Не осталось над гладью вод места, кроме этой горной вершины, человека для бесед, встреч и разлук, и оттого стала эта гора для него местом встреч и расставаний. Отделилась душа от тела, а тело — от души, и встали они друг против друга, лицом к лицу, подобно небу и земле.
— Ты бил себя по голове, но добился только того, что я упала с коня, — разгневалась душа.
— Я хотело покарать себя за то, что, не исполнив воли твоей, указало путь к спасению лишь своим потомкам, разделило род человеческий на своих и чужих, — отвечало тело, опустив голову.
— Кто дал тебе право карать себя! Лишь я могу тебя наказывать, — ответил Господь.
— И какую же кару ты уготовил мне? — спросил раб.
— Я намерен убить тебя.
— Тогда позволь мне вновь уйти под воду.
— Нет, подобная смерть обернулась бы твоей победой. Я хочу лишить тебя твоей сути, спасти тебя от тебя самого.
— Значит, смерть из твоих рук есть мое избавление?
— Это будет избавлением и тебе, и мне.
Он не знал, чем были эти разделение и встреча — встречей или расставанием. Когда воды схлынули с гор, ушли с равнин, освободили впадины, он тоже спустился с вершин и навестил выступивший из-под воды родной край. И увидев, что потомки его, целы и невредимы, вновь восстановили родину, он преклонил колени и поцеловал землю.
— Отныне эта земля священна, — воскликнул он.
Мужчины и женщины, старики и дети, узрев его, пали на колени и, целуя ему ноги, молвили:
— Священен и наш праотец, не давший пресечься роду нашему.
В каждом дворе, каждом доме воздвигли в его честь памятники и, низко кланяясь этим памятникам, опускались на колени, поклоняясь ему.
Когда же он истосковался по встрече с собой, вновь ушел в горы. Вновь разделившись надвое, он телом созерцал дух свой, а духом — тело. С небес приветствовала душа тело его, с земли приветствовало тело душу.
— Что это значит, ты велел поставить себе памятники и поклоняться тебе? — гневно вопросил Господь. — Разве не известно тебе, что в этом мире лишь я достоин поклонения?! Твоя единственная ценность в том, что, став моим жилищем, ты хранишь меня в себе. Знаешь ли ты, что лишь я дарю мир этому логову страстей, обиталищу дьявола! Без меня ты всего лишь горсть праха, сухой пень.
— Они поклоняются мне, потому что я твой посланник. В моем образе они видят тебя.
— Глядя на тебя, они видят своего праотца, поклоняются предку, построившему им крепость из плоти и костей и оберегающему эту крепость. Мне нужно не их, а твое поклонение. Так отвечай, ты сдаешься?
— Но я и без того в твоей власти.
— Верно, сейчас ты в моей власти. Однако утром ты вернешься в свой край и вновь начнешь свои игры. Я хочу, чтобы ты ночью и днем служил мне — нет тебе более достойного наказания. Пойми, я не хочу, чтобы ты ни подражал мне, ни становился моим рабом — подражая мне, будучи рабом, ты служишь себе.
— Каково же будет твое повеление? — спросил раб.
— Ступай и вели разрушить эти идолы!
Он обошел все улицы спящей деревни, свергал с пьедесталов наземь все статуи, поставленные в его честь, стер все свои изображения из раздробленной памяти камня. Потомки его, проснувшись на шум, с изумлением взирали на суетящегося в безумии патриарха. А патриарх, воздев кирку, как знамя, во весь голос кричал:
— Веруйте лишь в Бога, только ему поклоняйтесь! Все остальные верования — ничто, кроме безверия. Все остальные поклонения — есть неверие! Нет на земле святой земли, есть дух святой! Священен дух и камня, и земли…
Наутро народ собрался у ложа патриарха. С трепетом в сердце ждали они его пробуждения, а после — его речей, о чем он заговорит.
Восстав с ложа, он вышел на свет и понял, что-то произошло, тогда, усталый, попытался вспомнить события ночи. Голова болела, как у человека, накануне изрядно выпившего вина. И так был он утомлен жизнью, что не хотелось ему ни воды, ни воздуха.
Увидев своего патриарха живым, потомки радостно распростерлись у его ног.
— В чем мы ослушались тебя, отец, за что ты на нас так прогневался? — спросили его. — Укажи нам свое божество, мы хотим поклоняться духу, который ты считаешь святым, — сказали они.
Он с трепетом поднял руку и указал дрожащим пальцем на сереющую вдали гору. Потом, повернувшись к горе, опустился на колени, коснулся лбом земли, восхвалив дух, вознес ему молитву, принося жизнь свою в жертву Всевышнему. И весь народ от мала до велика обратил взоры свои в ту же сторону, все опустились коленями на землю, перед которой склонился их патриарх, и поклонились горе, куда на встречу с собой уходил он. И весь народ в один голос вознес молитвы духу его.
— Отныне будет та гора местом вашего поклонения, — сказал он, — все желания свои обращайте к ней, и Бога ищите на той древней горе…
А ночью он вновь проклинал себя:
— Ты должен был указать им не место своего духа, а научить каждого найти место своего сердца, призвать каждого прислушиваться к своей душе.
— Я указал им на тебя, — тело виновато посмотрело снизу-вверх, — привел свой род поклониться тебе. Я пришел служить тебе не только сухим стволом своим, но и всеми корнями, всеми ветвями своими.
— Разве не говорил я тебе, — в небесах вспыхнул и тут же погас гнев духа, — что не нуждаюсь в рабском поклонении. Твоя рабская страсть служит лишь тому, чтобы, пожертвовав частью жизни, спокойно растрачивать остальную. Лишь одно поклонение признаю я — нести мое бремя, жить мной, забыв о себе, думать, как я, говорить, как я. Несущий мое бремя освобождается от своего, уста, которыми говорю я, избавятся от бремени слов.
— Я хочу служить тебе не только по ночам, но и днем. Но отчего-то тебе не угодно то, что я делаю днем.
— Верно, ночами ты всецело предаешься мне. И днем, как сам говоришь, стараешься услужить мне. И службой этой отделяешь себя от меня. Мне нет никакой пользы от такого служения, такого поклонения. Если ты воистину хочешь служить мне, то не нужно ничего делать от своего имени.
— Но ведь у меня есть и своя жизнь. И если я не проживу ее, то умру.
— Ты и без того умрешь. Так живи, как живется, жизнь, которой ты живешь, не имеет иного исхода.
— Я знаю это, однако не хочу верить. Потому и стараюсь уберечься ото всего, что может грозить мне смертью.
— И от меня?
— И от тебя.
— А известно ли тебе, что, избегая одной смерти, ты приближаешься к другой?
— Мне неведомо, куда я иду, но знаю я, от чего убегаю. Моих знаний хватает лишь, чтобы познать это.