— Сергей зажёг огонь.
— Ага, — говорю. — Прометей, итить… Зажёг — пусть поддерживает. Я же не говорю, что от него пользы нет или смысла в нём — но выдрючиваться он дома у мамы мог. Тут нельзя: тут положение чрезвычайное. Если мы сейчас начнём причиндалами меряться — разбежимся или раздерёмся к псам свинячьим, и сказочке нашей конец. Я всех слушаю. Но кто-то должен командовать, чтобы итог был всей вашей трепотне, ясно?
Артик говорит:
— Согласен, — и Багров кивает.
Калюжный говорит хмуро:
— Ты чего на меня-то гонишь?
— Да ладно, — говорю. — Чтоб никаких неясностей меж нами не было, Серёга. Не хочу, чтоб, если что случится, ты вдруг возник или с Разумовским разосрался, вот и всё. Мы тут с вами все в одной лодке — может, больше людей тут и вовсе нет… ещё неизвестно, какая срань тут живёт. Нам надо держаться друг друга, а всё моё командирство тут в чём? Я просто слушаю, что вы скажете, каждый — и прикидываю, что к чему. И всё.
Артик говорит:
— Мне кажется, это очень здраво.
А Калюжный:
— Я чё, спорил, что ли, ёлки…
— Ништяк, — говорю. — Всё, договорились. Ещё раз: мы с Артиком идём смотреть, что там за свет, а вы с Динькой поддерживаете огонь. Решили.
Багров говорит:
— Просто я боюсь за вас…
А Артик ему:
— Не стоит. Нам, скорее всего, грозит не больше и не меньше, чем вам с Сергеем. Надо рискнуть; вдруг мы и впрямь найдём людей.
И Калюжный, вроде бы, уже не таким зверем на него смотрел. Может, дошло что-нибудь до идиота? Больше никто спорить не стал.
А Разумовский потихоньку начинал мне казаться толковым парнем. Не без своих тараканов в черепушке, но толковым. Я вдруг сообразил, что доверяю ему побольше, чем прочим, хоть и закидывался он ужасно.
Он был, как будто, не совсем… моей породы, что ли… но в товарищи я бы выбрал его.
Поэтому хорошо вышло, что мы к свету пошли именно с ним.
Забавно, но все решили, что я ужасно смел. В действительности я жестоко трусил и даже не пытался это скрыть.
У костра было безопаснее. Очевидно: по идее, любые дикие животные, на Земле или нет, должны бояться огня. Мне хотелось факел, но горящий сук факелу не замена — уже через пятьдесят шагов он скорее коптил, чем горел, и, в конце концов, погас совсем. А больше ничего у нас не было.
Но сидеть мне казалось нестерпимее, чем идти. В передвижении была какая-то иллюзия действия, тень влияния на собственную участь. И — да, да, я подыхал от любопытства, которое было сильнее страха.
Этот круглый светильник на другом берегу отмечал поворот реки. Вот что я думал. И, возможно, там и вправду кто-то был, кто-то живой. Люди? Разумные нелюди? Моё любопытство рисовало невероятные образы, а приступы ясновидения снова, некстати, поутихли — я ничем не мог себя проверить.
И мне отчаянно не хотелось, чтобы первым из нас, кто увидит чужаков, был Калюжный. Я не мог отделаться от мысли, что он может выкинуть нечто, убийственное и для контакта, и для нас. Денис, которого я уже давно считал своим приятелем, напротив, рисковал от волнения попасть в беду сам — в нём в его восемнадцать осталось слишком много детского.
Виктор был надёжнее, чем они оба. В нём я чувствовал какую-то простую честную сметку и природный разум. Когда мы отходили от костра, я думал: Виктор заметит то, что я пропущу.
Мы пошли по песчаной кромке вдоль воды. Восьминогие москиты, обрадовавшись, накинулись на нас с некомариной силой — и я отломил ветку, чтобы от них отмахиваться. Лес, чёрный, дышащий сырым холодом, исчерканный зеленоватыми трассами светлячков, затаясь, следил за нами — и я по-прежнему чувствовал спиной пристальные взгляды бесплотных и безглазых существ. В лесной тишине жили шорохи, делавшие её зловещей.
В реке что-то плеснуло, будто по воде неумело шлёпнули веслом. Звук заставил меня вздрогнуть.
— Типа как бобёр, — пробормотал Виктор. — Да?
— Похоже, — отозвался я, чувствуя облегчение.
На нашем пути появилась какая-то спутанная тёмная масса. Виктор выругался.
— Кусты? — спросил я.
— Это не кусты, а моток колючей проволоки, ёпт! — огрызнулся Виктор. — Осторожно, я уже оцарапался весь…
Чтобы обойти заросли колючек, пришлось войти в воду почти по пояс. Вода показалась мне очень холодной, и под её тёмной поверхностью что-то легонько прикоснулось к моей ноге, вызвав волну колючего озноба вдоль спины. Ощущение вышло таким гадким, что я не поинтересовался, живое было существо или затонувшая коряга, только постарался скорее выбраться на берег.
Костёр отдалялся, а фонарь, кажется, почти не приближался. Из прибрежных зарослей с шелестом взлетело что-то — то ли птеродактиль, ведущий ночной образ жизни, то ли некий аналог летучей мыши. В чаще снова кто-то простонал, сорвавшись на всхлип.
— Как будто убивают кого-то, — вырвалось у меня.
— Птица, — бросил Виктор небрежно. — Ты воображай поменьше, а то навоображаешь фигни всякой…
Счастливец, подумал я. Воображение — гнусная вещь, если оно есть — его не угомонишь упрёками.
Мне мерещились целые стаи тяжелоописуемых чудовищ, восьминогие москиты успели укусить меня раз пятьдесят и выпить, подозреваю, полведра крови, у меня было отвратительное расположение духа — но мы постепенно продвигались вперёд. В конце концов, мы оба смогли рассмотреть фонарь на том берегу.
Это была матовая сфера на низком столбике, вкопанном в землю посреди неширокой площадки. Круг света обозначал какие-то мелкие растеньица, вроде мха, успевшие покрыть площадку ровным газончиком, ветки кустов, толкущуюся на свет мошкару и кусок водной глади. Здесь река делала поворот и разливалась шире — мы с Виктором видели только чёрную глянцевую её поверхность, на которой местами лежали пласты тумана. Вокруг фонаря не было ни души — и никаких следов недавнего пребывания человека.
— Вот же, блин… — в голосе Виктора я услыхал нешуточное разочарование. — Ну и где эти гадские рыбаки?! Нахрена только пёрлись сюда…
— Что ты, Витя! — возразил я. — Как это «нахрена»? Во-первых, мы узнали, что где-то неподалёку живут люди: согласись, такой фонарь не могли бы поставить пауки или птеродактили. Во-вторых, эти люди — не дикари с дубинами, а вполне цивилизованные господа, как минимум, знающие, что такое электричество. Верно?
— Электричество, говоришь? — переспросил Виктор скептически. — Ну и где провода? Скажешь, кабель тут под землёй протянут?
— Возможно, фотоэлементы, — сказал я. — Солнечная батарея. Заряжается днём, светит ночью.