— Иди. Да, гляди, осторожней.
Приотворив дверь рубки, командир проследил за тем, как Губа спустился по трапу и перебежал по палубе к люку. Отдраив крышку, матрос исчез в люке раньше, чем волна настигла его. Алексей Емельянович облегченно вздохнул и стал вглядываться в темноту. Море не унималось. Казалось, время совсем остановилось. Ночь тянулась бесконечно долго. «Конца ей нет, проклятой!» — думал командир «Железнякова», меряя шагами тесную рубку.
Корабль продолжало швырять. Проходил час за часом. Качка выматывала душу. Наконец на востоке у самого горизонта появилась светлая полоса.
Светает, решил командир и с облегчением вздохнул.
Ветер разогнал стелющиеся над волнами тучи. Появилось солнце. Чисто вымытая морской водой палуба заискрилась. Шторм заметно стихал. Харченко спустился на палубу. Корабль больше не бросало из стороны в сторону, и командир без труда добрался до люка и спустился в кубрик. Матросы поднялись с коек. Пошатываясь, шел к умывальнику Овидько. Он виновато улыбался.
— Самого большого — и то укачало? — пошутил Алексей Емельянович.
— Большого-то больше и укачивает, товарищ командир, — пояснил боцман Андрющенко. — Ох, и маялся же он!
— И чего травишь? Кто маялся? — рассердился Овидько. — Да я хоть куда.
Он ополоснулся водой из умывальника и поднял мокрое лицо, совсем свежее, без всяких следов морской болезни.
— Правда, вначале туго пришлось, товарищ командир. Да вот доктор выдал какие-то порошочки, глотнешь их, и сразу, глядишь, полегчает. А теперь совсем порядок!
Когда Харченко проходил мимо радиорубки, радист, не снимая наушников, доложил:
— Немцы подходят к Николаеву…
В командирской каюте на письменном столе вытянулся пластом любимец команды Пират. Он тяжело дышал.
Побыв недолго в каюте, Алексей Емельянович позвал меня с собой, и мы вышли на палубу. Ветер дул ровно. Форштевень монитора легко разрезал волны. Горизонт был чист и ясен. Прямо по носу маячила плотная масса черного дыма. Это за мысом горел Николаев.
На Николаев падали бомбы, но судостроительные верфи они не тронули.
— Берегут для себя фашисты, — со злобой говорил Алексей Емельянович. — Убеждены, что захватят целехонькими! Шалишь, не удастся!
Мы встали у стенки завода. На корабль пришли судоремонтники. Главным образом это пожилые люди, старики и юные девушки. Железняковцы — среди них были и токари, и слесари, и электросварщики — трудились вместе с рабочими. Им хотелось как можно скорее подготовить свой корабль к новым боям.
В кают-компании Алексей Емельянович изучал с офицерами карту Южного Буга: нам предстояло охранять Варваровскую переправу, понтонный мост через реку и помогать сухопутным войскам оборонять город. На дальних подступах к Николаеву уже шли упорные бои.
Овидько трясла малярия, но он все же нес вахту. «Не время отлеживаться», — говорил богатырь. Дежуря, он с трогательной нежностью поглядывал на совсем юную девушку в брезентовом комбинезоне, работавшую высоко над палубой, на сигнальном мостике. Когда она закрывала лицо защитным щитком, в ее ловких руках вспыхивал голубой огонь электросварки. Чего греха таить — не один Овидько заглядывался на юную сварщицу. Некий корреспондент хотя и понимал отлично, что девушкам не нравятся молодые люди в очках, все же… нет-нет задирал голову и поглядывал на мостик.
Вдруг послышался короткий вскрик, что-то на миг заслонило от меня солнце и всплеснулась вода. Прежде чем я сообразил в чем дело — Овидько уже махнул за борт как был: в суконных брюках и белой форменке, с пистолетом на ремне, в бескозырке…
— Человек за бортом!
Сбежались матросы.
— В чем дело, товарищ Травкин?
— Овидько!.. Девушка!..
— Давай, давай сюда! — уже кричали матросы.
— Тащи Овидьку, ребята!
— Девчушку вытаскивай!
И Овидько, и спасенную им девушку втащили на борт.
Через полчаса Овидько лежал на койке и маялся в бреду: его снова трясла малярия. Девушка, хлебнувшая порядком соленой воды, уснула в корабельном лазарете. А в это время Громов и Перетятько выстирали ее комбинезон и по очереди его гладили.
Оправившись, сварщица попросила показать своего спасителя. Овидько затрясло еще пуще, когда она расцеловала его.
Через несколько дней ремонт был закончен и мы прощались с рабочими. Ильинов пел «Стеньку Разина», «Бурлаков»; потом матросы плясали с девушками на палубе. Прощаясь, Овидько бережно взял в свои огромные ручищи маленькую ручку спасенной им Оли (так звали полюбившуюся всем сварщицу) и пробасил:
— Ты гляди больше в воду не падай, а то и плавать не умеешь толком. Учись, птаха.
— Научусь! — пообещала Оленька.
Какой крохотной казалась она рядом с нашим богатырем!
На другой день мы уже заняли огневую позицию в Южном Буге.
Поблизости была переправа. По понтонному мосту непрерывной лентой текли войска, бронемашины и танки.
На «Железняков» прибыл офицер связи старший лейтенант Андрей Савельев. Он рассказал, что противник уже вошел в соприкосновение с нашими частями, занимающими линию обороны, и накапливает бронетанковые силы примерно в шести километрах от нас, собираясь завтра утром атаковать и пробраться над Бугом в тыл нашей обороны. Наши собираются упредить фашистов и контратакой сбить их с занимаемых позиций. «Железнякову» предписано до наступления рассвета открыть огонь по скоплениям сил врага.
— Танки противника не имеют горючего и боезапаса и ночью собираются заправляться, — докладывал Савельев.
— Кто ходил в разведку? — спросил командир корабля.
— Мои ребята и я, — просто ответил старший лейтенант и поспешил добавить, что, собственно, ничего мудреного в этом нет: ведь сплошной обороны окопного типа с проволочными заграждениями нет ни у нас, ни у немцев и поэтому проникнуть в расположение их частей сравнительно легко.
Кажется, Савельев больше всего опасался, как бы его не заподозрили в хвастовстве.
Мне понравился этот загорелый, обветренный офицер, худощавый, подвижной, наверняка хороший спортсмен. Нравился его негромкий голос; я поражался спокойствию человека, только что побывавшего в логове у врага.
Ночью он снова уйдет туда — он и его товарищи. Как только начнется артиллерийский налет «Железнякова» по скоплению танков, разведчики Савельева откроют огонь в тылу у противника, создавая видимость высадки десанта. В это время наши стрелковые подразделения атакуют фашистов… Савельев на этот раз будет корректировать наш огонь.
Он ушел, сказав «до завтра» так просто, будто был убежден, что останется жив.