Толстяк положил руки на стойку и наклонился к ней:
— На вашем месте, мисс, я бы не стал смотреть дареному коню в зубы.
— Не люблю гамбургеры, — ответила она.
— Хотите сосиски? Сейчас сделаем вам сосисочку, — сказал красномордый. — Получите удовольствие.
— Я съем жареной картошки, — сказала она.
Толстяк повернулся к духовке и выдвинул из-под нее металлический ящик. У него были очень широкие бедра и ноги, как столбы.
— Двадцать лет я, понимаешь, отбыл в армии и отложил малость деньжат. Мы с женой решили, что хотим заняться ресторанным делом. Правительство мне платит приличную пенсию, сбережения есть, вот мы и ухнули их на это чертово кафе. Но тут шесть с половиной миль от большого шоссе. Ясна картина? Этот парень продал мне кафе за большие деньги, понятно? Просто огромные. И вот я, понимаешь, владелец кафе. Жена, мол, будет готовить, я обслуживать посетителей, и, когда пойдет прибыль, наймем кого-нибудь на подмогу, школьника там или кого еще. А если дело заладится, может, откроем еще одно кафе. Но это же Нью-Мексико. И шесть с половиной миль от шоссе. Здесь никого нет, и дальше по дороге никого нет. Знаете, что там дальше по этой дороге? Ничего.
Он положил на противень гамбургер и замороженную в ломтиках картошку.
— И вот жена решает, что с нее хватит жизни на границе штатов, и уезжает в Сиэтл пережидать погоду со своей матушкой, а я пытаюсь найти другого придурка, чтобы купил это заведение. Понимаете?
— Скверное дело, — сказал Макрэй.
— За всю неделю, приятель, вы у меня второй клиент.
— Могу предположить, в кассе пусто? — спросила девушка.
— Так точно, лапочка.
Она встала, пересекла зал и какое-то время смотрела в окна за перегородками кабинок, держа руки под шерстяной шалью. Когда она снова уселась рядом с Макрэем, гамбургер и картошка были готовы.
— За счет заведения, — сказал толстяк.
Девушка достала из-под шали пистолет, он выглядел как игрушечный.
— Полагаю, вы откроете эту кассу, мистер Болтун, — проговорила она.
Толстяк посмотрел на нее, потом на Макрэя, который уже откусил большой кусок гамбургера.
— Эта штука заряжена, и я пущу ее в ход.
— Ох, ради Бога, — сказал толстяк.
Макрэй начал подниматься с табурета.
— Подождите минутку, — обратился он к ним обоим.
Рот у него был набит, слова прозвучали неясно; тут все и случилось. Девушка прицелилась, раздался хлопок — один-единственный, негромкий, будто из детского пугача, — и толстяк сделал шаг назад, к полкам с посудой. Уставился на девушку широко раскрытыми глазами и, казалось, смотрел долго; затем рухнул, увлекая за собой тарелки и сковороды, с грохотом посыпавшиеся на пол.
— Господи! — пробормотал Макрэй, сглатывая и пятясь от девушки.
Поднял руки вверх.
Она сунула пистолет в джинсы, под шаль, прошла за стойку и открыла кассу. Проговорила:
— Черт!
— Господи, — тихо повторил Макрэй.
Тут девушка посмотрела на него, как будто вспомнила, что он здесь.
— Чего это ты задрал руки?
— Боже, — сказал он. — Боже мой.
— Кончай это, — приказала она. — Опусти руки.
Он опустил.
— В кассе пусто. — Она села на табурет и уставилась сверху на тело хозяина. — Черт!
— Послушай, — сказал Макрэй, — возьми мою машину. Ты… ты можешь взять мою машину.
Она вроде бы удивилась:
— Мне не нужна твоя машина. Зачем мне твоя машина?
— Ты… — Он не мог говорить, не мог сосредоточиться, не мог думать. Посмотрев на толстяка — тот лежал совсем неподвижно, — заплакал.
— Прекрати! — Она слезла с табурета и опять вытащила из-под шали пистолет.
— Господи, — пробормотал он. — Боже ты мой.
Она направила дуло ему в лоб и сказала:
— Бах! Так как меня зовут?
— Как зовут?
— Как зовут.