Эта власть манила его, перерастая в желание стать одним из них. Поначалу он держал в тайне от отца своё участие в мелких преступлениях, но, когда Груменн принял его в свою команду, Михаил уже не мог уклонится от посещения офиса своего отца. Одетый в новый дорогой костюм и с приобретенным высокомерием человека из Дома Годи.
Он ждал отцовского гнева, но все, что увидел в его глазах — это разочарование. И всякий раз за все эти годы, когда им приходилось встречаться по делам Дома Годи, ни отец, ни сын не признавали своего родства. Лишь один раз Михаил спросил о Эмиле, своем младшем брате, который мечтал вступить в ряды Экклезиархии. Войцек Крави посмотрел на своего сына твердым взглядом и сообщил, что Эмиль принят студентом в Семинариум при Дворце.
Две латунные кадильницы, каждая высотой в два человеческих роста, стояли за главными воротами. Когда Крави проходил мимо них, сильный запах ладана окутал его. Он вступил в длинный проход нефа, и ряды скамеек поплыли мимо него. Люди молились, сидя на них или стоя на коленях, как и многие сотни тысяч подобных им во всех часовнях города. Низкий, еле слышный гул наполнил воздух. Он исходил из хоров в дальнем конце прохода, располагающихся перед высоким алтарем: мольбы о доброте и могуществе Императора бесконечно исполнялись и повторялись меняющимися священниками и послушниками. Хвалебные гимны не прекращались ни днем, ни ночью.
Крави огладывал всё это, пока не заметил того, кого искал: священника, перешагивающего порог железных врат, вделанных в решетку, отделяющую помещение для частных богослужений от остальной части здания. Священник запер врата, нарисовал ритуальный символ защиты в воздухе перед ними и двинулся вдоль бокового прохода. Ускорив шаг, Крави поспешил за ним.
— Отец, — голос Крави был чуть громче шепота. Священник развернулся. Михаил почти ожидал увидеть лицо брата под капюшоном рясы. К счастью, перед ним незнакомый человек.
— Меня зовут Михаил Крави, — сказал он священнику и замолчал. На территории, контролируемой Груменном, а теперь и им, упоминание его имени всегда производило какую-нибудь реакцию. Но не в этот раз. Священник лишь молча смотрел на него.
— Я… я предприниматель и верный последователь Императора, да святится имя Его, — продолжил Крави, уже сомневаясь в правильности своего решения придти сюда. Сюда привел его страх, страх того, что может поджидать его в особняке Годи, в котором он был три дня назад. Этот страх сменился ледяным, ужасным чувством того, что он собирается сделать: нарушить первое правило, с которого начинается обучение пехотинцев Домов, правило, которое он должен соблюдать до самой смерти. Никогда не разговаривать о делах Дома с посторонними.
— Так оно и должно быть, — ответил священник. Крави заметил мимолетную вспышку нетерпения, промелькнувшую в чертах лица служителя. — Император наблюдает за нами, чтобы мы могли спокойно жить под Его защитой от происков нечисти, богохульства и ксеносов. Если вы пришли укрепить свою веру в Его добродетели, то займите место. Обязанности требуют моего присутствия в другом месте, но я пришлю послушника, чтобы он направлял вас в Литании Восстановления.
— Нет!
От неожиданности священник отступил от него на шаг. Крави не собирался повышать голос, но знал, что если не выскажется сейчас, то не выскажется никогда:
— Моя вера сильна. Если б это было не так, то меня бы тут не было. Это… это что-то, о чем вы должны знать. Темные Боги. Они здесь… — он согнулся от боли в животе. Глубоко вздохнув, чтобы сбить позыв рвоты, он продолжил. — Они здесь. На Праксисе. Я видел их.
Церемония началась. Замкнутое пространство флигеля святилища было наполнено звуком тридцати голосов, поющих в унисон. Виктор стоял в центре освещенной свечами комнаты, вместе с Бреком и торговцем, греясь в ощутимом чувстве могущества, которое уже начало проявляться в воздухе.
На приглашение ответили все Покровители, кроме одного. Виктор заметил в каждом нервозность и чувство предвкушения. Он понимал их состояние — тоже самое ощущал и он сам, когда Брек и торговец доставили многогранник, стоящий у него за спиной. Еще были боль и неуверенность, но они прошли. Когда он разглядывал символы на каменной поверхности, он видел лишь свое будущее: невообразимые богатства и власть, о каких даже не могли помыслить все предыдущие графы, и, если верить скрипучим голосам, говорящим с ним из глубин черного камня, бессмертие.
Лишь Крави, новоиспеченный Покровитель, не ответил на приглашение. Его надо убрать и заменить. Виктор послал Груменна, наставника этого мальчишки, выполнить работу. Пение росло, и теперь сопровождалось глубоким, резонирующим тоном, который казалось, исходит из невообразимых глубин прошлого, из измерений, неподвластных человеку. Виктор почувствовал смутную грусть от того, что Крави не разделит с ними будущие богатства.
Внезапная вспышка экстаза смела все мысли из головы. Под треск позвоночника тело выгнулось назад, вдоль позвонков пробежал разряд энергии и взорвался внутри черепной коробки. Перед глазами расплылись буйные краски — человеческий разум был не в состоянии различить весь их спектр. Со сдавленным полустоном нечестивого блаженства он упал сначала на колени, а затем на четвереньки. Нечто внутри билось о его ребра, заставляя корчиться в сладострастном безумстве.
Запрокинув голову в очередном экстазе, он увидел, что с другими происходит то же самое. Большинство Покровителей стояли на коленях, некоторые лежали на полу, корчась и стоня.
Он увидел Груменна, дрожащего как парализованный зверь. Пока он смотрел на него, лицо старика начало плавиться, кожа стекала словно масло, на нем начали проявляться новые лица, все более и более невообразимые — сила Повелителя Перемен текла сквозь него.
Сперва Виктор подумал, что серия монотонных приглушенных ударов произошла внутри него, как еще одно проявление силы, что пронизало комнату, выходя из монолита. И лишь когда услышал проклятья торговца, то понял, что это не так. Борясь с туманом экстаза, что заволок его разум, он огляделся. Другие тоже заметили это. Стены и пол вибрировали от последовательных ударов — звуков атаки, идущих с поверхности.
С ночных небес на особняк Годи вертикально падал «Громовой ястреб» с открытой рампой. Бронированный груз вылетел в воздух, вспышки прыжковых ранцев замедлили его головокружительный спуск. Еще в падении их болт-пистолеты хрипло закашляли, очищая стену от охранников. И вот керамитовые подошвы коснулись земли.
Более расторопные охранники припаркованных возле особняка машин начали обстрел нападавших сюрикенами. Все выстрелы ушли мимо, кроме последнего, нашедшего свою цель — топливный шланг прыжкового ранца. Тот сразу превратился в огненный шар, и бронированная фигура полетела на землю, пробив крышу лимузина. Некоторые охранники закричали в восторге от триумфа, но быстро затихли, когда пылающая фигура вырвалась из разбитой машины, посылая снаряд за снарядом во внутренний двор — огонь был безвреден для его силовой брони.
Боевики Дома Годи поняли, что бой проигран. Но пойманные в ловушку в стенах, которые должны были их защищать, они не могли сделать ничего другого, как сражаться с убийцами, что оказались среди них. Они были огромны, вдвое шире и вполовину выше, чем обычные люди, одеты в тусклую серую броню, украшенную печатью Императора. Сюрикены отскакивали от их брони, как капли летнего дождя, когда они смертоносно и неуклонно двигались через двор к своей цели. Те, кто бросили инопланетное оружие, кончили не лучше, чем те, кто сражался. У Серых Рыцарей Ордо Маллеус был приказ: любой, кто держал в своих руках оружие ксеносов, должен умереть.
К тому времени, как ворота в вихре огня и осколков рухнули вовнутрь, во дворе особняка было тихо. В образовавшуюся дыру ворвался «Рино», выгруженный из «Громового ястреба» достаточно далеко, чтобы не быть замеченным, пока челнок доставил свой оставшийся груз. «Рино» резко затормозил в центре двора, гусеницы были покрыты размолотыми останками охранников Годи, люки по его сторонам открылись и десять огромных фигур, закованных в серую броню быстро выскочили оттуда и рассредоточились по периметру.
Последний появившийся пассажир был гораздо меньше своих попутчиков. В отличие от облаченных в керамит и пласталь фигур, собирающих по двору оружие ксеносов и складывающих его в «Рино», он носил костюм, который был бы более уместным на улице делового района Праксиса. Он был высок, но все равно едва достигал плеча Серого Рыцаря, который поприветствовал его.
— Особняк зачищен. Ждем ваших распоряжений, — раздался отфильтрованный электроникой голос из шлема космодесантника. На нем больше не было прыжкового ранца, и, несмотря на то, что его броня носила следы ожогов и подпалин, знаки отличия на наплечнике выдавали в нем сержанта четвертой роты, Pax Mortuus. Его звали Алексос, командир штурмовой воздушно-десантной роты.
— Я и так это вижу, — инквизитор Белаэль жестом указал на приземистый бункер, который был единственным видимым знаком того, что особняк состоит не только из разрушенного внутреннего двора, в котором они стояли. — Информатор предоставил нам подробный план подземных помещений. Возьмите людей. Очистите там всё, каждую комнату. Как только обнаружите эту мерзость, незамедлительно сообщите мне.
— Во имя Императора, — кивнул Серый Рыцарь и, развернувшись, направился к входу в бункер. По пути к нему присоединилась ударная группа. Кто-то уже сменил болт-пистолеты на болтеры, кто-то на мелты. Крак-граната позаботилась об одинокой двери в стене здания, и они осторожно проникли внутрь.
Почти тут же из открытого проема раздались звуки стрельбы. Оставшиеся снаружи Серые Рыцари вскинули оружие. Как и ожидалось, некоторые защитники особняка ждали внизу, пока во дворе убивали их товарищей. Судя по слабеющим звукам боя, они мало что могли противопоставить продвигающейся вниз команде сержанта.
Стоящий возле «Рино» Белаэль зевнул. Он практически не спал в течение трех дней с того момента, как Дворец Экклезиархии на Эквусе III сообщил Инквизиции о том, что в Праксисе объявился культ хаосопоклонников. Он никогда не мог нормально спать в полете и когда прибыл в город, сразу провел допрос информатора. Рота Серых Рыцарей, только что завершившая операцию по уничтожению других последователей Хаоса, прибыла во время допроса Крави.
Оказалось, что Крави был тупицей, едва ли осознающим силы, в которых он завяз. Но даже большие глупцы могут выполнить свой долг в войне, бушующей в Империуме и за его пределами. Белаэль улыбнулся, вспомнив детское выражение признательности, озарившее лицо информатора, когда он сказал ему, что его верность Императору и человечеству будет вознаграждена.
О да, уверил его Белаэль, он лично проследит, чтобы Крави был надлежащим образом вознагражден.
По флигелю прошел огненный дождь. В воздухе висело зловоние жареного мяса. Белаэль смотрел на знаки, выгравированные на поверхности черного монолита: нечестивые имена, среди которых выделялось одно — Тзинч, Повелитель Перемен. Многогранник был проводником его мерзкой энергии, но сейчас он уже был закрыт. Одним из свежих трупов на полу был служитель Тзинча. Должно быть, он предупредил своих хозяев сразу после начала атаки. Так или иначе, монолит стал не более чем бесполезным куском камня. Но вскоре не будет даже этого.
— Устанавливайте заряды, — приказал Белаэль Алексосу. — Затем заминируйте весь особняк. А я пока вызову «Громовой ястреб». Обряд Изгнания я проведу прямо в воздухе.
— Во имя Императора, — откликнулся Серый Рыцарь.
— Несомненно, — кивнул Белаэль. — Как только от этого места останутся лишь мерзкие воспоминания, у меня будет еще кое-какая работа. Во имя Императора.
Сидя на низкой жесткой койке в одиночке, Михаил потерял счет времени и уже не помнил, сколько раз повторял свой рассказ — сначала священнику в нефе, затем вышестоящим священнослужителям, в маленьких комнатках на вершине одного из дворцовых шпилей, а потом уже здесь, в камере, инквизитору. С каждым разом события, о которых он рассказывал, все более удалялись, становясь все менее реальными. Может, он неправильно понял то, что произошло в особняке? Что если он напрасно нарушил обет молчания? Если это так, то ему надо ожидать быстрой и смертоносной мести Дома Годи. И если он хочет избежать этого, ему понадобиться защита — такая защита, что даже Дом оценил бы.
— Ваша преданность Императору и его делам не будет забыта — вы получите свое вознаграждение, — говорил ему инквизитор.
Сейчас Михаил уже знал какая награда будет самой лучшей: возведение во священство. Представителю Экклезиархии не могут навредить ни Дома Праксиса, ни любого другого города. То, что его родной брат уже в сане священника — сослужит ему хорошую службу. Конечно, ему придется начинать с самого низа, но он уже сделал это в банде Груменна, а Экклезиархия просто другая организация, но подобная Домам. Он был умен, умел добиваться своих целей, знал, как показаться на глаза начальству и подниматься по служебной лестнице. Возможно, его даже отправят на другой мир, где возможности для продвижения могут быть безграничны.
«Проповедник Крави» — этот титул пошел бы ему.
Тяжелые шаги раздались из-за дверей камеры. Его живот свело от страха. Это просто нервы, сказал он себе, положив на него ладонь, просто нервы.
Дверь распахнулась и в камеру вошел инквизитор, а за ним высокая фигура: живая статуя, отлитая из тусклого серого металла, поглощающая, казалось бы, свет одинокой камерной лампочки. На её груди расправил крылья Имперский орел, над плечами возвышалась человеческая голова, в глазах которой Михаил увидел холод, который мог существовать лишь в межзвездной пустоте.
— Вы нашли их? — Михаилу удалось оторвать взгляд от ледяных глаз и посмотреть на инквизитора. — Я был прав? Я ожидал…
Он замолчал, подбирая слова, чтобы начать разговор о своем прошении в Экклезиархию. Если имперский инквизитор даст свое согласие на его просьбу, то никто уже оспаривать не будет.
— Я молился, чтобы вы нашли богохульников прежде, чем их сила возросла бы, — спешно продолжил Михаил. — Я… я знаю, что не жил обычной жизнью. Я совершал вещи, которые другие считали неправильными, но… но я всегда любил Императора. Я всегда был верен Ему. И единственная возможность загладить свое прошлое, доказать свою преданность еще больше…
Белаэль улыбнулся и жестом прервал речь Михаила.