Оказавшись в салоне, Швецов буквально рухнул на жесткое сидение, привалившись спиной к борту и глубоко задышав. В самом разгаре церемонии, когда уйти было просто невозможно, у него вдруг разболелись старые раны, память минувшей войны. Алексей заметил, что в последнее время они стали беспокоить его все чаще, видимо, это было первым признаком наступившей старости. Раздробленные давным-давно кости нестерпимо ломило, да еще разболелась голова, словно к перемене погоды.
– Алексей Игоревич, вам плохо, – участливо осведомился один из телохранителей, занявших место в салоне рядом с главой государства. Он первым обратил внимание на то, что президент сидит с закрытыми глазами, закусив губу, словно от сильной боли. – Вам что-нибудь нужно? – с искренней заботой спросил офицер службы безопасности. – Может, доктора?
– Нет, не нужно никакого доктора. Все в порядке, – Швецов усилием воли заставил себя забыть о боли. Как ни странно, сейчас это удалось довольно легко. – Все хорошо, спасибо за беспокойство, Владислав. Пожалуйста, свяжитесь с Захаровым, хочу знать, как у него дела с нефтяниками.
Ни торжества, ни даже боль не могли заставить главу государства забыть о деле, которому отныне он целиком посвятил свою жизнь. Швецов старался сделать все для возрождения России, ибо он видел ее могущество. И президент в своем стремлении был не одинок, а потому сейчас еще один из тех, кого можно без доли иронии назвать патриотом, должен был сам или через доверенных лиц вести очень важные переговоры.
И этот вопрос сейчас более всего иного беспокоил президента, сделавшего ставку на главное богатство России, ее запасы нефти и газа, которые должны были стать фундаментом возрождения страны. И теперь он боялся, хотя и не смел признаться в этом даже себе, что мог ошибиться. А проиграв эту партию, он точно знал, что лишится всего, лишится своей мечты, ради которой и начал эту опасную игру под названием политика.
Ормузский пролив
15 марта
Широко раскинув длинные и узкие, точно у планера, крылья, разведывательный самолет U-2R неспешно скользил на высоте больше двадцати километров над поверхностью земли. Над крылатой машиной простерлась прозрачная, точно родниковая вода, бирюзовая чаша неба, и солнце вонзало свои лучи, от которых спасали только темные очки летного шлема, точно в кабину самолета. Небосвод был на удивление безоблачным, и абсолютно пустым в этот час. Но того, кто управлял самолетом, заботило происходящее не в небесах вовсе, а на грешной земле.
Сидевший в тесной кабине разведчика капитан американских военно-воздушных сил Джеймс Т. Майерс цепким взглядом следил за показаниями приборов, в который раз сообщавших летчику, что полет проходит нормально, и нет повода для беспокойства. Но "умная" электроника не могла знать все, и соответствие показателей норме отнюдь не означало отсутствие опасности для доверившегося крылатой машине человека.
Впрочем, сейчас капитан Майерс был уверен в своей безопасности на все сто процентов, хотя и находился над враждебной территорией. Его нынешний маршрут пролегал над Ираном, пересекая страну по диагонали с северо-запада на юго-восток. И целью этого полета, несмотря ни на что, таившего в себе долю риска, были две иранские дивизии, как раз сейчас оказавшиеся в фокусе мощнейших камер, установленных на разведывательном самолете. Сложная и чуткая аппаратура сканировала в эти секунды земную поверхность на площади в несколько тысяч квадратных метров в видимом и инфракрасном диапазоне. Зашифрованный поток данных с борта U-2R шел на землю через висевший где-то над южной частью аравийского полуострова спутник связи, чтобы эксперты как можно быстрее расшифровать ее, обеспечив аналитиков в штабах всех уровней работой на долгое время.
Сейчас далеко внизу, вздымая клубы пыли, четко видимые даже с орбиты, рвались через пустыню по направлению к иракской границе две дивизии иранцев, Шестнадцатая танковая и Восемьдесят четвертая механизированная. Свыше трехсот танков и втрое больше бронемашин, несколько десятков тысяч солдат без какой-либо причины вдруг покинули свои ангары и казармы близ города Керманшах, устремившись к той линии, за которой начиналась ответственность американских солдат, давно и надолго обосновавшихся на родине покойного Саддама Хусейна.
Сначала перемещения иранских войск были замечены со спутника, пролетавшего как раз над этим районом, и информация о неожиданных маневрах поступила в штаб группировки коалиционных сил в Ираке спустя считанные минуты после того, как танки тронулись с места. Однако спутник пробыл над нужным районом несколько минут, пролетая на высоте сто пятьдесят километров со скоростью несколько тысяч метров в секунду, и вскоре поток данных прекратился, оставив генералов на земле в тревожном недоумении.
Разумеется, никто в штабе оккупационных войск в Багдаде не думал всерьез, что иранцы решат перейти границу, вступив в бой с американскими войсками, ведь для них это означало немедленный массированный ответный удар, нанесенный одновременно с суши, моря и с воздуха, на подготовку которого американцам понадобились бы считанные минуты. Но все же генералы в командном центре решили подстраховаться, и поэтому с американской военной базы в турецком Инжирлике поднялся в воздух разведывательный самолет, взявший курс на Иран.
Конечно, стоило только американскому самолету войти в воздушное пространство другой страны, он был тотчас обнаружен, ведь это не был самолет-невидимка, знаменитый "стеллс", почти неразличимый для радаров. В разведывательный самолет в считанные секунд цепко впились направленные с земли лучи многочисленных радаров. Но знать о присутствии, и быть способными помешать выполнению чужаком своей миссии – это совсем разные вещи. И сейчас десятки иранских операторов радиолокационных станций, по цепочке передававших друг другу нарушителя, бессильно сжимали кулаки и скрежетали зубами, наблюдая за мерцающей на экранах точкой. Американский разведчик летел на высоте двадцать километров над землей, ни разу не снижаясь более чем на пятьсот метров, и старые иранские зенитные комплексы " Усовершенствованный Хок", произведенные опять же в Штатах, не могли достать наглеца своими ракетами.
Майерс знал, что у иранцев есть и более мощное оружие, от которого его не защитит даже вдвое большая высота полета, – старые, но еще очень опасные русские ракеты SA-5 "Гаммон", способные доставать цели, летящие в стратосфере. Но эти ракеты были стационарными, позиции их были известны весьма достоверно, и специалисты в штабе, разрабатывавшие маршрут полета, выбрали такой курс, чтобы разведчик ни разу не оказался в зоне досягаемости этих ракет даже на мгновение. Потеря самолета и пилота над иранской территорией могла вызвать любые последствия, и поэтому, идя на нарушение всех международных законов, командование Майерса все же старалось избежать лишнего риска. Конечно, Джеймс понимал, что все эти меры предосторожности вызваны вовсе не заботой о нем лично, а политическими мотивами, но, право же, пилот не обижался на своих командиров. Просто такова была специфика его работы, и несогласных с ней никто не держал в авиации силой.
Три часа понадобились капитану, чтобы добраться до того района, где совершали свои маневры в опасной близости от иракской границы иранские танковые колонны, три долгих часа, половину из которых самолет Майерса непрерывно находился под прицелом. Почему-то до сих пор иранцы не подняли в воздух перехватчики, и капитану начинало казаться, что происходящее на земле действо было рассчитано именно на присутствие таких зрителей, как он. Над утюжившими пустыню стальными колоннами кружили вертолеты огневой поддержки, порой появлялись державшиеся у земли штурмовики, но пока ни один самолет не пытался помешать кружившему, точно стервятник, над стремительно перемещавшимися по земле танками и боевыми машинами пехоты разведчику. Казалось, иранцы намеренно демонстрируют свою мощь, устроив грандиозную постановку для заокеанских зрителей.
Завершив очередной круг поперечником несколько десятков километров, Майерс привычно бросил взгляд на индикаторы приборов, убедившись, что вся аппаратура в полном порядке, и съемка не прекращается ни на секунду. Установленная на самолете аппаратура позволяла передавать картинку с мощных фотокамер высокого разрешения в штаб на земле с задержкой в считанные секунды, то есть почти в режиме реального времени. Причем сжатые в видеопакеты данные могли транслироваться напрямую в наземный пункт, либо, если расстояние оказывалось велико, передавались через спутник связи. Генералы, следившие за ходом учений иранцев, могли видеть все тактические приемы, отрабатывавшиеся персами, все их маневры с минимальным опозданием.
Тем временем под брюхом высотного разведчика начала сгущаться облачная пелена, к которой добавлялись клубы взметенного в воздух гусеницами сотен тяжелых машин песка и пыли. Видимость стала ухудшаться, и Майерс решил связаться со штабом. Он знал, что переговоры будут перехвачены иранцами, но мало слышать их, нужно еще и расшифровать сказанное, а на это в лучшем случае у персов ушло бы много недель даже при использовании мощнейших компьютеров, которых, кстати, в Тегеране попросту не было.
Джим знал, что в былые времена его предшественники на точно таких же самолетах выполняли полеты в режиме радиомолчания, но сейчас все изменилось. И хотя даже теперь переговоры разрешалось вести в особых случаях, сложнейшие алгоритмы, заложенные в аппаратуру связи, надежно шифровали каждое произнесенное слово.
– База, база, я – Орлиный глаз, – быстро заговорил в прижатый к горлу микрофон капитан, настроившись на нужную частоту. – Наблюдаю ухудшение погодных условий, сгущается облачность. Визуальное наблюдение затруднено. Разрешите снизиться до пятидесяти тысяч футов.
– Орлиный Глаз, я – база, – раздался в наушниках чуть искаженный помехами голос оператора. – Разрешаю опуститься до пятидесяти тысяч футов. Будьте осторожны, Орлиный Глаз, – у иранцев могут быть ракеты "Хок".
– Вас понял, база, – судя по ответу, на полет Майерса было поставлено многое, иначе не стали бы командиры подставлять под удар, пусть и гипотетический, своего пилота. – Иду на снижение.
Джим толкнул штурвал от себя, и самолет, накренившись носом, начал скользить вниз. Цифры на альтиметре начали медленно меняться. Разведчик был очень легким и хрупким, только такой ценой удавалось обеспечить огромную высоту полета, и потому все маневры на нем следовало проводить очень осторожно, ведь слишком сильной перегрузки самолет мог не выдержать.
Осторожно, выверяя каждое движение, Майерс вел свой самолет вниз, и многотонная машина подчинялась едва заметным движениям нежных и чутких, точно у хирурга, рук пилота. Разведчик плавно, точно съезжая вниз по ледяной горке, двигался к земле, по-прежнему описывая при этом круги, центром которых было скопление иранских танков.
Пронзительно запищал зуммер системы предупреждения о радиолокационном облучении, наполняя не отличавшуюся простором кабину, где как раз умещался один человек в высотном костюме, противным резким звуком. Джим Майерс не успел понять, что произошло, когда краем глаза увидел устремившиеся к нему с земли огненные стрелы, оставлявшие за собой столбы светлого, быстро рассеивавшегося дыма.
– База, база, я – Орлиный Глаз, – едва сдерживая волнение, произнес капитан, настраиваясь на передачу. – Попал под зенитный обстрел. Повторяю, по мне выпущены ракеты!
– Орлиный Глаз, выполняйте противоракетный маневр, – раздался в ответ ровный голос оператора, должно быть, сидевшего где-то в тысячах километров отсюда в уюте и спокойствии штаба. – Уклоняйтесь, Орлиный Глаз!
Иранские зенитчики, терпеливо выбиравшие момент, все же дождались своего звездного часа. Они долго следили за кружившим на огромной высоте американским разведчиком, ни чем до поры не выдавая себя. И стоило только потерявшему бдительность, поверившему в свою безнаказанность пилоту сделать ошибку, опустившись чуть ниже, чем должно, иранцы нанесли быстрый и неотразимый удар.
Три ракеты "Хок", выпущенные сразу с трех установок, располагавшихся в нескольких километрах друг от друга, взмыли в небеса, туда, где неразличимый для человеческого взора, заметался из стороны в сторону американский самолет, пытавшийся сбить прицел. Ракеты приближались к цели с разных сторон, захватывая ее в клещи, и суматошные маневры американского пилота были тщетны.
– Орлиный Глаз, я – Наблюдатель, – на связь с Майерсом вышел оператор летающего радара Е-3А "Сентри", самолета дальнего радиолокационного обнаружения, поднявшегося в воздух с авиабазы в иракском Мосуле, и теперь барражировавшего у самой границы.
Экипаж "Сентри" внимательно отслеживал все полеты иранских самолетов и вертолетов, особое внимание уделяя району странных маневров, и от его взора не укрылась опасная ситуация, в которую попал разведывательный самолет. Взгляды дюжины операторов, сидевших в озаряемом лишь мерцанием многочисленных мониторов салоне, были прикованы к радарам, на которых отражалась обстановка в воздухе на несколько сот миль вглубь территории Ирана:
– Набирайте высоту, иначе вас собьют!
Майерс и сам понял, что нужно делать. Он резко рванул штурвал на себя, и нос самолета послушно задрался почти в зенит. Выполнять такие маневры на разведчике было небезопасно, но еще большую опасность представляли собой приближавшиеся иранские ракеты. Рискуя, Джеймс Майерс пытался успеть за считанные секунды набрать на далеко не самом скоростном самолете лишние несколько километров, уйдя так высоко, что ракеты просто выжгут все топливо и бессильно упадут на землю, так и не поразив цель.
Пилоту почти удалось завершить маневр, и две ракеты MIM-23B прошли мимо, не сумев дотянуться до взмывшего в стратосферу самолета. Капитан уже вздохнул с облегчением, когда несколькими десятками метров ниже ослепительно вспыхнул огненный шар взорвавшейся пятидесятикилограммовой боеголовки, а спустя мгновение самолет ощутимо тряхнуло, и он вдруг стал заваливаться на крыло.
Крохотный осколок все же достиг цели, и теперь из левого двигателя разведчика вместо струи выхлопных газов вырывался темный дым. На приборной панели тревожно-красным светом замигали сразу несколько индикаторов, заверещала сирена системы предупреждения об аварийных ситуациях.
– База, база, я подбит, – закричал американский летчик, на несколько секунд теряя самообладание. – Поврежден левый двигатель,- сообщил готовый впасть в панику пилот. Под ним на сотни километров простиралась враждебная земля, и даже если не подведет катапульта, даже если он спасется из терпящего бедствие самолета, там, внизу, Джеймса Майерса не ждет ничего хорошего. – Теряю высоту! Как поняли, база?
– Вас слышу, Орлиный Глаз, – наконец в голосе диспетчера, с земли контролировавшего полет, тоже почувствовалось напряжение. – Приказываю немедленно покинуть воздушное пространство Ирана. Ложитесь на курс двести сорок.
– Вас понял, иду курсом двести сорок. – Капитан тронул штурвал, разворачивая самолет в сторону границы. Ему оставалось пролететь несколько сотен километров, чтобы оказаться в воздушном пространстве Ирака, под надежной защитой.
– Орлиный Глаз, я – Наблюдатель, – вновь подал голос "Сентри", по-прежнему внимательно отслеживавший ситуацию в небе Ирана. – Наблюдаю взлет двух иранских самолетов в районе иракской границы, квадрат Ромео-два. Вероятно, это F-14A "Томкет". Идут на перехват. Меняйте курс.
– Я теряю высоту, – Майерс с тревогой смотрел на приборы. – Прошу разрешения покинуть самолет. – Он понимал, что катапультироваться над вражеской территорией опасно, но еще опаснее было сидеть без действия в кабине приближающегося к земле самолета.
– Орлиный Глаз, я – база, – раздалось в наушниках. – Берите курс на Персидский залив. Катапультироваться разрешаю только над нейтральными водами. – Поврежденный разведчик находился слишком далеко от границы, и шанс на то, что американские спасатели успеют к месту приземления пилота раньше иранцев, если капитан сейчас покинет терпящую бедствие машину, был ничтожным.
Подчиняясь приказу, Джим Майерс развернул самолет в сторону моря, надеясь успеть покинуть пределы Ирана до того, как его настигнут приближающиеся с севера перехватчики. Неманевренный и тихоходный разведчик в столкновении с современными истребителями, имеющими почти такой же потолок полета, не имел абсолютно никаких шансов.
На высоте шестнадцать тысяч метров Джеймс Майерс изо всех сил в одиночку боролся со смертельно раненой машиной, пытаясь увести самолет прочь из воздушного пространства Ирана. А на казавшейся пилоту такой далекой земле нервный импульс тревоги заставил сердца сотен людей забиться вдвое быстрее. Одним из них был генерал-майор Роджер Уэйн, заместитель командующего группировкой армии Соединенных Штатов в Ираке, уже извещенный о разыгрывающейся в иранском небе драме, главным действующим лицом которой был американский летчик, тем временем связался с командиром группировки американских военно-морских сил в Персидском заливе, вице-адмиралом Флемингом. Тот как раз находился на борту атомного ударного авианосца "Авраам Линкольн", флагмана американской эскадры.
– Адмирал, – поприветствовал коллегу Уэйн. – Добрый день. Боюсь, адмирал, мы столкнулись с некоторыми трудностями, я и хотел бы попросить вас о небольшом одолжении.