К уху поднёс — жужжит. Кулаком потряс — жужжит. Только уже не настырно, а жалобно, плаксиво так, вроде плачет.
Открыл я ладошку и говорю:
— Лети отсюда, чего уж там!
А она мне отвечает мужским голосом:
— Какой ты добрый, мальчик! Спасибо тебе, добрый мальчик!
Пригляделся я к мухе повнимательней, а это и не муха вовсе, а фея с крылышками. Точнее, фей. Бородка клинышком, штанишки на подтяжках и пузико, как у нашего соседа из двадцатой квартиры. И вообще он на этого соседа чем-то неуловимо похож — подозрительно мне стало даже.
— За что «спасибо»? — удивился я.
— Как же! Ты меня пожалел, не убил газетой по голове.
— Вот чудак-человек! Зачем мне тебя убивать?
— Не скажи. Знаешь, сколько нашего брата под мухобойками гибнет! В три раза больше, чем в ДТП ежедневно.
— Ничего себе! — присвистнул я.
— А ты думал! — фей одёрнул зелёненький камзол.
— Выходит, вашему брату ещё хуже, чем нашему, — мальчикам необыкновенным — живётся?
— Сравнил тоже! Да нам, знаешь, как по жизни трудно идти? Просто словами не передать, с чем ежечасно приходится сталкиваться!
— Серьёзно? — я уселся в постели поудобнее.
— А то! Жизнь пройти — не поле перейти.
— И не говори, — вздохнул я понимающе. — А я взрослым скорее мечтаю стать.
— Взрослым? — удивился фей. — Зачем это?
— Ну как, — усмехнулся я на его непонятливость. — Во-первых, в школу ходить не надо, во-вторых, квартира своя собственная, а не просто комната. Хочешь — на обоях рисуй, хочешь — хоть всю мебель наклейками залепи, никто не будет возражать. Кушать всё, что угодно, можно: от курицы — только ножки, из любительской колбасы жир выковыривать и кошкам отдавать. Да хоть сплошными конфетами целый день питайся — никто с немым укором не посмотрит! И потом жена.
— А что жена?
— Ну как же? — засмущался я. — Жена — это же самый лучший друг, причём не на выходных и не на переменках в школе, а круглосуточно! С ней и в кино, и в тир, и на американские горки пойти можно, и школу вместе прогулять. И в футбол погонять, и хоккей по телику посмотреть, поболеть за одну команду. Или, например, в отпуск на море съездить, на целых три месяца, представляешь! С родителями же не так. Родители для того и придуманы, чтобы детей в правах ущемлять и во всём контролировать.
Фей невразумительно пожал плечами.
— Вот ты, — говорю: — Женат?
— Нет, — ответил фей. — Нам по роду службы не полагается. Да и потом, знаешь, я этих фей недолюбливаю. Задаваки они, вот что.
— Бывает, — вздохнул я. — А моя мечта — на Тане Лютиковой жениться. Она тоже иногда задавакой бывает, но в большинстве случаев хороший человек, надёжный.
— Да нет ничего проще! — вдруг сказал фей. — Закрывай глаза, сейчас мы быстро это дело организуем!
— Ты серьёзно? — я посмотрел на него недоверчиво.
— Я ещё ни разу в жизни таким серьёзным не был. Эники-бэники ели вареники! — сказал фей и хлопнул в ладоши.
— Сергей, вставай, а то в школу опоздаешь!
Я открываю глаза и сразу вспоминаю про фея. Ну, разумеется, он мне вчера приснился.
Я встаю, обуваю тапки и бреду на кухню.
У плиты стоит мама в новом халате — вся в розочках — и жарит оладушки.
— Доброе утро, — говорю, — мама.
— Какая я тебе «мама»? — говорит мама и оборачивается.
И в этот самый момент моё сердце останавливается.
Оно останавливается, и я думаю, что вот сейчас, через какую-то долю секунды умру от остановки сердца. Но нет. Сердце снова начинает биться, только уже не как у всех нормальных мальчиков, а в три раза быстрее.
Передо мной стоит не мама, а женщина, смутно мне кого-то напоминающая. «Соседка, что ли, за солью пришла?» — думаю.
— Ты чего на меня, как баран на воду, уставился? — спрашивает женщина. — Ешь, дорогой, а то опоздаешь, — и ерошит мне волосы.
Мне так обычно Таня волосы ерошит, когда я ей оказываю знаки внимания. Например, когда кнопку на стул подкладываю.
— Лютикова, ты, что ли?!
— В каком смысле? Я, что, так плохо с утра стала выглядеть? — она хватает с подоконника зеркальце. — Надо бы на выходные к косметологу записаться. Кстати, я уже десять лет, как Воробушкова.
— Да нет, — говорю. — Ты прекрасно выглядишь. Только ты такая… такая… фигуристая… И брови густые… И стрижка…
— Да ну тебя совсем, Серёжка! — хохочет Таня, запрокинув голову.
«Точно Лютикова, — думаю. — Только она так задорно хохотать умеет», — и чувствую, как тепло по всему телу разливается.