Чай-кофе мы пили на кухне. Андрей сказал, что занимается медитацией по системе классической раджа-йоги регулярно, два раза в день. Я заговорил о более продвинутых, как я считал, динамических методах медитации, после чего Андрей поведал мне интереснейшие сведения о каббалистических медитациях во время купаний в море, которые практиковал Саббатай Цеви со своими учениками еще до провозглашения его мессией. К сожалению, добавил Андрей, детали этой методики утрачены, и поэтому заниматься по ней сейчас, видимо, нельзя. «Вот если бы группы саббатианцев-дёнме в Турции сохранили что-нибудь из подобных форм самокультивации, можно было бы и возродить практику морских созерцаний, если бы, конечно, те рассказали что-нибудь чужаку». После этого Андрей поведал мне про некоего барона фон Зеботендорфа, одного из оккультистов периода Веймарской Республики, а впоследствии эсэсовца «внутреннего круга» периода Третьего Рейха, который в молодости был близок то ли к ариософам, то ли к идеологам «консервативной революции». Но как это не странно для всей подобной публики, сей господин — первоначально по крайней мере — вроде бы все-таки не был антисемитом. Так вот, этот Зеботендорф, если в этом ему вообще можно верить, рассказывал пражским адептам, что принял ряд в высшей степени эзотерических посвящений в Турции от некоей саббатианской супружеской четы, причем некоторые из освоенных им методик предполагали практику своего рода сексуальной йоги, наподобие методов карма-мудры* в индийской тантре. «Впрочем, — добавил Андрей, — даже если он врет, то опирается на определенную традицию и во вранье, ибо в саббатианской линии Барухии Руссо, который верил, что в него вселился дух самого Мессии после его оккультации, какие-то сексуальные ритуалы определенно имели место».
После завтрака мы прогулялись от дома Андрея до метро, съездили в центр, а потом он проводил меня на Ленинградский вокзал, где я без всяких проблем взял билет на «Аврору». Перед тем как посадить меня в вагон, он еще раз напомнил мне, чтобы относительно Ильи Гданьского я действовал решительно, но осторожно. «Осечка тут смерти подобна», — с легкой иронией произнес он.
Купе «Авроры» весьма неприятно поразило меня тем, что в нем надо было сидеть впритык друг другу, да еще и буквально лицом к лицу
* Карма-мудра (санскр. «печать действия») — эзотерические тантрические практики, предполагающие реальный сексуальный или символический союз партнеров.
15 Яяк Я454 к своим визави. Помучившись в купе, я вышел в коридор и почти всю дорогу от Первопрестольной до Северной Венеции проходил взад-вперед от одного тамбура к другому.
Дома меня ждала Инна (Филиппа дома не было — все мотается где-то со своими приятелями), которая сразу же сказала, что мне много раз звонил некий Анатолий, буквально трубку оборвал. «Так вот, — добавила моя благоверная, — звонить этому Анатолию не надо — он на даче, — но завтра в полдень он придет в институт, чтобы поговорить с тобой. Это очень важно для него, очевидно».
Ну завтра так завтра, доживем — увидим. Да и утро вечера мудренее.
Как я уже рассказывал, поздней осенью 1982 года я познакомился со студентом философского факультета Александром Ивановым, который надолго стал для меня настоящим гуру. И хотя очень скоро мне стало ясно, что мистический опыт и йогические подвиги Александра в значительной степени являются плодом его воображения и средством эмоционального воздействия на впечатлительных девиц, общение с ним было весьма полезным. Благодаря ему я всерьез взялся за индийскую философию и вскоре уже проработал множество книг — от Радхакришнана и Чаттерджи с Датта до Дасгупты и статей в специальных журналах. Он же устроил меня в группу здоровья, в которой занимались самой что ни на есть настоящей хатха-йогой. Короче говоря, он открыл для меня Индию или способствовал такому открытию. Я продолжал общаться с Александром многие годы, хотя сан моего гуру он носил лишь год: позднее, как сказала одна из его знакомых, «Сашка стал православным и начал пить водку», а в таком качестве он стал мне уж совсем неинтересен. Последнее, что я о нем слышал, — он стал инструктором китайской дыхательной гимнастики «ци гун».
Самый первый период нашего знакомства иногда сопровождался довольно любопытными явлениями, некоторые из которых остались для меня загадкой даже сейчас.
Декабрь 1982 года. Мы сидим на кухне квартиры Александра и пьем чай с вареньем. Он рассказывает, какое впечатление произвела на него читанная им в самиздатовском варианте книга Лилли «В центре циклона». Мать Александра, Лариса Сергеевна, время от времени появляется на кухне и подливает нам чай, хотя к нашим разговорам относится с явным неодобрением: Лариса Сергеевна работает в обкоме комсомола и интересов своего сына никак не разделяет. Все тихо, спокойно: чай как чай, варенье как варенье, Лилли как Лилли…
Вдруг я чувствую, что со мной что-то неладно. Причем неладно всерьез. Какая-то сосущая пустота в области солнечного сплетения, дыхание становится все более затрудненным, слабость: с одной стороны, мне не хватало воздуха, а с другой — я чувствовал, что вот-вот свалюсь на пол. Наконец я с трудом произношу: «Мне плохо, кажется я умираю, мне дышать нечем». Александр берет меня под руки и ведет (вернее, тащит, ибо мои ноги подкашиваются и меня не держат) в большую комнату, гостиную. Там темно, свет он не включает. Александр укладывает меня на тахту и, наклонившись ко мне, начинает делать над телом какие-то пасы, иногда весьма длинные, буквально от моего темени до ступней. Но самое интересное, что я совершенно отчетливо чувствую какие-то потоки энергии, какое-то поле, возникающее между его ладонями и моим телом, чуть ли не легкие электрические разряды, пробегающие по моим конечностям, да и другим частям тела тоже. Через несколько минут мне определенно становится легче, дыхание нормализуется, слабость отступает. Александр делает еще несколько пасов и останавливается; я присаживаюсь на тахте, переходя из положения «лежа» в положение «сидя».
— Скорее всего, это воздействие энергии, накопленной мной прошлой ночью во время длительной коллективной медитации. Давай немного помедитируем вместе, — говорит Александр.
Я сажусь в сукхасану (то есть, в позу «по-турецки», в падмасане я еще сидеть не умел), но медитация, что называется, «не идет». У Александра, кажется, тоже. Наконец он включает свет, мы возвращаемся на кухню, пьем еще по чашке чая. Александр начинает рассуждать о разных формах энергетического дисбаланса. Потом я откланиваюсь и ухожу. Иду домой пешком под все усиливающимся снегопадом. Теперь я чувствую себя прекрасно, а в голове мысль: «Вот пусть только кто-нибудь скажет мне, что никакой пра-ны нет! Теперь-то я на собственной шкуре знаю, что она есть!»
Дома я немного почитал что-то о буддизме, немного помедитировал и лег спать. Настроение у меня было превосходным, я был вдохновлен на новые подвиги…
Анатолий появился в институте ровно в полдень. Мы вышли с ним на лестничную площадку, служившую также курилкой, и сели на старые-престарые складные стулья. Анатолий начал с расспросов о Москве. Я достаточно подробно рассказал ему и об институте, и о моем визите к Андрею, подчеркнув, что Андрей добавил новые основания подозревать Илью и что теперь важно выяснить, на кого, так сказать, Илья может работать.
Анатолий выслушал меня очень внимательно и, как мне показалось, хотел еще что-то спросить или сказать по поводу моей истории, но не сделал этого.
— Хорошо-хорошо, слава Богу, все нормально. А то, откровенно говоря, я даже встревожился, когда узнал, что вы поехали в Москву не посоветовавшись со мной. Итак, когда вы собираетесь навестить вашего приятеля Илью?
— Сегодня или завтра. Я позвоню ему прямо при вас, если хотите, и договорюсь о встрече. Но вот что бы придумать в качестве мотива? А то или забеспокоится, или подумает, что я долг с него хочу получить раньше срока…
— Вы говорите, что головной институт предлагает какие-то семинары психотерапевтического характера? Вот и предложите ему поучаствовать в тандеме в какой-нибудь из этих программ. Может быть, он и вправду заинтересуется.
— Отлично, Анатолий, я так и сделаю. Пойдемте, позвоним ему.
Илья снял трубку сразу же, буквально после первого гудка: или сидел близко от телефона, или ждал звонка.
— А, это ты… Частенько мы с тобой стали общаться.
— А что, это плохо?
— Да что ты! Наоборот! Только странно. Иногда мы годами не общались.
— Так ты тоже последнее время контактируешь со мной чаще обычного. То домой заходишь, то в институт, то срочно позвонить просишь. Значит, карма такая, общаться нам надо.
— Да я-то этому только рад.
— Ну и чудненько. Я тут только что из Москвы вернулся — появился предмет для разговора из области грантов и проектов. Скажи, не мог бы я заехать к тебе на работу сегодня-завтра?
— Как сегодня около четырех?
— Очень хорошо, непременно буду.
— Тогда пока, до встречи.
— Пока.
— Ну вот, договорились на сегодня, — сказал я Анатолию. — К четырем поеду к нему на работу, посмотрю, не может ли он хранить вещество у себя в кабинете. Может быть, он обмолвится или еще как-нибудь себя выдаст.
— Да вряд ли. Хотя попытка, конечно, не пытка, как сказал Иосиф Виссарионович Лаврентию Павловичу. Вы уж постарайтесь побыстрее проработать эту версию, как говорят детективы-профессионалы. Надо завершать работу в этом направлении. Время поджимает, а я чувствую, что собака зарыта совсем не там.
— А где?
— Вот этого я не знаю. Что же касается подозрений… Подождем пока с подозрениями, хорошо?
Меня распирало любопытство, но я согласился:
— Хорошо, подождем.
На этом мы с Анатолием распрощались, я проводил его до дверей и пошел в библиотеку проглядеть последние журналы. Увы, ни одного номера позднее апрельского я там не обнаружил. Около трех я ушел из института и не торопясь отправился в ст орону психотерапевтического центра «Асклепий». В голове крутились две странных поэтических строки — футуризм какой-то, но надо придумать к ним первые две строки, эти явно заключительные:
Интересующий меня храм душевного здоровья представлял собой симпатичный особняк, уютно расположившийся в огороженном саду на Каменном острове недалеко от питерского онкологического центра. Погода была прекрасной, совсем не по северному летней: жарко, солнечно. В каменноостровских кущах было прохладно и убаюкивающе спокойно: тихо, идиллически. Здесь трудно было представить себе, что ты находишься не на даче а практически в центре огромного мегаполиса. Тенистый парк, пруды, игра воды и резных теней пышной листвы. Неужели здесь, в средоточии мира и летней благодати, скрыта угроза самому существованию мира? Нет, бред все это. Мне надо не Шерлока Холмса изображать, а попроситься к Илье на лечение. И отдохнул бы наконец, помимо всего прочего… Конечно, все это были одни эмоции, никакого лечения (от чего?) и санаторно-курортного времяпрепровождения я позволить себе не мог. Увы! «И вечный бой! Покой нам только снится».
С этой строчкой российского почитателя Таинственной Самки Поднебесной я подошел к крыльцу особняка, у двери которого висела весьма респектабельная табличка: «АОЗТ Психотерапевтический центр «АСКЛЕПИЙ»». Я взялся за ручку двери и потянул ее на себя. Она не поддалась. Тогда я обнаружил кнопку звонка над кодовым устройством и позвонил. Замок щелкнул, и дверь автоматически открылась. Я вступил внутрь храма эллинского бога врачевания.
Прямо передо мной располагалось несколько ступеней, отделанных мягким покрытием, приглушающим звук шагов. Они вели еще к одной двери. Она была не заперта, и я вошел в коридор, оказавшись сразу же перед вахтером, за спиной которого висела доска с ключами от помещений клиники.
— Вы к кому? — осведомился дюжий вахтер, вполне подошедший бы на роль секьюрити какого-нибудь банка.
— К Илье Марковичу Гданьскому, по личному делу, он меня ждет.
— Да, он предупреждал. Пожалуйста, по коридору направо, потом налево, четвертая дверь от поворота.