У них вправду росли редкие волоски на руках и ногах, росли дорожки тощих шерстинок на животе, а на лобке шерсть была гуще и довольно длинная. От этого вправду казалось, что они выводили волосяной покров везде, кроме головы и паха — смешно и не особенно красиво, но не отвратительно.
А мышц у них казалось больше. У них были широкие грудные клетки, и таз широкий, и пенисы до гротеска большие, и на руках и ногах — особенно у того, с палкой — мускулы двигались под кожей буграми.
Пришельцы оттирались водой, косясь на нас. Что-то коротко говорили друг другу вслух. Выглядели настороженно и напряжённо.
— Им неприятно, что они голые, — сказал Лангри. — Им самим неприятно *а ты удивляешься, что мне неприятно тоже*. Они нас боятся. Этот принёс в дом палку *зачем бы?* В общем… они… *опасны* не вызывают доверия.
- *Опасны?!* Разумные существа? — удивился я. — Ты думаешь, они могут что-то испортить или украсть?
- *Меньшая из неприятностей* украсть и испортить, — Лангри смотрел на пришельцев и щурился. — Могут причинить кому-нибудь боль. Ударить *этой штукой*.
- *Чушь!* Человека?! Зачем?!
И тут Лангри зажал тревогу в кулак, а раскрыв ладонь, вдруг окружил себя и меня облаком тепла. Настоящего братского тепла — я в жизни не обонял от него ничего подобного.
- *Я тебя люблю* ты ещё очень юн, — сказал Лангри. — Ты многое поймёшь, когда будешь странствовать. Мир — не ягоды и не мёд. *Надо отнести в чистку их одежду*.
Он принялся собирать в охапку грязное тряпьё. Зергей, всё это время хмуро посматривавший на него, сделал резкий шаг в его сторону и протянул руку, будто хотел отобрать одежду силой; его нервный запах впрямь стал невозможно угрожающим.
- *Нельзя!* — приказал Лангри наотмашь, так что Зергей закашлялся.
Я тут же убрал след приказа.
— Ты что?! Это же почти больно!
Зергей и Лангри смерили друг друга недобрыми взглядами — и мне вдруг захотелось забрать дубину. Забрать — и убрать. Лангри выглядел рядом с Зергеем *уязвимо* маленьким — и почему-то это было очень неприятно.
Но Дзениз тронул меня за локоть и начал что-то говорить вслух. Судя по жестам — объяснять, что в одежде осталось что-то важное. Мне стало стыдно.
Я взял у Лангри то, что прикрывало Зергея — Лангри сузил глаза, но не возразил даже намёком аромата. На одежде впрямь оказались карманы, а в карманах — что-то тяжёлое. Я вынул камешек и ещё какую-то вещь — тяжёлую, сложной формы, с неприятным запахом *металла*.
Эту вещь Зергей тут же взял у меня из рук и выщелкнул из странного тёмного корпуса блестящее лезвие.
И случился момент странного оцепенения: с одной стороны — я и Лангри, с другой — Зергей и пришельцы, а нож из блестящего металла будто обозначил границу. Их территория — наша территория.
При том, что мы стояли в подвале лаборатории клана Кэлдзи. При том, что это изначально была целиком наша территория. И при том, что любой парень, мужчина, странник, приходя на территорию чужого клана, становится его гостем или его частью — но уж не отмеряет себе куски личного пространства, в которое нет хода хозяевам.
Зергею сказали двое — Дзениз и парень с задышкой, а потом присоединился и третий. *Довольно жёстко* очень понятно сказали Зергею, чтобы он убрал — и он *неохотно* убрал, но остался металлический запах и след этой невозможной делёжки пространства, от которой вставали дыбом волоски вдоль позвоночника.
Я посмотрел на Лангри, а Лангри тронул мою щёку, чтобы оставить у меня на лице след тепла, смешанного с *готовностью защищать* еле заметной беззлобной насмешкой.
- *Сосунок*, помнишь специализацию клана, откуда я родом? — спросил он.
— Защитные системы.
— Понимаешь, зачем они нужны?
Кажется, я впервые это до конца осознал. Я всегда жил в очень благополучном месте.
А пришельцам, кажется, не было так холодно от воды, как мы думали. Но я всё равно показал на пледы и стал объяснять, что надо закутаться.
Пришельцы, вроде бы, посмеивались — но теперь в их смешках мне слышалась какая-то неуловимая изнанка. Недобрая.
Они закутались в пледы, от пледов пахло домом — но под пледами от пришельцев пахло напряжением, тревогой и ещё чем-то. И этот запах раздражал Лангри и смущал меня. Пришельцы смыли боль, усталость, грязь — и теперь это *что-то* было главным в их общем фоне.
Дзениз и больной пахли слабее, Зергей и четвёртый пришелец — сильнее, но запах шёл от всех.
И тут мне пришло в голову: может, это просто тоска? Неприкаянность чужаков? Помноженная на страх — ну, это не очень хорошо, но ведь мы им совсем чужие, вдобавок они плохо нас понимают.
Сравнивают со своими — и им тоскливо.
Гзицино крикнула сверху:
— Идите завтракать! — и Лангри перевёл в запах, а я сказал:
— Пойдёмте, — и показал рукой.
Они поняли и пошли. И их окружала пелена сложных чувств, где были и тоска, и неуверенность, и досада непонятно на что, и почти страх, и непонятно откуда взявшаяся злость. И если бы через всё это не пронюхивались любопытство и капелька дружеского участия — встречные бы отворачивались от этого запаха.
Наверно, не надо было, ёлки. Но я устал.
Я охерительно устал. До отупения. Всё же, ёлки, как во сне, как не взаправду, как бред какой-то. И я не так от болячек устал или от голодухи, как от этого бредового вокруг.
Я же от самого моста был, как во сне. Как не со мной всё — будто кино смотришь. Фантастическое, не так, чтобы очень крутое. Я бы не стал такое смотреть: никаких тебе битв, суперсилы, звездолётов, роботов — а только четыре полудохлых чухана, лес этот гадский, больно везде и выбраться нельзя.
А потом ещё — ушастые.
Сначала, вроде как, было смешно. Не, ну верно, хохма: ухи — такие лопушищи, собачья морда, шерсть… Смешно и не взаправду, как в мультике. А потом…
Кажется, это чувство, что всё — сон, начало ещё в кабинете у ихнего дока отходить. Главное дело, ведь это же медицина! Эта ненормальность — ихняя медицина! И эта медицина — по всем правилам: обезболили, стерильность, ёлки, операция…
Тараканом.
В докторе живут осы. Мать вашу. Осы в нём живут. И он их посылает делать уколы.
И нам теперь тут жить. С ушастыми, с собачьими мордами, где в докторах живут осы.