— Постой, постой… Кому лошадь-то, когда скотника на месте нет? Я вот разбираться пошел.
— Сам поеду, покуда вы разбираться будете…
Хорошо, вольно было катить в нарощенной телеге, улавливая взглядом осеннюю яркость леса, матовую черноту пахоты, сверкающую желтизной стогов. Так бы вот ехать да ехать по мягкой пыльной дороге, посматривая по сторонам и — чтоб мыслей о ферме не было. Но они были, мысли. Как ось в колесе. Все вокруг них крутилось.
На силосной яме Кайгородов и двадцати минут не побыл. Принес навильников пятьдесят — добрый воз получился. И снова в дорогу.
Сделал Кайгородов в тот раз ездок шесть, уложился в четырехчасовой перерыв. Доярки пришли на ферму и, завидев гору силоса, подивились:
— Никак Голяков появился?
— Появится, ждите, — сердито отозвался Иван, разгибая одеревеневшую спину.
— Это что же, ты, Ваня, съездил? — догадались вдруг доярки. — Гляди, какую кучу навез! Ну, молодчина!
И тут же за шутки:
— Может, бабы, на пенсию нам всем пойти?
— А что такое? Вроде рано еще…
— Так ведь, если разобраться, лишние мы тут.
— Почему это?
— Ванюша за всех справится. Корма привезет. Коров накормит. Да и подоит — за одним уж.
Зло разобрало Ивана:
— А давайте! Скатертью дорожка! Лишние вы тут. Правильно сказали.
Это в свой черед задело за живое доярок.
— Вы смотрите-ка, лишние мы тут! Как это лишние?
— Да так. Пешки пешками. На ваших глазах ферма разваливается, а вы глаза позакрывали. Скотники пьянствуют, а вы терпите. Теряете сотни килограммов молока из-за них, сотни рублей недополучаете, а терпите. Бригадир бездельничает, а вы и это терпите.
— Ишь распетушился, — сказала молчавшая до этого Любовь Лаврова. — Ты перед бригадиром попетушись. Вон она идет. Давай пробуй.
Кайгородов обернулся к входной двери; действительно, по проходу между загонками шла Клавдия Ивановна Исакова; шла порывисто, нервно, видимо, не остались неуслышанными последние Ивановы слова. Кайгородов поначалу растерялся было: не хотелось начинать разговор с бригадиром вот так, как бы из-за спины. Но и не начинать нельзя было. Насмешливо смотрели доярки. Да и накопилось за день предостаточно.
— Вот что, товарищ бригадир, — начал он не по-кайгородовски медленно, подбирая слова. — Я говорил уже утром. Глаза бы не глядели, как тут робите… Доярки опоздали. Вы, кстати, тоже. Скотник, тот вообще не вышел…
— А с вами, Кайгородов, у меня разговор будет коротким, — отчеканила Исакова. — Можете домой идти. Мне сплетников не надо. — Повернулась и пошла.
Иван не понял, что значило — «сплетников». Кому он сплетничал?
Доярки начали расходиться по корпусам. Кайгородов и Лаврова шли вместе — их корпуса были соседними.
— Ты что, шуток не понимаешь? — сказала Лаврова. — Я тебе смешком, а ты понес. Да и про скотника совсем ни к чему. Она же сама попивает с ним.
— Тем более, — глухо отозвался Иван и, помолчав, добавил: — Жаль, дойка начинается. А то бы…
— Что «а то бы»?
— Да так. Ничего… А почему она меня сплетником назвала?
— Так ведь директор тут сегодня был. Не ты ему нажаловался, когда в контору ходил?
— Вон что! — возмутился Иван. — Пока что не жаловался никому, а надо бы. Спасибо, надоумила.
Назавтра в полдень Кайгородов спешил к конторе совхоза. Шел, шумно шурша густо напавшими листьями. Все больше и больше становилось их — листопад набирал силу, раскручивался золотой каруселью.
Еще издали, у низкого крыльца, приметил Кайгородов машину секретаря парторганизации. «На месте», — подумал, но тут дверь конторы открылась, и на крыльцо вышел сам Хворов; «газик», почихав, завелся: пришлось Ивану убыстрить шаг, крикнуть:
— Василий Семеныч! На минутку!
— А-а, развальщик дисциплины! — устало усмехнулся парторг. — Что ж это ты, дня не успел проработать, а на тебя уже докладную Исакова подала? Как так?
«Опередила», — подумал Иван.
— А я тоже с докладной, — сказал он. — Только в устной форме.
— На Исакову докладная-то?
— Да нет, о ферме. Скверные дела. Никудышные. Все там с головы на ноги надо ставить.
Парторг спешил на зерноток, а потому спросил:
— У тебя есть время?
— Часа три.
— Тогда садись в машину.
Когда «газик» набрал скорость, Хворов повернулся с переднего сиденья, облокотился на спинку левой рукой: