Публика в «Единороге» больше не замолкала, когда входили Нико и Джанни; их небритые лица, потрепанная одежда и осоловелые глаза делали их похожими на нищих или геев-проститутов. Войти в образ было трудно, еще труднее - жить в нем. Никто из пасынков, за исключением их куратора Крита (который сам был далек от обитателей казарм, гордый, блистающий прекрасным оружием и красивыми идеалами), не знал, что они не были изгнаны, а, глубоко законспирированные, выполняли задание Темпуса - выкурить из логова ведьму-нисибиси.
Но с появлением отрядов смерти дело приняло новый оборот, и ставки в игре поднялись. Поговаривали, что Шедоуспан, вор, был прав: бог Вашанка умер, и теперь ранканы получат по заслугам. Заслужили они это или нет, но торговцы, политики и ростовщики - «угнетатели» - потеряли покой: целыми семьями их резали или жгли в собственных домах, кромсали на кусочки в их резных каретах.
Шпионы заказали новой официантке Культяпки выпивку, и она вернулась, испуганная, но непреклонная, заявив, что Культяпка хочет сперва видеть их деньги. Все предприятие было затеяно с помощью бармена: он знал, кто они такие, они знали его тайны.
- Давай-ка, прибьем этого навозного жука, Стеле, - рявкнул Джанни. У них было мало наличности - несколько солдатов, да горсть машадийских медяков - а заплатить им должны были только после выполнения задания.
- Спокойно, Джанни. Я с ним поговорю. А ты, детка, тащи два ранканских эля, а то неделю будешь ходить в раскорячку.
Он оттолкнул свою табуретку и зашагал к стойке, думая о том, что Санктуарий, похоже, вконец доконал его. Умер ли бог? Был ли Темпус обворожен Пеннорожденной, которая составляла ему компанию? Был ли Санктуарий средоточием хаоса? Адом, из которого еще никому не удавалось выбраться? Он оттолкнул троицу юных puds и, подойдя к бару, пронзительно свистнул. Здоровенный бармен равнодушно оглянулся, приподнял рассеченную шрамом бровь и проигнорировал призыв. Стеле сосчитал до десяти и начал методично опрокидывать на стойку чаши других клиентов. Настоящих мужчин здесь было немного; большинство удалились с проклятиями; один потянулся было за финкой, но у Стеласа в руке был кинжал, и тот заколебался. Нико был одет неряшливо, и все же гораздо лучше, чем любой из них. И он не задумываясь вытер бы грязное лезвие своего ножа об их внутренности. Они ощутили это; а он уловил их чувства, хотя и не был способен читать мысли. Место утерянного маат - самообладания - заняла холодная, болезненная ярость. В Санктуарии он узнал такие чувства, как отчаяние и беспомощность, а уж они познакомили его с бешенством. Поступки, которые он когда-то почитал последним делом, сейчас первыми приходили в голову. Воспитанный боевым братством, в Санктуарии он познал другой род войны и научился восхищаться убойной силой своей правой руки. Это не помогало ему обрести то равновесие, которое он потерял со смертью своего напарника в доках, но если тому нужны были души, чтобы купить на небесах местечко получше, Нико с удовольствием послал бы ему вдвое больше, чем требовалось.
Шум привлек внимание Культяпки. «Стеле, ты меня уже достал». Лицо у Культяпки опухло, верхнюю губу облепили язвы, но от его огромной туши по-прежнему веяло грозной силой; краем глаза Нико видел, как трактирный вышибала покинул свой пост, но Джанни преградил ему дорогу. Нико потянулся и схватил Культяпку за горло, видя, что тот шарит рукой под стойкой, где могло быть спрятано оружие. Притянув бармена к себе, он начал: «Я с тобой сделаю такое, что тебе и не снилось, Там-Там, если ты не прикусишь язык. Превращу тебя обратно в маленького воспитанного тролля, которого мы оба знаем и к утру у тебя не останется даже этой стойки, чтобы за ней спрятаться», - и добавил тихим шепотом: «Как дела?»
- Она хочет, чтобы ты, - просипел бармен, лицо его побагровело, - пришел в ее поместье, когда луна будет в зените. Если, конечно, вам это удобно, Мой господин.
Нико отпустил его, когда глаза Культяпки уже выкатывались из орбит: «Так ты запишешь это на наш счет?»
- Последний раз, попрошайка. Твои голубые Дружки и пальцем не шевельнут, чтобы тебе помочь. Угрозы у тебя такие же пустые, как твой кошелек.
- Хочешь в этом убедиться? - Они еще некоторое время пикировались на радость публике, пока Джанни и вышибала были заняты друг другом. «Ладно, забери свои слова назад, и забудем об этом», - Нико повернулся и направился к своему столу, надеясь, что все и впрямь закончилось. Ни один из четверых - бармен, вышибала и пасынки - не могли сказать с уверенностью, что работали только на публику.
Когда он добрался до своего стола, Ластел-Культяпка отозвал своего громилу, и Джанни подошел к Нико, бледный и дрожащий от возбуждения. «Дай мне кастрировать одного из них, Это сильно поднимет нашу репутацию»,
- Побереги себя для ведьмы. - Джанни просиял и яростно вонзил свой кинжал в стол: «Тебе назначена встреча?»
- Сегодня, когда луна будет в зените. Не пей много. - Но головы у них кружились не столько от вина, сколько от кррфа, который нюхали, насыпая маленькие щепотки в сжатые кулаки, туда, где мышцы пальцев образовывали подобие колодца. Наркотик к тому же прогонял сон: луна не скоро доберется до зенита, а им еще предстояло патрулировать улицы в поисках Мародеров, самим притворяясь мародерами. Это было совершенно невыносимо. Ему приходилось вместе со своим покойным напарником внедряться с разведывательными целями в армейские лагеря, переходить через линию фронта, проникать во дворцы, но то были гораздо более аккуратные, быстрые акции - чем это затянувшееся внедрение в Санктуарий, помойку обитаемого мира. Если бы только сегодня ночью удалось завершить операцию и можно было бы вымыться, побриться и почистить своих лошадей - тогда он принес бы Энлилю такие жертвы, о которых бог не скоро забудет.
Часом позже они верхом отправились патрулировать Лабиринт. Нико думал о том, что еще ни разу со времени того памятного дела с Верховным магом Ашкелоном и сестрой Темпуса Саймой, он не испытывал такого животного ужаса, комком застревающего в горле. Ведьма-нисибиси могла узнать его; а может, она узнала его с самого начала. Однажды он побывал уже в руках нисибиси, и скорее предпочел бы броситься на острие собственного меча, чем испытать это снова. Призрак погибшего напарника продолжал навещать его, и медитация уже не спасала от этого ужаса, как прежде.
К ним подбежал паренек, выкрикивая его имя, и большеголовый гнедой задрал свой рыжий нос и громко фыркнул, прижав уши, в ожидании команды убить или покалечить наглеца.
- Ради адских яичек Вашанки, что еще случилось? - поинтересовался Джанни.
Они находились на узкой улице; луна начинала выглядывать из-за крыш; люди захлопывали ставни и запирали двери на засовы. Нико улавливал шепот ужаса и ненависти за фасадами домов: двое верховых на этих улицах в любом случае означали беду, независимо от того, кто они были.
Юноша почти кричал, тяжело дыша: «Нико! Нико! Хозяин в отчаянии. Слава Ильсу, что я нашел тебя…» - Нико узнал его по мягким пришепетываниям кастрата - это был слуга из «Держи пиво», один из тех немногих, кого Нико считал здесь другом.
- Что стряслось? - он склонился в седле. Мальчишка поднял руку. и гнедой быстро мотнул головой, норовя укусить его. Нико треснул коня между ушей, а парень отскочил подальше. «Подойди, не бойся. Он больше не будет. Ну так что хозяин велел передать?»
- Тамзен! Тамзен ушла без охранника с… - мальчишка назвал шестерых подростков из богатейших семейств Санктуария. - Сказали, что сию минуту вернутся, но так и не пришли. Сегодня у нее праздник, а ее самой нет. Хозяин себе места не находит. Он сказал, если ты не поможешь, ему придется позвать церберов и дворцовую стражу, или пойти в казармы пасынков. Но времени нет! Нет времени! - Скулил хилый евнух.
- Успокойся, лапушка. Мы ее разыщем. Скажи хозяину, чтобы на всякий случай послал гонца к Темпусу, надо оповестить власти, это не помешает. Передай ему вот что: я сделаю все, что в моих силах, но я имею право действовать лишь как простой гражданин, не более того. Повтори.
Когда евнух повторил сказанное и убежал, Джанни подивился:
- Как ты собираешься оказаться одновременно в двух местах, Стеле? Зачем ты ему это сказал? Такие дела для солдат, а не для нас. Мы не можем пропустить встречу, ведь потом нас любая шавка облает.
- Сех! - на языке нисибиси это означало «чепуха». - Не успеешь оглянуться, как мы отыщем ее вместе с подружками. Они просто выпускают пар - жара, конец занятий и все такое. Поехали, начнем с Парка Обещание Рая.
Когда они добрались туда, над Дворцом уже показалась круглая и неестественно большая луна, ветер стих. Мысли о свидании с ведьмой беспокоили Нико, да еще Джанни продолжал жужжать на ухо: «…надо было согласовать с Критом, пусть девчонка встретит свою судьбу - наша будет ужаснее, если мы попадемся на колдовскую приманку, и никто не узнает, где и как мы пропали».
- Мы дадим о себе знать и не пойдем дальше водопада Развалин, не волнуйся, - но Джанни и не думал умолкать. Нико пытался успокоиться, настроиться на сверхчувственное восприятие и уловить след девушки в тепловом шлейфе, который оставила она и ее друзья, эхо ее слов и поступков, но беспокойство Джанни мешало сосредоточиться. Его слова, громкие и бестактные, сбивали Нико с толку каждый раз, как ему удавалось успокоиться и почувствовать энергетический след Тамзен среди множества прочих: она напоминал красно-желто-розовую пряжу, запутавшуюся в кружеве светотени.
Тамзен едва исполнилось тринадцать, но она была удивительно хороша собой, чиста и полна веселья, она любила его всем сердцем и заставила поклясться что он «дождется» ее: Нико обладал ею, хотя сначала и не собирался этого делать, и ее отец знал это. Однажды ночью обеспокоенный трактирщик встретил их, когда они шли в обнимку через парк, «И это твоя плата за дружбу и доброе отношение, Стеле?» - спросил он, - «Лучше я, чем любой из этих головорезов, моих приятелей. Я сделаю все как надо. Она уже созрела и долго не продержится», - ответил Нико, в то время как девушка переводила недоуменный взгляд с отца на солдата, который был на двенадцать лет старше ее.
Вот почему Стеле должен был отыскать ее.
Словно прочитав его мысли, Джанни выругался и заметил, что Нико не должна волновать судьба этого ребенка.
- Я не такой, как ты, и что касается женщин, то я не пью из чаши, которую уже пригубил другой мужчина, - затронул Нико деликатный вопрос: Джанни не принадлежал к Священному Союзу, его членство в братстве было неполным; как партнер он чувствовал потребность Нико в ласке и любви, но их связь была непрочной, не такой как у членов Священного Союза - Джанни угнетали как приставания других пасынков-одиночек, так и неудовлетворенные страсти Нико.
Напряженное молчание повисло между ними, и дало Стелсу возможность отыскать красный след девушки, теплый призрачный шлейф, который повел его через Лабиринт на юго-запад.
Луна взбиралась все выше и светила все ярче; Лабиринт, а за ним и Развалины обретали форму и начинали светиться собственным призрачным светом; и так ярок был этот свет, что казалось, краски дня вернулись на улицы, только с красноватым отливом, и привычные кошмары Санктуария начинали казаться еще ужаснее, чем были. Джанни видел двух проституток, дерущихся из-за клиента; видел кровь неосторожных граждан, чернеющую в сточных канавах. Цокот копыт их лошадей расчищал им дорогу, ибо Лабиринту столь же не терпелось пропустить их, как им самим выбраться из этого места, хотя Джанни и порывался иногда вмешаться во всякие стычки.
Однажды ему показалось, что он засек члена отряда смерти, и дал знак Стелсу приготовиться, но странный молодой воин покачал головой и приложил палец к губам, заворожено склонившись в седле и разглядывая кем-то оставленный в пространстве след, который не мог увидеть ни Джанни, ни любой другой смертный, с опаской относящийся к магии. Сердце Джанни было взволновано встречей с этим юношей, который, судя по всему, был искуснейшим бойцом и владел такими великолепными мечом и кинжалом, какие могли только присниться. Что все это могло быть, как не колдовство? Джании наблюдал, как Нико вглядывается в ночь, уводя их обоих все глубже в сплетение темных улиц, полный веры в возможности магии. Юноша предлагал Джанни научить его «управлять» разумом, провести его «сквозь грани и дать ему путеводную нить и имя Двенадцати Миров». Но Джанни был неискушен в колдовских делах; как и любовь к мальчикам, он считал это уделом Священного Союза и священников. В Нико же его восхищали иные, чисто мирские таланты: юноша на десять лет моложе был истинным гением в Драке; Джанни видел его в деле у поместья Джабала, и тот был прекрасен даже в рукопашной свалке. Боевая репутация Нико могла сравниться только со славой Стратона, подкрепляемая легендами, которые рассказывали о его прошлом. Мальчик учился искусству боя у Победителей, проклятия нисибиси, отчаянных головорезов, горных боевиков, которые не пропускали никого через Стену Чародеев, не взяв взамен золото или жизнь, и которые поклялись очистить свои горы от магов и колдунов и до сих пор держались, противопоставив магии мечи. Во время военной кампании, подобной той, что надвигается с севера, мастерство, знание языков и дружеские связи, которыми владел Нико, могли оказаться бесценными. Джанни, родом из Мачада, сам недолюбливал ранкаи, и знал, что Нико забыл о мести. Хотя ранканы захватили его город и убили его отца, боровшегося с ранканской экспансией, он пришел на юг, чтобы принять участие в кампании Абарсиса, и остался, когда командование отрядом перешло к Темпусу.
После того, как Черепичная улица осталась позади, и они направились к Перекрестку Развалин, прагматичный Джанни пробормотал солдатскую молитву и дотронулся до своего амулета. В лабиринте кривых улочек, где теснящиеся трущобы заслоняли небо, они услышали шум потасовки, крики и топот бегущих ног.
Друзья пришпорили коней и пустили их в карьер, забыв о том, что должны изображать независимых авантюристов, ибо услышали голоса пасынков, выкрикивающих условные сигналы. И вот они уже натягивают поводья, останавливая лошадей на всем скаку так, что те приседают, выбивая подковами снопы искр из булыжной мостовой, спешиваются и отрезают дорогу троим противника пасынков.
Конь Нико почему-то решил, что должен сам прийти на помощь, рванулся вперед мимо хозяина, волоча поводья и высоко задрав голову, и прижал одного из беглецов к стене. «Сех! Беги, Вис!» - услышали они возглас. Джанни подумал, что это, должно быть, язык ниси, поскольку восклицание «сех!» было из их языка.
В этот момент стрела проткнула воротник Нико, а две другие просвистели мимо уха Джанни. Стеле решил открыться и криком попросил лучников прекратить стрельбу прежде, чем они успели пригвоздить его к стене парой стрел, как уже сделали со вторым беглецом. Третий сейчас барахтался между двумя дежурными пасынками, один из которых велел Джанни присмотреть за вторым. Голос принадлежал Стратону, и Джанни понял, что это его стрелы пригвоздили несчастного к стеле, пронзив тому капюшон и промежность. К счастью для пленника оказалось, что повреждена только одежда.
Только тут до Джанни дошло, что Нико разговаривает на языке ниси с тем беглецом, которого прижал его конь, и тот отвечает быстро и тихо, не сводя глаз с гнусного жеребца, дрожащего от возбуждения и покрытого фосфоресцирующей пеной, который, казалось, только и ждал от хозяина команды размазать пленника по стене.
Стратон с напарником, волоча бедолагу, подошли к Джанни, переполненные благодарностью и радостью победы: «Наконец-то хоть одного взяли живым. Джанни, как твой?»
Тот, которого он держал сейчас под прицелом своего арбалета, был тих и покорен судьбе. Джанни принимал его за санктуарца, пока Стратон не зажег фонарь. И тут они увидели лицо раба, темное и округлое, как все лица нисибиси. Напарник Стратона заговори первым: «Это Хаут, раб-приманка». Критиас шагнул вперед с фонарем в руке: «Здравствуй, пупсик. А мы думали, что ты сбежал или умер. Мы хотим тебя кое о чем расспросить, щенок, и, пожалуй, работы нам хватит на всю ночь…» Крит подошел ближе, Джанни отступил в сторону, отметив при этом, что разговор между Нико и его пленником прекратился.
Раб неожиданно осмелел и поднял голову, насколько позволяла стрела, торчащая из капюшона. Джанни на всякий случай приготовил лук, но раб протянул руку с измятым листком, приговаривая: «Она освободила меня. Она сказала, здесь так написано. Пожалуйста… Я ничего не знаю, она меня освободила».
Крит выхватил у него истрепанный пергамент и поднес к фонарю. «Все правильно, именно так здесь и написано». Он поскреб подбородок, затем шагнул вперед. Раб сжался, отворачивая красивое лицо. Крит вытащил стрелы, державшие его у стены; крови не было - стрелы Стратона не задели плоть. Раб сполз по стене на землю, невредимый, но задавленный страхом. «В таком случае подойди к нам как свободный человек и поговори с нами. Мы тебя не обидим. Расскажи, что знаешь, и можешь идти».
Тут подошел Нико, ведя за собой пленника. «Отпусти их, Крит».