— Не обязательно, — возразил следователь, — в вашей истории Францию разбили позже, летом, а сейчас слишком рано. Может это просто стычки?
— Ну да было что-то такое и у нас, но мне все равно не нравится. Слишком всё изменилось…
Бессарабия. 25 апреля 1940 г.
— К бою-у-у!!! — истошно заорал старший лейтенант Иваницкий и захлопнул крышку люка. Вовремя — о кронштейн, предназначенный для крепления недавно разбитого пулемета щелкнула пуля.
Шедший впереди БТ-7 уже начинал разгораться. Залп нескольких десятков винтовок и противотанковых ружей превратил головные и замыкающие машины колонны в дуршлаги, наполненные трупами и ранеными. Хотя бронебойные винтовочные пули всё больше бессильно щелкали по усиленной броне. Те танки, что не успели пройти модернизации давно уже сгорели.
Пехота, скатившаяся с брони при первых выстрелах, остервенело поливала склоны огнем пистолетов-пулеметов и самозарядок, бахнули взрывы нескольких винтовочных гранат и огонь румынов на несколько минут ослабел.
Откуда-то из середины колонны по засаде ударил и тут же захлебнулся крупнокалиберный пулемет. Румынские снайперы не зевали. Пехота тоже — вниз полетели гранаты. Загрохотали взрывы.
Иваницкий посмотрел назад и прошипел нечто матерное. Горело ещё несколько танков — часть гранат явно была противотанковыми.
— Обходи, обходи его!!!
Танк накренился, обходя пылающую головную машину. По броне непрерывно щелкали пули и осколки. Дым образовал завесу за которой — лейтенант надеялся на это — расчеты ПТР не сумеют верно взять прицел.
Склоны балки по дну которой шла колонна не позволяли использовать против засады танковые пушки и пулеметы за исключением тех, что были установлены на крышах башен. Но румыны тоже знали об этом и яростно лупили по опасным для них целям.
Перед танком встал фонтан земли и огня.
— Мины!!!
Трал, установленный на головных машинах, как раз для такого случая, пригодился. Пару раз ещё грохнуло, но как-то несерьезно. Или противопехотные растяжки или какие-то самоделки. Танку, даже легкому, не опасно. Дым закончился внезапно.
— Огонь!
Бахнула пушка. Закопошилмя экипаж, перезаряжая её.
Головной танк зажгли не ПТР и не на мину он наткнулся. В 50 метрах на обочине под деревьями копошились расчеты двух 37мм ПТО, наводя свои маленькие, но убийственные пушечки. Ударил пулемёт, пули звонко зацокали по броне.
Советскому танку просто повезло. Два раза. Противотанковые орудия держали под прицелом дорогу, и повисший на склоне танк сумел безнаказанно сделать несколько выстрелов. Прицельно стрелять в таких условиях из 45 мм танкового орудия экипаж не сумел и снаряды разорвались в кронах деревьев. Но этого румынам хватило — осколки проредили расчеты, полетели щепки и посыпались ветки… Застучал пулемет, добавляя паники, а через полминуты стало уже поздно. Все-таки БТ — означает быстроходный танк. Конечно, бессарабская дорога это не полигон и 80 км/ч на ней не выжмешь и трал — это лишний вес и помеха, но воющим и разбегающимся румынам было абсолютно все равно на какой скорости их давили. Постреляв и подавив заслон, вырвавшийся из огненного мешка танк понесся во фланг румынам, засевшим на правом краю балки. Впрочем, тем уже все равно был конец — судя по нарастающей стрельбе и вою мин, в бой вступила колонна мотопехоты, следовавшая за танками.
Москва.
— Итак мы вышли к Дунаю?!
— Да, — согласился собеседник Арсения. Им был — кто бы мог предположить — Шапошников. Тот самый. Видимо тайну Арсения решили доверить некоторым… доверенным людям.
— Но в танковых дивизиях осталось по 30–40 танков из 200. Рембаты, созданные по вашему совету, не справляются. Хотя если бы их не было, танков бы у нас уже не осталось. Причем 1/3 потерь не от огня противника, а от поломок.
Арсений кивнул.
Ситуация была — в очередной раз — хреновая. После того как немцы нагло нарушив договоренности, прихватили Прибалтику, СССР решил поквитаться.
Арсений, впечатленный темпами, которыми Гитлер "осваивал" полученную информацию и менял историю, под Новый Год в порядке инициативы накатал доклад на нескольких листах на тему "Что делать?!". Доклад пришелся к месту ибо когда Арсений дописывал его, пришел Зиганшин с аналогичной темой допроса и тут же получил развернутый и аргументированный ответ.
Кратко всё сводилось к следующему: "На текущий момент вермахт в чистом поле сильнее Красной Армии. По технике, тактике и взаимодействию немцы пока оставили нас позади. При примерно равном числе они нас разобьют, особенно если будут владеть инициативой и учтут ошибки совершенные в прошлом варианте.
Варианты действий:
1) Смирно сидеть, готовиться к оборонительной войне, осваивать, строить и разрабатывать новую технику, делать запасы и т. д. Делать немцам гадости, но ничего затратного или опасного. Слив информации союзникам, переброска полевых войск к западной границе, с целью отвлечении сил, раздувание "восстаний" и поддержка "партизан". Поинтриговать, пытаясь сместить и (или) стравить (натравить на Германию) прогитлеровские правительства европейских стран. Начнется война — организованно отступать, огрызаясь контратаками, тянуть время и ждать декабря 1941 г. — пусть наступят на все грабли, откушают всех сюрпризов, прорвут все заготовленные оборонительные линии, растянут коммуникации, выработают моторесурс техники… А в решающий момент вывести из лесов и схронов в тылу врага пару десятков заныканных там дивизий, обрезать коммуникации и устроить Сталинград под Москвой. А далее — по ситуации.
2) Атаковать, наплевав на договор (но организовать "нарушение" немцами). Дождаться войны с Францией и атаковать чем есть. Попробовать серьезно помочь Франции и Англии оружием, информацией и войсками.
Запасной вариант для плана номер 2.
В случае срыва полноценного вторжения постараться рискнуть и попробовать оружием выбить кого-то из будущих союзников Германии или потенциально вредных нейтралов: Финляндия, Швеция, Венгрия, Румыния, Турция".
Конечно, закон Мэрфи проявил себя — Гитлер вторгаться в скандинавские страны не стал, наоборот защитил их от англичан и начал наступление во Франции не летом, а весной. СССР — оказался не готов к полноценному вторжению, которое планировалось в июне. Советское руководство оценило понесенные затраты и решило хоть как-то окупить их. Жертвой была выбрана Румыния. Благо повод был лучше не придумаешь — Бессарабия, отторжение которой СССР никогда не признавал, и даже отражал на всех картах.
15 апреля СССР 1940 г. обвинил правительство Румынии в уводе территорий, провокациях, обстрелах советских пограничников, угнетении своего населения и без долгих сантиментов объявив войну, двинул на валахов войска.
Ну, попытался проделать это и столкнулся с препятствиями. Хорошо, что это ожидалось и "Зимней войны-2" не получилось… почти. У румын оказалось неожиданно много ПТО и ПТР, самоходок и самолетов либо чешского, либо германского производства и, что более важно, офицеры и солдаты способные грамотно применять это вооружение. Откуда они взялись сомнений не возникало. Несколько пленных, несмотря на форму румынской армии ни бельмеса не понимали на валашском, зато прекрасно говорили на немецком. "Добровольцы" мать их. Дороги были заминированы и перегорожены импровизированными завалами, мосты взорваны, выкопаны противотанковые рвы и ямы-ловушки. Дунай караулили румынские мониторы, превращенные в канонерки гражданские суда и торпедные катера немецкого производства. Этой разношерстной армаде при поддержке береговых батарей, знания фарватеров и выставленных минных заграждений пока удавалось противостоять советскому "москитному" флоту, уже попробовавшему на прочность оборону устья реки.
Назвать с самого начала ситуацию тупиковой и отыграть назад не позволяла только высадка десантов — воздушных и морских. Несколько тысяч воздушных десантников с ходу захватили Бухарест, парализовав на несколько дней управление страной и армией. Массированный морской десант для перевозки и прикрытия которого был задействован практически весь Черноморский флот и куча гражданских судов закончился успешным захватом Констанцы. Да и численный и качественный перевес советских войск в подготовленной к обороне Бессарабии делал своё дело. Советские войска весь остаток апреля успешно продвигались на запад, несмотря на упорное сопротивление и раскисшие дороги. Помогали и сочувствующие из местного населения. Десантникам удалось даже провести пару эшелонов до Бухареста пока какая-то румынская канонерка, прямой наводкой не раздолбала мост через Дунай. "Блицкриг по-советски" забуксовал.
Румыны и спешно переброшенные передовые отряды венгерско-немецких "добровольцев" яростно атаковали десятитысячный советский десант в Бухаресте, в самом городе постреливали местные активисты, хотя несколько тысяч прокоммунистически настроенных жителей изъявили желание вступить в Красную Армию ещё в первые дни после захвата города. После начала осады некоторые вознамерились разбежаться, но энкавэдэшники не дремали и расстрелы, совмещенные со штрафбатами, навели среди коллаборационистов порядок. Захваченный было аэродром уже находился под обстрелом и вся помощь или сбрасывалась на парашютах или привозилась на кукурузниках, которые садились на спешно подготовленных площадях и улицах. "Воздушный мост" пробовала на прочность всё прибывающая немецкая, венгерская, болгарская и румынская авиация. В воздухе ежедневно крутились "карусели" воздушных схваток в которых сходились сотни самолетов.
Побережье до Дуная пока контролировалось СССР и войска исправно высаживались, но река оставалась препятствием. Румынский речной флот и войска, поддерживаемые им, пока успешно держались.
Все шло к тому, что дальше Дуная Красная Армия не пойдет. Немцы расколотили Францию за те же 40 дней, что и в предыдущем варианте истории. Английские, французские и бельгийские дивизии, прижатые к морю в районе Дюнкерка (город немцы успели захватить прежде, чем туда вошли британцы) торжественно капитулировали после недолгого сопротивления. Попытка выручить их стоила английскому флоту пары линкоров, утопленных немецкими бомбардировщиками и торпедоносцами. Вернее одного линкора и линейного крейсера. Ну и всякой мелочи до кучи. Теперь боши азартно готовились к операции "Морской лев"… и масштабно перебрасывали ненужные войска на восток.
Воспоминания Ханса-Ульриха Руделя.
За польскую кампанию мне был вручен Железный Крест 2-го класса и звание оберлейтенанта. После этого меня неожиданно вызвали в Берлин где предложили принять под командование эскадрилью пикирующих бомбардировщиков. Я был удивлен предложением, но командованию виднее. К несчастью, как я тогда думал, 2-ая эскадра в которую входил моя эскадрилья была направлена не во Францию, а к границе с Румынией. Но после нападения Советов мы все оценили мудрость фюрера. Эскадра была переброшена в окрестности Варны, для ударов по высадившимся в Констанце большевикам.
Утром 18 апреля в штабе нам указали цели в порту, сообщили о силе, и о направлении ветра над целью. Моей эскадрилье достался самый большой боевой корабль Черного моря — линкор "Парижская коммуна". Мы договариваемся по телефону о рандеву в определенное время в 30 км к северу от Мангалии над побережьем. Но, скорее всего, в Урзичени возникают какие-то трудности. В точке встречи эскорта нет. Русские диверсанты?! Неважно, задание нужно выполнять! Цель обозначена ясно, поэтому мы, естественно, решаем продолжать полет. Мы все еще находимся в тридцати километрах от нашей цели, когда я предупреждаю: Вражеские истребители?. К нам приближается более двадцати советских "рата". Наш груз бомб затрудняет маневрирование. Я летаю оборонительными кругами, чтобы в любой момент можно было зайти в хвост истребителям, поскольку они намереваются сбить мой замыкающий самолет. Несмотря на воздушный бой, я постепенно приближаюсь к цели. Отдельных русских, которые пытаются сбить меня, заходя спереди, я разочаровываю своей мобильной тактикой, затем в последний момент я пикирую через самую их гущу и начинаю карабкаться вверх. Я вижу вспышки зенитных орудий, защищающих порт. Снаряды с визгом проносятся мимо моего самолета. Мы летим на высоте 3 км, огонь зениток относительно слаб, русские не сумели доставить в Констанцу достаточное число зенитных орудий… Дорль, Стин и я держимся на курсе. Мы все еще в нескольких милях от нашей цели, впереди я уже вижу линкор "Парижская коммуна", стоящий на рейде. Его двенадцатидюймовки заставляют держаться румынские войска и наших десантников на почтительном расстоянии от порта. Зенитные орудия стреляют, рвутся снаряды, разрывы образуют маленькие кудрявые облачка, которые резвятся вокруг нас. Если бы все это не было так убийственно серьезно, можно было бы даже подумать что это воздушный карнавал. Я смотрю вниз, на "Парижскую коммуну". Рядом с ним стоит крейсер "Червона Украина" и эсминцы… Они не открывают по нам огонь до тех пор, пока мы не начинаем пикировать. Никогда наш полет сквозь заградительный огонь не казался таким медленным и неприятным. Будет ли Стин пользоваться сегодня воздушными тормозами или, столкнувшись с таким огнем, не будет их выпускать? Вот он входит в пике. Тормоза в выпущенном положении. Я следую за ним, бросая последний взгляд в его кабину. Его мрачное лицо сосредоточенно. Мы идем вниз вместе. Угол пикирования должен быть около 70–80 градусов, я уже поймал "Парижскую коммуну" в прицел. Мы мчимся прямо к линкору, постепенно он вырастает до гигантских размеров. Все его зенитные орудия направлены прямо на нас. Сейчас ничего не имеет значения, только наша цель, наше задание. Если мы достигнем цели, это спасет наших братьев по оружию на земле от этой бойни. Но что случилось? Самолет Стина вдруг оставляет меня далеко позади. Он пикирует гораздо быстрее. Может быть, он убрал воздушные тормоза, чтобы увеличить скорость? Я делаю то же самое. Я мчусь вдогонку за его самолетом. Я прямо у него на хвосте, двигаюсь гораздо быстрее и не могу погасить скорость. Прямо впереди я вижу искаженное ужасом лицо Лемана, бортового стрелка у Стина. Каждую секунду он ожидает, что я срежу хвост их самолета своим пропеллером и протараню их. Я увеличиваю угол пикирования. Теперь он наверняка почти 90 градусов. Я чудом проскакиваю мимо самолета Стина буквально на волосок. Предвещает ли это успех? Корабль точно в центре прицела. Мой Ю-87 держится на курсе стабильно, он не шелохнется ни на сантиметр. У меня возникает чувство, что промахнуться невозможно. Затем прямо перед собой я вижу линкор, больший, чем жизнь. Матросы бегут по палубе, тащат боеприпасы. Я нажимаю на переключатель бомбосбрасывателя и тяну ручку на себя со всей силы. Смогу ли я еще выйти из пикирования? Я сомневаюсь в этом, потому что я пикирую без тормозов и высота, на которой я сбросил бомбу, не превышала 300 метров. Во время инструктажа командир сказал, что тонная бомба должна быть сброшена с высоты одного километра, поскольку именно на такую высоту полетят осколки и сброс бомбы на меньшей высоте означал бы возможную потерю самолета. Но сейчас я напрочь забыл это — я собираюсь поразить "Парижскую коммуну". Я тяну ручку на себя со всей силы. Ускорение слишком велико. Я ничего не вижу, перед глазами все чернеет, ощущение, которое я не никогда не испытывал прежде. Я должен выйти из пикирования, если вообще это можно сделать. Зрение еще не вернулось ко мне полностью, когда я слышу возглас Шарновски: "Взрыв!".
Воспоминания политрука Ерепеева М.А.
"Утро выдалось теплым и ясным, почти безоблачным. Но погода не радовала краснофлотцев: ждали воздушных налетов. Ходили слухи, что немцы перебросили из Франции несколько тысяч самолетов. Завыли сирены воздушной тревоги. Чтобы противник не видел целей, моряки подожгли дымовые шашки. Констанцу и его рейд словно окутало белой кисеей. Несколько раз появлялись бомбардировщики, но зенитчики и истребители не давали им прицельно бомбить. Время подошло к обеду. Выйдя из дома который мы приспособили под редакцию малотиражки "Красная Румыния" на лавочку и, любуясь стоящим на рейде линкором "Парижская коммуна", закурил. Со всех сторон завыли сирены. На порт надвигалась очередная волна самолетов. Загрохотали зенитки кораблей и порта. В небе перед самолетами запрыгали белые мячики разрывов.
— Ура! Попали! — закричал краснофлотец, остановившийся рядом со мной. Один из "юнкерсов", задымившись, вышел из строя. Он метался, чтобы сбить пламя, но ярко вспыхнул и упал в море. Остальные же бомбардировщики, несмотря на ураганный заградительный огонь, продолжали двигаться по курсу. Затем они разделились на несколько групп и стали заходить на пикирование. Я видел, как зенитчики линкора и крейсера "Червона Украина" усилили огонь. Вверх, навстречу пикировщикам, понеслись цепочки огненных трасс… Послышались взрывы бомб где — то у причалов. И вдруг на носовой палубе "Парижской коммуны" вспыхнул слепящий огонь… Вверх взвилось острое пламя и рассыпалось искрами… На порт накатился двойной взрыв. Как на экране я увидел медленно поднявшуюся носовую башню линкора с тремя двенадцатидюймовыми пушками и отделившуюся от корабля фок — мачту, с ее мостиками и площадками, сплошь облепленную людьми в белых робах… Фок мачта переломилась на несколько частей и вместе с башней рухнула в воду. Взметнувшиеся брызги, пар и дым обволокли корабль… Я невольно зажмурился. А когда вновь открыл глаза, то увидел осевший на грунт линкор с начисто оторванным носом. На нем не было ни кривой трубы, ни толстенной фок — мачты, ни передней стальной башни с тремя пушками. Корабль парил, а вокруг него вода кишела плавающими людьми. Краснофлотцы и красноармейцы, узнав о взрыве на линкоре, выскочили из укрытий. Но чем мы могли помочь? Только несколько человек, вскочив на стоящий неподалёку катер, помчались спасать тонущих. Воздушный налет продолжался. В бой вступили наши истребители. Они сбили несколько пикировщиков, но разве этим восполнишь потери? Настроение у всех было подавленное. Вечером я увидел, как несколько линкоровцев переносили с баркаса трупы товарищей и укладывали в кузова грузовиков. Я спросил у мичмана, руководившего похоронной командой, не знает ли он о судьбе моего друга политрука Фирсова.