроить её на работу. Мать Поли не хотела, чтобы её дочь после десятилетки занималась физическим трудом. Для девочки нашлось место в горкоме комсомола — техническим секретарем. Всё сделалось благодаря Тане Самохиной, нашей бывшей ученице. Я её помню боевой, активной девочкой, а теперь наша Таня работает секретарем горкома.
Опустив глаза, Поля сказала, что её послали за мной.
— Кто послал? — спросила я.
— Вас просят явиться в горком, — твердила Поля. Больше я ничего не смогла от неё добиться — как бывало в прежние времена на уроке.
— Ладно, — говорю я Поле, — ты меня подожди! — Даю ей полакомиться блюдечко с пенками, а сама снимаю с огня таз с вареньем и иду в дом переодеться.
Я с волнением думала о предстоящей встрече с журналисткой. Конечно, Поля пришла от неё. Мысленно я начала складывать первые фразы своего рассказа о случае с Наташей Осокиной, а сама гляжу в зеркало: «Бог ты мой, на кого я похожа! Не учительница, а тетка с базара. Лицо красное, лоснится. Сразу видно, что от плиты. И вся я пропахла вареньем, за версту слышно…»
Пока я переодевалась, Поля управилась с пенками и принялась за свежий номер «Крокодила». Читая, она по-детски шевелила губами. Чтение ей всегда давалось с трудом, а этот журнал печатается мелким шрифтом. Подняв глаза от закапанной вареньем страницы, Поля придирчиво оглядела мое платье, туфли и сумку, но нельзя было понять, осталась ли она довольна моим преображением.
По пути я тщетно пыталась узнать от Поли что-нибудь про приехавшую из Москвы журналистку. Только у самого горкома она обрела дар речи.
— Надо было раньше думать, — вместо обычной для Поли неуверенности я услышала веские нотки. — Впрочем, нас, учеников, всё это совершенно не касается.
С волнением я переступила порог кабинета первого секретаря. За столом Тани Самохиной сидела красивая женщина с карими внимательными глазами. Таня поместилась сбоку, в кресле. Она вскочила мне навстречу.
— Вот и наша Мария Владимировна! — Таня ласково обняла меня и повела к столу. — Я так нахвалила вас, что Нине Александровне непременно захотелось с вами познакомиться.
Нина Александровна вышла из-за стола.
— Мне о вас говорила не только Таня. Наташа Осокина тоже. И её родители. Вы ведь работали вместе с Виктором Владимировичем и Верой Платоновной?
Так началась наша беседа. Все придуманные заранее фразы оказались ненужными. Я сразу же попала под обаяние умной, чуткой и внимательной собеседницы. «Вот кому можно рассказать всё без утайки», — подумала я. Мне хотелось, чтобы Малиновская помогла Наташе и чтобы вошла в положение Елены Сергеевны. А главное — чтобы Наташа всё-таки получила аттестат. Не идти же ей снова в десятый класс.
Мне прежде не приходилось встречаться с известными людьми, артистами или работниками печати. Меня покорили участливость и простота Нины Александровны. Слово за слово, я призналась ей, что бросила недоваренное варенье. Она очень заинтересовалась моим рецептом, даже записала к себе в блокнот, заметив с улыбкой:
— Если бы редактор заглядывал в мои блокноты, то пришел бы в ужас, сколько женских пустяков натолкано среди деловых записей.
Прощаясь, я пригласила Нину Александровну к себе на чай с вареньем. Она не ответила ни «да» ни «нет». Времени у неё было в обрез, а хотелось встретиться со многими.
Несмотря на дружеский характер нашей беседы, я сильно переволновалась. Выхожу в приемную — и слезы ручьем. Я села на стул. Поля бросилась ко мне:
— Здесь нельзя! Уходите! — и буквально выставляет меня в коридор.
Не могу передать, как я огорчилась из-за такого нечуткого поведения своей бывшей ученицы.
Из горкома я поспешила в школу. Во дворе, под старой липой, сидели Евгений Савельевич и Таисия Яковлевна. Оказывается, они уже встречались с Малиновской. От них я узнала, что должна вот-вот приехать Елена Сергеевна.
— Приедет, а тут расследование, — ворчал Евгений Савельевич, хотя в глубине души он был, конечно, доволен: Елене Сергеевне, а не ему, достанется расхлебывать кашу.
— Жаль, — сказала Таисия Яковлевна. — У меня билет на сегодня. Так и уеду, не попрощавшись с Еленой Сергеевной. Вы уж передайте ей от меня…
Она наговорила мне много хороших слов о Елене Сергеевне. Я слушаю, а сама думаю с удивлением: «Как же это наш трусливый Евгений Савельевич подписал Таисии Яковлевне увольнение по собственному желанию — сам, без директора!»
По правде говоря, я не очень пожалела об уходе Таисии Яковлевны. За целый год работы она так и не сблизилась с педагогическим коллективом школы, а уж на учительниц начальных классов всегда глядела свысока. Но если мы ей этого раньше не говорили, на прощанье уж вовсе незачем. Я сказала, что школе будет не хватать её умения по-современному работать со старшими. Сказала и про Наташу Осокину, которая всем твердит, что своим духовным развитием обязана Таисии Яковлевне.
— Духовное развитие Осокиной? — Таисия Яковлевна язвительно засмеялась. — Благодарю покорно! Если она так считает, очень жаль. Ваша Осокина… — Я чуть не спросила: «Почему же моя?!», но промолчала, нетерпеливо ожидая, что скажет дальше любимая учительница Наташи. Она продолжала с иронией: — Ваша Осокина вообразила себя Дон-Кихотом нашего времени, но на самом деле в ней и в её родителях, о которых я достаточно наслышалась, — Таисия Яковлевна оглянулась на завуча, он принял отсутствующий вид, и она продолжала без прежнего воодушевления, — в них, дорогая Мария Владимировна, живет не дух рыцаря печального образа, а старая провинция с её сплетнями и интригами. Помните у Достоевского «Дядюшкин сон», «Село Степанчиково»? — Я не ответила на её вопрос, я мало читала Достоевского. Таисия Яковлевна пренебрежительно сощурила глазки. — Типичная провинциальная склока, вот что такое вся эта история. Я прочла письмо Осокиной и не поверила ни единому слову. Трескучая демагогия, больше ничего!
Мне стало страшно за Наташу. Таисия Яковлевна с её блестящей эрудицией наверняка произвела огромное впечатление на Малиновскую.
— Не могу с вами согласиться… — начала я, но Евгений Савельевич тут же меня перебил.
— Слышать не хочу про Осокину! — заявил он. — Тем более что я с самого начала оставался в стороне от осокинской истории. Вы сами, Мария Владимировна, можете любому подтвердить.
Удрученная, поплелась я домой, к своему варенью.
Статья под заглавием «Дочь Дон-Кихота» появилась через полмесяца. Я как узнала, побежала в киоск за газетой. Но куда там — давно расхватали. Пришлось бежать к Жильцовым, они выписывают все газеты. Дверь мне открыла бабушка.
— Мария Владимировна, да на вас лица нет! — А сама скоренько обернулась в комнату, выносит газету, сложенную так, чтобы было удобно читать статью. — Тут про вас очень хорошо написано. Газету назад не приносите, сохраните на память.
Я начала читать, строчки от волнения расплывались, я думала в полном смятении: «Что же это такое?»
Казалось бы, сам случай описан достоверно. Однако характеристики получились следующие. Наташа и её отец — правдолюбцы, рыцари без страха и упрека. Директор школы Елена Сергеевна — бездарная учительница, карьеристка, очковтирательница и так далее, ни одной положительной черты. Завуч Евгений Савельевич Б. — честный труженик, согнутый властным директором в бараний рог. Первая учительница Наташи — Мария Владимировна С. — то есть я! — правдивейшая, добрейшая душа. И про моё варенье упомянуто. Ни дать ни взять — старосветская помещица. Дальше про Таисию Яковлевну Н. Молодая талантливая учительница, её уроки литературы были для учеников уроками нравственности. Своим духовным развитием Наташа О. обязана Таисии Яковлевне.
Самое ужасное было написано про Валю Гетманову. Малиновская разыскала её в институте. Наша «тетя Стёпа» решила покрасоваться перед журналисткой в качестве самостоятельно мыслящей личности, блеснуть начитанностью и смелостью суждений. В статье она охарактеризована как человек, пораженный скепсисом и безверием.
Про Полю Герасимову говорилось мимоходом и с сочувствием. Девушка только сейчас поняла, что в школе её все десять лет обманывали, не умели учить и потому натягивали отметки. Зато Витя Фисюк в статью не попал. Повезло Фисюку! И я прекрасно знала, почему так случилось. О Вите ни словом не обмолвилась я.
Чем больше я думала над статьей, тем яснее мне делалось: вот она, моя задушевная беседа с Ниной Александровной Малиновской. Я рассказала про «тургеневскую девушку», я сообщила, куда поступает Гетманова. И про встречу Ивана Степановича с Наташей на берегу. И что он фронтовик… Всё я!
Мой Иван Степанович, слава богу, фигурировал в статье безымянно — «немолодой мужчина, бывший фронтовик». Однако он до того разозлился, что скомкал газету, вынес во двор и сжег в летней печке. Оказывается, он с Наташей в тот вечер говорил о чем угодно, только не допекал её своими фронтовыми воспоминаниями и не произносил «негромко и задушевно», что на фронте «и не такое одолевали».
Я боялась, что Иван Степанович подумает на Наташу, что она в беседе с Малиновской неправильно передала его слова, приукрасила с самыми лучшими намерениями. Но он винил во вранье только автора статьи: