Войдя в дом, девушка увидела дырявый ковер, старый кожаный коврик и воскликнула: «Господин мой, разве я не имею у тебя сана и не заслуживаю, чтобы ты привел меня в свой главный дом, где стоят твои вещи? Почему ты не отвел меня к твоему отцу?» — «Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, — ответил юноша, — это мой дом, в котором я живу, но он принадлежит старику москательщику. Я же сказал тебе, что чужеземец и что я из сыновей города Каира». — «О господин мой, — отвечала невольница, — самого маленького дома будет достаточно до тех пор, пока ты не вернешься в свой город. Но заклинаю тебя Аллахом, о господин мой, поднимись и принеси нам немного жареного мяса, вина и плодов, сухих и свежих». — «Клянусь Аллахом, о владычица красавиц, — ответил Нур-ад-дин, — у меня не было других денег, кроме той тысячи динаров, которую я отвесил в уплату за тебя, и я не владею ничем, кроме этих динаров. Было у меня еще несколько дирхемов, но я истратил их вчера». — «Нет ли у тебя в этом городе друга, у которого ты бы занял пятьдесят дирхемов? Принеси их мне, а я тебе скажу, что с ними делать», — молвила девушка. «Нет у меня друга, кроме москательщика», — ответил Нур-ад-дин.
И затем он тотчас же отправился к москательщику и сказал ему: «Мир с тобою, о дядюшка!» И москательщик ответил на его приветствие и спросил: «О дитя мое, что ты сегодня купил на твою тысячу динаров?» — «Я купил на нее невольницу», — ответил Нур-ад-дин. «О дитя мое, — воскликнул москательщик, — разве ты бесноватый, что покупаешь одну невольницу за тысячу динаров? О, если бы мне знать, какой породы эта невольница!» — «О дядюшка, эта невольница из дочерей франков», — ответил молодой человек. И старец молвил: «Знай, о дитя мое, что лучшей из дочерей франков цена в нашем городе сто динаров. Клянусь Аллахом, тебя одурачили. Если ты полюбил невольницу, проспи подле нее сегодняшнюю ночь и удовлетвори свое желание, а утром отведи на рынок и продай, хотя бы тебе пришлось потерять на этом двести динаров. Считай, что ты потерпел кораблекрушение в море или что на тебя напали воры в дороге». — «Ты прав, — ответил Нур-ад-дин. — Но ты знаешь, дядюшка, что со мной ничего не было, кроме тысячи динаров, на которые я купил эту невольницу, и у меня ничего не осталось на расходы, ни одного дирхема. Я хочу от тебя милости и благодеяния, — одолжи мне пятьдесят дирхемов. Завтра я продам невольницу и верну тебе долг из этих денег». — «Я дам их тебе, о дитя мое!» — ответил старик.
И потом он отвесил Нур-ад-дину пятьдесят дирхемов и сказал: «О дитя мое, ты — юноша молодой годами, а эта невольница — красивая, и, может быть, твое сердце привязалось к ней, и тебе нелегко ее продать. У тебя ничего нет на расходы, и эти пятьдесят дирхемов кончатся, и ты придешь ко мне, и я дам тебе взаймы в первый раз, и во второй раз, и в третий раз, до десяти раз, а если ты придешь ко мне после этого, я не отвечу тебе на законное приветствие, и пропадет наша дружба с твоим отцом». И затем старик дал ему пятьдесят дирхемов, и Нур-ад-дин взял их и принес невольнице, и та сказала: «Господин мой, пойди сейчас же на рынок и принеси нам на двадцать дирхемов цветного шелку пяти цветов, а на остальные тридцать дирхемов принеси мяса, плодов, вина и цветов».
Юноша отправился на рынок, купил и принес все, что потребовала невольница. Девушка тотчас поднялась и, засучив рукава, состряпала кушанье и приготовила его наилучшим образом, а потом подала Нур-ад-дину. После трапезы невольница подала вино и развлекала своего господина, пока он не заснул.
Тогда девушка, вынув из своего узла мешок из таифской кожи, развязала его и вынула два гвоздя, потом села и принялась за работу и работала, пока не закончила. Шелк превратился в красивый зуннар. Невольница почистила зуннар, придала ему блеска и, завернув в тряпицу, положила под подушку.
Потом она разделась и легла рядом с Нур-ад-дином. Девушка начала его растирать, молодой человек проснулся и увидел подле себя красавицу, подобную чистому серебру, мягче шелка и свежее курдюка. Она была заметнее, чем знамя, и лучше красных верблюдов — в пять пядей ростом, с высокой грудью, бровями, точно луки для стрел, и глазами, как глаза газелей. Щеки ее, точно анемоны, живот втянутый и со складками, пупок вмещал унцию орехового масла, и бедра походили на подушки, набитые перьями страусов, а между ними была вещь, которую бессилен описать язык, и при упоминании ее изливаются слезы. И как будто ее имел в виду поэт, написавший такие стихи:
А как прекрасны слова кого-то из поэтов:
А кто-то из поэтов сказал:
Нур-ад-дин повернулся к девушке, прижал ее к груди, и стал сосать ее верхнюю губу, пососав сначала нижнюю, а затем он метнул язык между ее губ и поднялся к ней. Он нашел, что эта девушка — жемчужина несверленая и верблюдица, другим не объезженная. Он уничтожил ее девственность и достиг единения с нею, и завязалась меж ними любовь неразрывная и бесконечная. Юноша осыпал щеки возлюбленной поцелуями, точно камешками, что падают в воду, и пронзал ее, словно разя копьем при набеге врассыпную, ибо Нур-ад-дин любил обнимать черноглазых, сосать уста, распускать волосы, сжимать в объятиях стан, кусать щеки и сидеть на груди, с движениями каирскими, заигрываниями йеменскими, вскрикиваниями абиссинскими, истомой индийской и похотью нубийской, жалобами деревенскими, стонами дамиеттскими, жаром саидийским и томностью александрийской. А девушка соединяла в себе все эти качества вместе с избыточной красотой и изнеженностью, и сказал о ней поэт:
Влюбленные провели ночь в наслаждении и радости, одетые в одежды объятий с крепкими застежками, в безопасности от бедствий ночи и дня, и спали они, не боясь при сближении долгих толков и разговоров, как сказал о них поэт:
А когда наступило утро, засияло светом и заблистало, Нур-ад-дин пробудился ото сна и увидел, что девушка уже принесла воду. Они умылись, и юноша помолился своему господу, затем невольница принесла ему то, что было из съестного и напитков, а после трапезы сунула руку под подушку и вытащила зуннар, который сделала ночью. Она подала его Нур-ад-дину и сказала: «О господин, возьми этот зуннар». — «Откуда этот зуннар? — спросил юноша. «Господин, это тот шелк, который ты купил вчера за двадцать дирхемов. Поднимайся, иди на рынок персиян и отдай его посреднику, чтобы он покричал о нем, и не продавай его меньше, чем за двадцать динаров чистыми деньгами на руки», — ответила девушка.
«О владычица красавиц, — сказал Нур-ад-дин, — разве вещь в двадцать дирхемов, которая продается за двадцать динаров, делают в одну ночь?» — «Господин, — ответила невольница, — ты не знаешь цены этого зуннара. Но пойди на рынок и отдай его посреднику, и, когда посредник покричит о нем, его цена станет тебе ясной».
Нур-ад-дин взял зуннар и понес на рынок персиян. Он отдал товар посреднику и велел ему кричать о нем, а сам присел на скамью перед одной из лавок. Посредник скрылся на некоторое время, а потом пришел к нему и сказал: «О господин, вставай, получи цену твоего зуннара. Она достигла двадцати динаров чистыми деньгами на руки». Купеческого сына крайне удивили слова посредника, он затрясся от восторга и, не веря счастью, поднялся, чтобы получить свои двадцать динаров. На эти деньги юноша купил разноцветного шелку, чтобы невольница сделала зуннары. Вернувшись домой, Нур-ад-дин отдал шелк девушке и сказал: «Сделай из всего зуннары и научи меня, чтобы я работал вместе с тобой. Я никогда в жизни не видел ни одного ремесла лучше и больше по заработку, чем это. Клянусь Аллахом, оно лучше торговли в тысячу раз!»
Невольница засмеялась и ответила: «Господин мой Нур-ад-дин, пойди к твоему приятелю москательщику и займи у него тридцать дирхемов, а завтра отдай их из платы за зуннар вместе с пятьюдесятью дирхемами, которые ты занял у него раньше».
Нур-ад-дин отправился к москательщику и сказал ему: «Дядюшка, одолжи мне тридцать дирхемов, а завтра, если захочет Аллах, я принесу тебе все восемьдесят дирхемов разом». Старик отвесил ему тридцать дирхемов. Нур-ад-дин, как накануне, купил на эти деньги на рынке мяса, хлеба, сухих и свежих плодов и цветов и принес все девушке, а звали ее Мариам-кушачница. Невольница быстро приготовила роскошное кушанье и поставила его перед своим господином, потом приготовила скатерть с вином, и молодые люди вместе принялись трапезничать, ухаживая друг за другом. Когда вино зашумело в головах, Мариам прочла такие строки:
Юноша и девушка беседовали, Мариам подавала Нур-ад-дину кубок и чашу и требовала, чтобы он налил и напоил ее тем, от чего приятно дыхание, а когда он касался ее рукой, не давалась из кокетства. Опьянение увеличило ее красоту и прелесть, и Нур-ад-дин произнес такие слова:
И они продолжали пить, пока Нур-ад-дин не захмелел и не заснул. Тогда Мариам поднялась и начала работать над зуннаром, следуя своему обычаю, а окончив, она почистила зуннар, завернула его в бумагу и, сняв с себя одежду, проспала подле Нур-ад-дина до утра, и было между ними из близости то, что было.
Потом Нур-ад-дин поднялся и исполнил свои дела, и Мариам подала ему зуннар и сказала: «Снеси его на рынок и продай за двадцать динаров, как ты продал такой же вчера». Юноша взял зуннар, отнес на рынок и продал за двадцать динаров, а потом зашел к москательщику, отдал восемьдесят дирхемов, поблагодарил за милость и пожелал ему блага.
«Дитя мое, продал ты невольницу?» — спросил москательщик. И Нур-ад-дин воскликнул: «Ты призываешь на меня зло! Как могу я продать дух из моего тела?»
Юноша рассказал старику всю историю, с начала до конца. Москательщик обрадовался и воскликнул: «Клянусь Аллахом, о дитя мое, ты меня обрадовал, и если захочет Аллах, тебе всегда будет благо! Я хотел бы для тебя блага из любви к твоему отцу, и чтобы наша дружба с ним сохранилась!». Нур-ад-дин расстался со старым москательщиком, пошел на рынок и, купив, как обычно, мясо, плоды и все необходимое, принес покупки Мариам.
Так Нур-ад-дин и Мариам прожили целый год. Каждую ночь девушка делала зуннар, а утром Нур-ад-дин продавал его за двадцать динаров, расходовал часть денег на необходимое, а остальные отдавал своей мастерице, которая прятала деньги у себя до времени нужды.
Через год девушка сказала: «Господин мой Нур-ад-дин, когда ты завтра продашь зуннар, возьми мне на часть денег цветного шелку шести цветов; мне пришло на ум сделать тебе платок, который ты положишь на плечо. Не радовались еще такому платку ни сыновья купцов, ни сыновья царей». Юноша сделал все, как велела Мариам. Кушачница целую неделю каждую ночь, после того как делала очередной зуннар, работала над платком. Нур-ад-дин положил подарок любимой на плечо и стал ходить по рынку. Купцы, вельможи города и простые люди останавливались возле него рядами и смотрели на его красоту и на хорошо сделанный платок.
Однажды ночью Нур-ад-дин пробудился от сна и увидел, что невольница плачет горючими слезами, тихо причитая:
«О госпожа моя Мариам, что ты плачешь?», — спросил купеческий сын. И девушка ответила: «Я плачу от страданий разлуки — мое сердце почуяло ее». — «О владычица красавиц, а кто разлучит нас, когда я теперь тебе милей всех людей и сильнее всех в тебя влюблен?» — спросил Нур-ад-дин. Любимая ответила: «У меня любви во много раз больше, чем у тебя, но доверие к ночам ввергает людей в печаль, и отличился поэт, сказавший:
«Господин мой Нур-ад-дин, — сказала она, — если ты не желаешь разлуки, остерегайся человека из франков, кривого на правый глаз и хромого на левую ногу (это старик с пепельным лицом и густой бородой). Он-то и будет причиной нашей разлуки. Я видела, что он пришел в наш город, и думаю, он явился только из-за меня». — «О владычица красавиц, — сказал юноша, — если мой взгляд упадет на него, я его убью!» И Мариам воскликнула: «Господин мой, не убивай его, не говори с ним, не продавай ему и не покупай у него. Не вступай с ним в сделку, не сиди с ним, не ходи с ним, не беседуй с ним и не давай ему никогда ответа законного. Молю Аллаха, чтобы он избавил нас от его зла и коварства!»
Утром Нур-ад-дин, как обычно, понес зуннар на рынок. Он присел на скамью перед одной из лавок и начал разговаривать с сыновьями купцов, одолела его дремота, и заснул юноша на скамье перед лавкой, накрыв лицо платком и удерживая концы его в руках. В это время шел по рынку тот самый франк в сопровождении еще семи франков и увидел Нур-ад-дина. Франк сел подле Нур-ад-дина и стал вертеть в руке платок. Юноша проснулся и увидел перед собой того самого человека, которого описывала возлюбленная. Он закричал на франка, а тот спросил: «Почему ты на нас кричишь? Разве мы у тебя что-нибудь взяли?» — «Клянусь Аллахом, о проклятый, — ответил купеческий сын, — если бы ты у меня что-нибудь взял, я бы, наверное, отвел тебя к вали!» И тогда франк сказал ему: «О мусульманин, заклинаю тебя твоей верой и тем, что ты исповедуешь, расскажи мне, откуда у тебя этот платок». — «Это работа моей матушки, она сделала его для меня своей рукой», — ответил Нур-ад-дин. «Продашь ли ты мне его и возьмешь ли от меня его цену?» — спросил франк. Юноша воскликнул: «Клянусь Аллахом, о проклятый, я не продам его ни тебе, ни кому-нибудь другому! Моя мать сделала его только на мое имя и не станет делать другого». — «Продай его мне, и я дам тебе его цену сейчас же — пятьсот динаров, и пусть та, кто его сделала, сделает тебе другой, еще лучше этого», — сказал франк. — «Я никогда не продам его». — «О господин мой, а ты не продашь его за шестьсот динаров чистым золотом?» И он до тех пор прибавлял сотню за сотней, пока не довел цену до девятисот динаров, но Нур-ад-дин сказал ему: «Аллах поможет мне и без продажи платка! Я никогда не продам его ни за две тысячи динаров, ни за большие деньги!»
Франк продолжал соблазнять Нур-ад-дина деньгами, пока не довел цену платка до тысячи динаров, и тогда некоторые из присутствующих купцов сказали: «Мы продали тебе этот платок, давай за него деньги!» А юноша воскликнул: «Я не продам его, клянусь Аллахом!» И один из купцов сказал: «Знай, о дитя мое, что этому платку цена — сто динаров, даже если она станет большой и найдется на него охотник, а этот франк дал за него тысячу динаров сразу, так что твоя прибыль — девятьсот динаров. Какой же ты хочешь прибыли больше, чем эта? Мое мнение, что тебе следует продать платок и взять тысячу динаров. Скажи той, кто тебе его сделала, чтобы сделала тебе другой или еще лучше, а сам наживи тысячу динаров с этого проклятого франка, врага веры».
Нур-ад-дин застыдился купцов и продал франку платок за тысячу динаров, и хотел пойти к своей Мариам, чтобы обрадовать ее вестью о том, какое дело было с франком, но франк сказал: «О собрание купцов, задержите Нур-ад-дина, — вы с ним мои гости сегодня вечером. У меня есть бочонок румийского вина, из выдержанных вин, и жирный барашек, и плоды, свежие и сухие, и цветы, и вы возвеселите нас в сегодняшний вечер. Пусть же ни один из вас не остается сзади». — «О Нур-ад-дин, — сказали купцы, — мы желаем, чтобы ты был с нами в вечер, подобный сегодняшнему, и мы могли бы с тобой побеседовать. Окажи милость и благодеяние и побудь с нами; мы с тобой — гости этого франка, так как он человек благородный».
Они стали заклинать Нур-ад-дина разводом и силой не дали ему уйти домой, поднялись, заперли свои лавки и, взяв Нур-ад-дина, пошли с франком. Пришли в надушенную просторную комнату с двумя портиками. Франк усадил гостей и расстелил скатерть, диковинно сработанную и дивно сделанную, на которой было изображение сокрушающего и сокрушенного, любящего и любимого, спрашивающего и спрошенного, и затем поставил на эту скатерть дорогие сосуды из фарфора и хрусталя, и все они были наполнены прекрасными плодами, сухими и свежими, и цветами. А потом франк подал купцам бочонок, полный выдержанного румийского вина, и приказал зарезать жирного барашка. Развели огонь, франк начал жарить мясо, кормить купцов и поить их вином. Он подмигивал гостям, чтобы они приставали к Нур-ад-дину с питьем. Купцы до тех пор поили Нур-ад-дина, пока тот не опьянел и не исчез из мира.
И когда франк увидел, что Нур-ад-дин погружен в опьянение, он сказал: «Ты возвеселил нас, о Нур-ад-дин, сегодняшним вечером — простор тебе и еще раз простор!» И франк принялся развлекать Нур-ад-дина словами, и затем приблизился к нему, и сел рядом, и некоторое время украдкой смотрел на него, разговаривая, а потом спросил: «О Нур-ад-дин, не продашь ли ты мне невольницу? Год назад ты купил ее в присутствии этих купцов за тысячу динаров, а я теперь дам тебе в уплату за нее пять тысяч динаров, больше на четыре тысячи». Юноша отказался, а франк продолжал его угощать и поить и соблазнял деньгами, пока не довел цены за девушку до десяти тысяч динаров, и хмельной Нур-ад-дин сказал перед купцами: «Я продал ее тебе, давай десять тысяч динаров!» Франк обрадовался и призвал купцов в свидетели.
Они провели за едой, питьем и весельем всю ночь, а затем франк крикнул своим слугам: «Принесите деньги!» Принесли деньги, и он отсчитал Нур-ад-дину десять тысяч динаров наличными и сказал: «Нур-ад-дин, получи деньги в уплату за твою невольницу, которую ты продал мне вчера вечером в присутствии этих купцов мусульман». — «О проклятый, — воскликнул Нур-ад-дин, — я ничего тебе не продавал, и ты лжешь, у меня нет невольниц!» Но франк сказал: «Ты продал мне невольницу, и эти купцы свидетельствуют о продаже».
Все купцы сказали: «Да, Нур-ад-дин, ты продал ему свою невольницу перед нами, и мы свидетельствуем, что ты ее продал за десять тысяч динаров. Поднимайся, получи деньги и отдай ему невольницу. Аллах даст тебе взамен лучшую. Разве не приятно тебе, Нур-ад-дин, что ты, купив невольницу за тысячу динаров, полтора года наслаждался ее красотой и прелестью, всякий день и ночь услаждал себя беседой с нею и близостью, а после этого нажил на этой девушке девять тысяч динаров сверх первоначальной цены? А она ведь каждый день делала тебе зуннар, который ты продавал за двадцать динаров. И после всего этого ты отрицаешь продажу и считаешь прибыль малой. Какая прибыль больше этой прибыли и какая нажива больше этой наживы? А если ты любишь девушку, то ведь ты насытился ею за этот срок. Получи деньги и купи другую невольницу, лучше, или мы женим тебя на одной из наших девушек за приданое меньше половины этих денег, и девушка будет красивей ее, и остальные деньги окажутся у тебя в руках капиталом». И купцы до тех пор уговаривали и обнимали юношу, пока он не взял десять тысяч динаров в уплату за невольницу. Тогда франк в тот же час привел судей и свидетелей, и они написали свидетельство о покупке у Нур-ад-дина девушки, которую зовут Мариам-кушачница.
Вот что было с Нур-ад-дином. Что же касается Мариам-кушачницы, то она просидела, ожидая своего господина, весь день до заката и от заката до полуночи, но ее господин не вернулся, девушка опечалилась и стала горько плакать. Старик москательщик услышал, что она плачет, и послал к ней свою жену. Та вошла, увидела мастерицу плачущей и спросила: «Госпожа, почему ты плачешь?». Девушка ответила: «Матушка, я сижу и жду прихода моего господина, Нур-ад-дина, а он до сих пор не пришел, и я боюсь, что кто-нибудь перехитрит его, чтобы он продал меня».
Жена москательщика ответила: «О госпожа моя Мариам, если бы твоему господину дали за тебя всю эту комнату, полную золота, он бы тебя не продал! Я ведь знаю его любовь к тебе. Но, может быть, о госпожа моя Мариам, пришли люди из города Каира от его родителей, и он устроил им пир в том помещении, где они стоят, и постыдился привести их в эту комнату, так как она не вместит их, или потому, что их степень мала для того, чтобы приводить их в дом. Или же он захотел скрыть от них твое дело и остался у них до утра, а завтра, если захочет Великий Аллах, он придет к тебе в благополучии. Не обременяй же свою душу ни заботой, ни горем, о госпожа. Вот в чем причина его отсутствия сегодня ночью. Я останусь и буду тебя развлекать, пока не придет твой господин».
Жена москательщика забавляла и развлекала Мариам разговором, пока не прошла ночь, а утром Мариам увидела, что ее господин Нур-ад-дин входит с переулка, и за ним следует франк в окружении толпы купцов.
Когда Мариам увидела их, у нее затряслись поджилки и пожелтело лицо, она задрожала, точно корабль посреди моря при сильном ветре. При виде этого жена москательщика спросила: «О госпожа моя Мариам, почему это ты изменилась в лице?». Девушка ответила: «О госпожа, клянусь Аллахом, мое сердце почуяло разлуку и отдаленность встречи». И затем она начала охать, глубоко вздыхать и произнесла такие стихи:
Потом Мариам-кушачница разрыдалась и сказала сквозь слезы жене москательщика: «О госпожа, не говорила ли я тебе, что моего господина Нур-ад-дина хитростью заставили продать меня! Я не сомневаюсь, что он продал меня сегодня ночью этому франку, хотя я его предостерегала. Но не поможет осторожность против судьбы, и ясна тебе стала правдивость моих слов».
В это время в комнату вошел Нур-ад-дин, девушка посмотрела на него и увидела, как изменился он в лице, как дрожат у него поджилки, как раскаивается он и печалится.
Она сказала любимому: «О господин мой Нур-ад-дин, ты, кажется, продал меня?». Нур-ад-дин зарыдал, заохал и, глубоко вздохнув, произнес такие стихи:
Юноша стал просить у невольницы прощения, говоря: «Клянусь Аллахом, о госпожа моя Мариам, пробежал калам с тем, что судил Аллах, и люди хитростью заставили меня продать тебя, я пренебрег тобой с величайшим небрежением. Но, может быть, тот, кто сулил разлуку, пошлет нам встречу». — «Я предостерегала тебя от этого, и было у меня такое предчувствие», — сказала девушка, потом она прижала его к груди, поцеловала между глаз и произнесла такие стихи:
В этом время вошел к ним тот франк и подошел, чтобы поцеловать руки Ситт Мариам, она же ударила его по щеке и воскликнула: «Удались, о проклятый! Ты неотступно ходил за мной, пока не обманул моего господина! Но только, о проклятый, если захочет Великий Аллах, будет одно лишь благо!». Франк засмеялся, попросил прощения у девушки и сказал: «О госпожа моя Мариам, а мой-то в чем грех? Это твой господин Нур-ад-дин продал тебя и со спокойным сердцем. Клянусь Мессией, если бы он тебя любил, не пренебрег бы тобою. Когда бы его желание обладать тобой не истощилось, Нур-ад-дин тебя не продал бы. И сказал кто-то из поэтов:
А невольница эта была дочерью царя Афранджи (это город, распространенный во все стороны, где много ремесл, диковин и растений, и он похож на город аль-Кустантынию). А ушла она из города отца своего из-за удивительной истории, рассказ о которой мы поведем по порядку, чтобы возрадовался слышащий и возвеселился.
Воспитывалась Мариам у отца и матери в великой изнеженности, научилась красноречию, письму и счету, наездничеству и доблести и изучила все ремесла, как, например, вышивание, шитье, тканье, выделывание зуннаров, обшивание галуном, золочение серебра и серебрение золота. Изучила она все ремесла мужчин и женщин, так что стала единственной в свое время и бесподобной в свой век и столетие. И Аллах (велик он и славен!) даровал ей такую красоту и прелесть, изящество и совершенство, что она превзошла всех людей своего века. К Мариам сватались властители островов, но отец девушки отказывал женихам, так как любил дочь великой любовью и не мог с ней расстаться ни на один час. Была она в семье единственной дочерью среди множества сыновей, и любил ее отец больше всех.
Случилось, что царевна как-то сильно заболела, так что приблизилась к гибели, и тогда дала обет, если выздоровеет, посетит такой-то монастырь, находящийся на таком-то острове. А этот монастырь считался у них великим, и они приносили ему, по обету, дары и получали в нем благодать. Когда Мариам выздоровела, она захотела исполнить обет. Отец ее, царь Афранджи, послал дочь, нескольких дочерей столичных вельмож и слуг в монастырь на маленьком корабле. По дороге к монастырю на судно с паломниками напал корабль мусульман, сражающихся на пути Аллаха, они захватили всех, кто был на корабле, деньги и редкости и продали добычу в Кайраване. Мариам попала в руки персиянина, купца среди купцов. Он был бессильный и не сходился с женщинами, и не обнажалась над женщиною его срамота. Назначил купец Мариам служанкой и сильно заболел. Болезнь длилась несколько месяцев, Мариам старательно прислуживала хозяину до тех пор, пока Аллах не исцелил персиянина. Купец не забыл доброту, участие и заботу и захотел вознаградить: «Попроси у меня чего-нибудь, о Мариам!». Девушка ответила: «О господин, я прошу тебя, чтобы ты продал меня лишь тому, кому я захочу и пожелаю». — «Хорошо, это тебе от меня будет, — ответил персиянин. — Клянусь Аллахом, о Мариам, я продам тебя только тому, кому ты захочешь, я вложил продажу в твои руки».