Большая комната. Письменный стол. На стене чей-то портрет.
Женщина достает из стола ножницы. Смеется:
— Как тебя зовут? А то и не знаю, кого стричь буду.
— Сережа, — говорю. — Сережа Васильев…
— А меня зовут Ирина Викторовна. Вот мы и познакомились… А теперь подставляй голову.
Сажусь. Она начинает щелкать ножницами, как заправский парикмахер. Руки у нее — ласковые, нежные, быстрые. Веселые руки. Мне хочется прижаться к ним лицом и сидеть долго — долго, не шевелясь, — такие они добрые.
Доброта… Не понимаю, почему люди прячут тебя друг от друга?
А может быть, так надо? Так и должно быть? Надо прятать тебя, чтобы в нужные, именно в нужные минуты ты океаном врывалась в человеческое сердце? Топила его в своих волнах?
Нет, тебя нельзя прятать, доброта! Тебя надо беречь. Охранять. И дарить тем, кто тебя заслуживает. Иначе ты перерастешь в злобу.
Надо быть добрым. Терпимым к людям. К людям, которые порой кажутся ненужными, смешными или злыми. К людям, с которыми мы каждый день встречаемся и о которых почти ничего не знаем. Или не хотим знать.
А что, если им нужна наша доброта? Так нужна, что они погибнут без нее. А мы не думаем об этом. А сами они об этом не скажут.
Не прячьте доброту. Ведь она, как и все другое, умирает…
— Готово, — говорит Ирина Викторовна. — Теперь вполне прилично.
Я ищу глазами зеркало.
— Какой требовательный молодой человек, — смеется она. — Ему и зеркало подавай…
Дает мне круглое карманное зеркальце. Смотрю на себя — ничего. Дразнить не будут.
— Спасибо, — говорю. — Большое спасибо.
— Пожалуйста. Только в следующий раз ты уж не стригись так. Ладно?
— Ладно, — говорю.
Зазвенел звонок. Мы пошли искать мой класс.
В первом «А» учительница сказала, что я — не ее.
В первом «Б» — то же самое.
В первом «В» — наконец-то! — я оказался в списке.
— Иди учись, — сказала Ирина Викторовна. — Смотри, чтобы мне на тебя не жаловались.
— Не будут, — заверил я и уселся за первую парту.
— Это место уже занято, — сказала учительница. Глаза ее зло смотрели сквозь очки. Она была похожа на сову. — Вообще, я не знаю куда тебя посадить… Класс переполнен.
— Да поместимся, — заулыбался я.
— Чего это ты такой веселый? Не на утренник пришел, а в школу. Если б не Ирина Викторовна, я бы тебя за родителями послала. Почему опаздываешь? Да еще в самый первый день занятий…
— Я больше не буду…
— «Не буду, не буду»! Все вы так говорите. А сами не даете работать. И как только не стыдно!
«И чего это она? — думал я. — И за что это она меня ругает?»
Когда она наконец выдохлась, я спросил:
— А можно, я с кем-нибудь втроем сяду?
— Садись, — буркнула она.
Я сел рядом с двумя мальчишками и целый час просидел глядя в одну точку. Даже не шевелился.
Ура, ура, ура!!! Мать получила карточки. Продуктовые карточки! Карточки, по которым мы будем получать хлеб!
Вот они. Я держу их в руках. Мне кажется, я держу хлеб.
— Не порви, — говорит бабка.
— Да ты что!
Карточки, продуктовые карточки! Вы еще не забыли их? Или уже забыли? И не вспоминаете? И не помните, как они выглядят? Как пахнут карточки — право на жизнь? Карточки — билеты в мечту? Карточки — оглушительный запах хлеба?
Не верю, что вы забыли. Их нельзя забыть…
А если забыли, значит, забыли многое. Значит, забыли войну, холод, голод, тоску, дожди.
А если забыли, значит, забыли, что каждый день надо драться за мир, солнце, хлеб, улыбки. Каждый день надо сражаться за то, чтобы нигде, никогда, никто не держал в руках карточки и не плакал над ними от счастья.
Я прыгаю по комнате. Я целую карточки. Я целую хлеб, хлеб!