Каково же было удивление чародея, когда на пороге вместо Мадлен он увидел баронессу Амалию. Бледная, в одном пеньюаре, накинутом на худенькие плечи, она поеживалась от холода и виновато улыбалась:
— Прошу меня простить, лорд Виллемий, что помешала Вашей работе, но мне необходимо побеседовать с Вами. Позвольте войти?
Виллем, все еще слегка смущенный неожиданным визитом, поспешно подал руку баронессе и помог ей сесть в мягкое кресло. Обратив внимание, что леди Амалия уже не на шутку замерзла в своем легком одеянии, он снял с себя сюртук и накинул на плечи девушки. Это, конечно же, было очень дерзким жестом, но чародей рассудил, что и визит полуобнаженной леди к мужчине в третьем часу ночи совсем не комильфо. Амалия кивнула с благодарностью и, все так же виновато улыбаясь, объяснила:
— Простите мне, лорд Виллемий, столь неприличный вид, но, понимаете ли, в силу своей болезни я не могу одеться сама — завязать все эти шнурки, застегнуть крючки… а будить Мадлен я сейчас не стала. Не хочу посвящать никого в наш с Вами разговор.
Виллем присел напротив баронессы.
— Вы меня тоже простите еще раз, леди Амалия, за мои сегодняшние дерзкие выводы, я совсем не хотел обидеть Вас или причинить боль. Просто я никудышный чародей, а Мадлен… она так просила, хотя бы попытаться помочь Вам… — Виллем запнулся на полуслове.
— Не стоит смущаться, лорд Виллем, я не буду ругать Мадлен за отношения с Вами, — Амалия улыбнулась почти ласково, взяла его за руку, внимательно посмотрев в глаза, — я давно заметила, как она смотрит на Вас. Каждая девушка имеет право на долю счастья. И Вы… лорд Виллемий — Вы самый сильный чародей из всех, с которыми мне довелось встречаться.
Мужчина удивленно поднял брови, уж не шутит ли над ним баронесса, но нет, девушка смотрела на него все также серьезно.
— Да, не удивляйтесь, лорд Виллемий, за время моей болезни каких только чародеев и знахарей не присылал ко мне отец, но только Вы сегодня смогли увидеть правду.
— Но, леди Амалия, Вы же отрицали все сказанное мной? — удивлению Виллема не было предела, он даже резко встал и подошел к столу, чтоб налить себе еще вина.
— А Вы полагаете, Лорд-Чародей, я могла посвятить еще кого-то в свою тайну, пусть даже Мадлен? — возмутилась баронесса. — Налейте и мне вина, мой рассказ будет долгим.
Чародей послушно подал девушке бокал и, присев напротив, с интересом посмотрел на нее. Амалия слегка пригубила вино, ее щеки чуть порозовели, а голубые глаза потянулись дымкой задумчивости. Баронесса вспоминала.
— Как Вы, наверное, уже знаете, лорд Виллем, моя мать умерла, когда я была еще совсем маленькой, и воспитывалась я отцом в поместье Ортов, недалеко от Калении. Рядом с поместьем был замечательный лес с полянами полными ягод, с лесным озером. С детства я любила убегать туда, проводить там время, представляя себя лесной нимфой. Отец, конечно, спохватывался, и меня возвращали обратно, ругали за непослушание, но я всегда находила лазейки, чтоб убежать в мой любимый лес снова. Когда мне было одиннадцать, в поместье появилась Мадлен, девочка была старше меня на три года и гораздо серьезней, мы очень подружились и многое делали вместе. Но даже, несмотря на то, что у меня появилась подруга, были моменты, когда я убегала в лес, чтоб побыть там наедине сама с собой. Я любила танцевать на поляне, под лучами заходящего солнца, пробивающегося свозь кроны вековых деревьев, напевая. Эти моменты были одними из самых счастливых в моей жизни, — Амалия замолчала, отпила еще немного вина из бокала, а Виллем вспомнил одну из картин, где прекрасная нимфа танцует на поляне. Теперь сомнений в том, что это была именно баронесса у него не осталось.
— Когда, мне исполнилось шестнадцать, в округе стали поговаривать о моей необыкновенной красоте. Я, действительно, была тогда очень хороша, не то, что сейчас… — Амалия грустно опустила глаза.
— Нет, что Вы, леди Амалия, и сейчас в болезни Вашу красоту все еще заметно, — попытался успокоить девушку чародей, но она лишь печально улыбнулась и продолжила свой рассказ:
— Отец с гордостью говорил, что такую красавицу-дочь он выдаст замуж только за князя, принца или короля. Но непослушную дочь угораздило влюбиться в женатого мужчину старше себя — старинного друга отца лорда Хербарта Линнея, жившего по соседству в Коэнрии и навещавшего нас изредка.
— Но, неужели, леди Амалия, тот лорд воспользовался Вашей юностью и неопытностью? — напрягся Виллем.
???????? — Увы да… — печально ответила Амалия, — а еще он воспользовался моей безграничной влюбленностью в него и верой в искренность его чувств.
Виллем тихо сжал кулаки, его переполнила неожиданная ненависть к этому взрослому мужчине, называвшему себя другом, и совратившего такую юную и беззащитную девочку, как леди Амалия. Почему-то в тот момент, чародею и в голову не пришло, что сам он соблазнил не одну такую вот хорошенькую девушку. Сейчас перед его глазами стояли лишь бездонные голубые глаза худенькой Амалии, полные слез. Глаза девушки, за честь которой некому было заступиться. Заметив, как изменился в лице чародей, Амалия слегка похлопала его по руке:
— Не нужно ненависти к нему, лорд Виллем. Я любила этого мужчину и была счастлива с ним несколько месяцев, на протяжении которых он часто приезжал к нам. Конечно, я хранила наши отношения в тайне и от отца, и даже от Мадлен, с которой была очень близка всегда. Я была тогда такой глупой, лорд Виллемий, потому что была уверена, что Хербарт оставит свою жену, которую представляла старой и страшной, и попросит моей руки у отца. Я мечтала, что вскоре, стану леди Амалией Линней, перееду в белоснежный дом у озера и рожу Хербарту белокурого сына, которого не родила ему его жена.
— Что же произошло дальше, леди Амалия? — из головы Виллема никак не выходила последняя картина с тянущимися к нимфе и младенцу руками.
— А дальше оказалось, что взрослая жизнь намного сложнее, чем мне представлялось. Я забеременела от Хербарта, причем, несмотря на мою юность и неопытность о том, что ношу под сердцем, я догадалась едва ли не с первых дней. С какой радостью я сообщила приехавшему Хербарту эту новость, и как резко ответил он мне тогда, что от ребенка нужно избавиться. Я — всего лишь увлечение, а жену, Диалию, он любит и оставлять не собирается. Помню, в слезах, я убежала в лес, скрывалась там несколько дней, а когда отец нашел меня и вернул домой, придумала историю о том, как в лесу меня соблазнил дух озера в образе юноши и теперь я жду от него дитя.
Виллем возмутился:
— Леди Амалия, но почему Вы не сказали правду отцу об этом негодяе Линнее? Он бы смыл с Вас пятно позора кровью этого подлеца!
— Лорд Виллемий, именно потому и не сказала, ведь я все же любила Хербарта, я носила его сына, и не желала его смерти. Отец был вне себя от гнева, но я была непреклонна, сказала, что не избавлюсь от ребенка. Тогда отец сказал, что если даже малютка родится, оставить его у себя я не смогу, но такой вариант меня устраивал больше, чем убить еще не родившееся дитя. Чтоб избежать позора и сплетен, отец решил отправить меня жить до рождения ребенка к своему другу Линнею, который сначала сопротивлялся, но под напором отца сдался и обещал сохранить тайну. Я же, все еще влюбленная в Хербарта, увидела в его согласии принять меня доказательство его любви и раскаяние.
Виллем лишь грустно покачал головой.
— Да, лорд Виллемий, сейчас-то я понимаю, что не было в этом любви. Но тогда, я, окрыленная, приехала в поместье Линнея, и с удовольствием осознала, что, как в мечтах, поселилась в белоснежном доме у озера. Познакомилась я и с женой Хербарта — леди Диалией, женщиной умной, приятной во всех отношениях и безгранично доброй. Я подружилась с Диалией, которая была старше меня на десять лет. Конечно, я не могла сказать ей правды, и было очень стыдно, когда она жалела меня, бедную девушку, соблазненную духом озера. Ах, если б она только знала, как и сама она обманута Хербартом. Лорду Линнею наша дружба совсем не нравилась, он почти не появлялся в поместье, а когда появлялся, то был мрачен. Рождение малютки близилось, и я, понимая, что ребенка у меня все равно отберут, попросила бездетную Диалию взять моего сыночка себе и любить, как родного. Добрая Диалия, со слезами на глазах, согласилась и даже пообещала, что я смогу видеть сына в любое время, когда только захочу. Мы даже придумали подкладывать Диалии под платье подушечку, что она и делала, чтоб все вокруг поверили в ее беременность. Весной мне исполнилось восемнадцать, когда на свет появился мой мальчик, мой Андрий, необыкновенно похожий на меня, белокурый и голубоглазый. Я передала ребенка на руки Диалии, и, сев в экипаж, отправился обратно в поместье к отцу, — Амалия замолчала, по ее бледным щекам покатились слезы, и вот уже худенькая баронесса рыдала, всхлипывая время от времени.
Виллемий пытался успокоить девушку, встал на колени перед ее креслом, прижал к себе худенькое вздрагивающее тело.
— Амаличка, ну не плачьте, не терзайте же Вы себя так, — успокаивал он баронессу.
Когда девушка перестала плакать и вытерла слезы, а Виллем снова сел в кресло напротив, Амалия продолжила:
— Дома в поместье все было как прежде, всем сказали, что я гостила у Линнеев, составляла компанию скучающей леди Диалии. Даже Мадлен поверила в это и не задавала лишних вопросов. Я же жила лишь надеждой на поездку в поместье Линнеев и встречу с сыном Андрием. Ездить часто не позволяли приличия, но раз в месяц я навещала сына, видела, как он растет, как начинает ползать, ходить, называет мамой Диалию. После таких поездок, дома в поместье я металась как птица, у которой отняли птенца, впадала в истерики. Отец грозился запретить мне эти поездки, опасаясь за мое здоровье. Так прошло два года терзаний и мучений, и все-таки редкие встречи с сыном давали мне надежду, заставляли жить. Но случилось страшное — леди Диалия неожиданно заболела и умерла, а Хербарт достаточно резко объяснил мне, что не желает моих посещений, поскольку именно я сломала его тихую семейную жизнь. Он пригрозил мне, что если его люди заметят меня даже вблизи поместья, он не будет воспитывать сына, а отдаст его в приют, так что я даже не узнаю, где ребенок, и жив ли он вообще. В страхе, я даже не пыталась больше увидеть Андрия. Мне оставалось лишь довольствоваться слухами, о прекрасном малыше, подрастающем у Линнея. Тогда-то болезнь и разбила мое еще молодое, но уже такое истерзанное внутри тело. И я знаю, лорд Виллемий, что мне не помочь, потому что я сама не хочу излечения, моя жизнь закончилась в тот миг, когда я отдала своего сына, — Амалия снова хотела заплакать, но Виллем вовремя положил руку ей на плечо, вливая живительную силу.
Баронесса улыбнулась печально:
— Спасибо Вам, лорд Виллем. Вы — единственный человек, который знает всю правду теперь. Прошу Вас сохранить эту тайну. И если когда-нибудь случайно судьба столкнет Вас с моим сыном, отдайте ему вот это, — Амалия сняла с шеи золотой медальон на цепочке и вложила в ладонь чародея, — и расскажите Андрию о его настоящей матери.
Виллем рассмотрел медальон — изящный кленовый лист, расписанный затейливыми вензелями, крепко сжал его в руке:
— Обещаю Вам, леди Амалия.
— Только не нужно искать Андрия специально, лорд Виллем, сделайте, как я прошу. Только тогда, когда случайно столкнетесь с ним на жизненном пути. Я уверена, судьба сведет вас с моим сыном однажды…
— Вы так много пережили в столь молодом возрасте, леди Амалия, но ведь можно излечить болезнь, я могу попытаться, — с надеждой в голосе предложил чародей.
— Вы, лорд Виллемий, сможете, я не сомневаюсь в Ваших силах, но не нужно, прошу Вас не нужно меня держать, когда я больше всего хочу уйти. Поймите, я не живу, а доживаю свой век, а моя болезнь — справедливое наказание за всеми мои прегрешения.
Виллем попытался возразить, но Амалия с улыбкой остановила его:
— Не нужно слов, лорд Виллемий, проводите меня до комнаты, пожалуйста, я слегка пьяна.
Чародей помог баронессе подняться. Она посмотрела на него внимательно:
— Знаете, чего я хочу, лорд Виллемий?
— Чего же, леди Амалия?
— В день, когда смерть придет за мной, я хочу смотреть на море — бескрайнее, синее, вечное… и моя душа, наконец-то, обретет долгожданный покой…