— Ни с места! — крикнул милиционер. — Стрелять буду!
— А в следующий раз, — Пшеничный не выдержал, обернулся, — попрошу вести себя как представитель власти, а не как… — И не договорил, прыгнул в сторону, потому что…
…милиционер вытащил пистолет, и спустя мгновение трахнуло два выстрела.
На земле пропахало две борозды, раскидав мелкий щебень. Патроны были не холостые.
— Вернуться на шахту! — скомандовал милиционер. — Вперед! — И поехал за ними, напряженный.
Возле деревянной коновязи, пока милиционер заматывал повод, подождали, потом вошли в здание.
В большом помещении первого этажа было пусто и гулко. Женщина богатырского роста в шахтерской робе подпирала стену у окошка с надписью «Касса». Увидев милиционера, оживилась:
— Деньги привезли!
— Ты почему не на собрании, теть Дусь?
Милиционер ввел задержанных в пустую комнату. Женщина что-то прокричала им в спину про детей, непутевого мужа и окаянную жизнь.
— Документы. Вытряхнуть все из карманов. — Снял фуражку, кинул ее на стол. Затылок и виски щетинились. — Считаю вас подозрительными личностями, а если будете сопротивляться, продырявлю вам башки. Если вы простые люди, вас отпустят. Если американские шпионы, вам крупно повезло: я в разведроте служил, на первом Белорусском.
— Шизоид, — сказал сосед. — Ты хоть не хватайся за свою ДУРУ, там же боевые патроны.
Они выложили на застеленную газетой столешницу рядом с черным телефоном деньги, ключи, сигареты. На газете была проставлена дата: 8 мая 1949 года. Газета была свеженькая, новенькая. Милиционер ухватился за деньги, повернул бумажку к свету, настороженно скользнул взглядом по задержанным, оценивая их движения, весело прищурился…
— Денежки-то не наши. И курево заграничное. За дураков нас считали, не могли замаскироваться получше? К стене! Руки за голову! — Снял трубку телефона. — Рябенко. Два двенадцать. Жду.
— Ну все, поигрались? — Сосед устал держать руки над головой.
— Стоять! — крикнул милиционер.
За дверью зашумели. Послышался подъезжающий грузовик. Милиционер подошел к окну:
— Деньги привезли… — Раздались два выстрела, потом еще три.
— О, вот и бандиты! — обрадовался сосед. — Все-таки кино. Милиционер растерянно поглядел на них, кинулся вон из комнаты.
На улице стали стрелять. Сергей шмыгнул к полуотворенной двери. Никакой киногруппы во дворе не было. Толпа окружала что-то лежащее на земле. Сквозь брань и проклятия доносилось: «Шофера! И охранника! Скоты! Скоты…» и «Рябенко!»
Мимо Пшеничного пронесли убитых: охранника, шофера и милиционера, который задержал их.
Они прошли-пробежали мимо пенистого потока шахтных вод и вышли к трамвайной линии. И не узнали город.
Поля, огороды, какие-то хуторки. По откосу террикона ползет вверх вагонетка, груженная углем. Вертится колесо на главном подъеме.
Из проулка выехали грузовики с людьми в серо-зеленых мундирах. Возле кабины за дощатой перегородкой стояли автоматчики: везли пленных немцев. Немцы были веселы, переговаривались. Один из них запел, не сдержавшись, оборвал. Засмеялся…
— Гитлер капут!..
Слепой с баяном, шедший по тротуару, дернулся на звук немецкой речи, остановился, резко развернувшись вслед грузовикам.
— Идем! — толкнула его в спину шедшая с ним девушка. — Иди!
Вместо многоэтажек и планетария тянулись поля с кукурузой.
— Ну? — спросил Пшеничный.
— Гну, — сказал сосед.
Они стояли у проволоки, о которую споткнулся Сергей, и пытались «вернуться обратно». Было уже темно, тихо.
— Я шел слева, и ты споткнулся! И упал! И он подъехал!
— Он раньше! — кричал Пшеничный.
— Не ори! — Сосед обернулся, не видит ли их кто. — Пошли. Они повторили свой проход мимо проволоки, Сергей «споткнулся», попытался упасть, упал. Оглянулись на город — ничего не менялось.
— Может, надо повторить в другой раз, но в такое же время? — подумал Сергей вслух.
— Сейчас, — сосед тоже думал напряженно, — задом пошли. Как в обратной съемке, как в кино. Ляг сначала, как будто упал!..
Сергей лег, поднялся, пошел задом, переступил проволоку — ничего не изменилось…
Они устроились в сарае на окраине поселка.
Сергей стоял возле пролома и смотрел на горящие внизу огни.
— На газете был сорок девятый год. Бред. — Пожал плечами. — Что у нас было в сорок девятом? Атомную бомбу изобрели. Наши. А когда? До или после мая? Ладно, бомба есть. Донбасс — когда начали восстанавливать?
— В сорок третьем. Отец рассказывал: они с матерью изоляторы в развалинах собирали.
— Значит, Донбасс у нас на ходу. Образование ГДР, по-моему… И я родился! Я же в сорок девятом и родился!
Помолчали.
Сергей всмотрелся в родной неузнаваемый город и опять раздраженно пожал плечами: