— Ах, так?! Значит с нами сыграли дурацкую комедию? Я рассматриваю это как беспримерный акт насилия. О нем станет известно прокурору. Вы возместите мне все материальные убытки.
Комлев стоял и ждал. Хотя лицо его, как всегда, было спокойно, а в душе копошились сомнения. Неужели ошибся? Если старичок и играет, то уж очень натурально. Неужели придется извиняться и отправить их на следующем поезде? Вслух он твердо повторил:
— Прошу предъявить документы!
Старик повернулся к своему спутнику, который с видом ничего не понимающего человека следил за всей сценой, и на азбуке глухонемых пальцами сказал ему несколько слов.
— Это мой племянник, — пояснил он, — он глухонемой.
На душе у Комлева стало веселее. Он подошел к старику и, глядя ему в глаза, сказал:
— Придеться мне самому достать ваши документы.
Старик плюхнулся в кресло и, торопливо шаря в карманах, вытащил паспорт и какие-то бумажки. Достал документы и «глухонемой». Комлев открыл паспорт и даже не улыбнулся. На фотографии старик был без очков с белой бородкой — точно такой же, как на снимке. Теперь сомнений не оставлял и племянник.
— Все вещи из карманов выложите на стол. Быстрее! Хватит валять дурака!
— Обыск?! — взвизгнул старик. — Очень хорошо! — Он стал выкладывать деньги, платки, записные книжки.
— Все? Встаньте!
Сергей Иванович проверил карманы старика. Оружия не было. И в эту минуту «глухонемой» метнулся к дверям. Комлев, не поворачивая головы и только повысив голос, произнес:
— Зотов!
В дверях выросла плечистая фигура Саши. «Глухонемой» отступил к столу. Сергей Иванович обыскал и его.
Откройте чемодан! Портфель подайте сюда.
В чемодане были уложены какие-то старые костюмы, несколько комплектов мужского и женского белья, носки, стоптанные домашние туфли, но ни одной вещи из списка, представленного потерпевшей, Комлев не увидел.
«Неужели проспал главного? — думал Комлев, методически выкладывая содержимое чемодана. — Неужели вещи уплыли и не осталось ни одной прямой улики?»
Портфель тоже был набит мелочью, не имевшей отношения к совершенному преступлению. Только под кожаной накладкой, прикрывавшей второе дно, удалось обнаружить пенснэ со шнурком и несколько комков ваты с крупными «бриллиантами» из стекла.
Сергей Иванович вызвал по телефону оперативную машину и, усаживаясь на место дежурного, сказал:
— Составим пока протокол обыска.
В театре только что окончился антракт и началось третье действие новой пьесы.
Хотя драматург старательно запутал сюжет и сделал все возможное, чтобы зритель раньше времени не догадался, кто из героев на какой героине женится, — все давно было ясно, и зал терпеливо ожидал конца.
Некоторое оживление в партере наступало тогда, когда на сцене появлялся актер в форме милиционера. Казалось, что из-за кулис он выходит лишь для того, чтобы рассмешить публику, а за одно и разбудить дремавших. По замыслу драматурга и талантливого актера милиционер был исполнительным, не совсем глупым служакой, который говорил несложными фразами и напоминал «кума-пожарника» из третьесортных дореволюционных комедий.
В глубине зала неслышно приоткрылась дверь, и высокий мужчина, втянув голову в плечи и подогнув колени, стал пробираться вперед. Он дошел до девятого ряда, и, присев на корточки, прошептал на ухо зрителю, занимавшему крайнее место:
— Иван Георгиевич, двоих доставили. Третьего с вещами нет.
Иван Георгиевич просительно пожал руку жены:
— Танюша, прости, родная, вызывают.
Минут через пятнадцать он уже сидел в своем кабинете, слушал доклад Комлева и знакомился с протоколом личного обыска задержанных.
Когда отворилась дверь и милиционер пропустил вперед старого фармазона, Иван Георгиевич встретил его дружественным восклицанием:
— Здравствуйте, Семен Семенович! Садитесь.
Старик сел в кресло, взглянул на Ивана Георгиевича и сухо ответил:
— А я вас не знаю.
— Это неважно. Зато вы мне хорошо известны. Какой у вас стаж? Лет сорок пять, кажется.
— Сорок четыре.
— Я думал, — сказал Сизов, — что вы уже бросили старые дела, решили отдохнуть. Ведь всего год, как вы на свободе. Пора бы утихомириться.
— А с чего вы взяли, что я не утихомирился? С меня довольно. Я уже немолодой человек. И времена не те: работать стало трудно. Пока найдешь жадную бабу, все нервы истреплешь. Нет, товарищ начальник, на этот раз вы дали маху. Новое дело вы мне не пришьете. Не выйдет!..
— Уж вышло, Семен Семенович. Все ясно, как в букваре. Камешки у вас нашли. Потерпевшая вас опознает. Хотите очную ставку?
— Я думал, вы действительно меня знаете, товарищ начальник, а вы со мной разговариваете, как с малым ребенком. Ну, опознает, и что же? А я ее не опознаю. Почему суд ей будет больше верить, чем мне? Меня закон так же охраняет, как и ее. Улики нужно иметь, товарищ начальник. Вам это известно лучше, чем мне.
— Вот тут вы ошибаетесь, Семен Семенович. И улик у нас вполне достаточно, и в суде сидят не такие формалисты, как вы думаете. Может быть, положить перед вами отрезы и чернобурку?
Мошенник усмехнулся:
— Положите.
— Все в свое время. А пока, может быть, вы расскажите, зачем приезжали в Ленинград и как провели сегодняшний день?
— Есть здесь у меня один знакомый. Фамилия его — Крылов. Он служит в Летнем саду памятником. Я и приехал с ним поздороваться.
— В самом деле, — покачал головой Сизов, — я вас плохо знаю. Думал, вы серьезный человек и понимаете бессмысленность огульного отпирательства. А вы ведете себя, как зеленый карманный воришка: «Я не я, и рука не моя». А этот номер с «глухонемым» племянником? Не ожидал, думал вы умнее. Не хотите признаваться — ваше дело. Этот прием еще ни разу вас не спасал. Отправляйтесь в камеру и подумайте.