— Как же отреагировал Белый дом?
— Им понравилась Первая фаза. Дешево, быстро и, при надлежащем исполнении, секретно на сто процентов. Фаза подразумевала внедрение подразделений специального назначения в зараженные области с приказом обнаружить, изолировать и уничтожить.
— Уничтожить?
— Ликвидировать.
— Имелись в виду отряды «Альфа»?
— Да, сэр, и они действовали очень успешно. Пусть все засекречено на следующие сто сорок лет, но могу сказать, что действия тех подразделений остаются одним из наиболее выдающихся моментов в истории американских элитных войск.
— Что же пошло не так?
— В смысле первой фазы — ничего, но отряды «Альфа» были временной мерой. В их задачу никогда не входило устранение угрозы, они должны были всего лишь сдержать ее, выигрывая время для второй фазы.
— Но Вторую фазу так и не завершили.
— Даже не начали, вот в этом и заключается причина, почему американских военных поймали на постыдной неподготовленности.
Вторая фаза была национальным делом, подобных которому не случалось со времен самых черных дней Второй мировой. Такие мероприятия требуют геркулесовых вложений государственных активов и гражданской поддержки. Ни того, ни другого в то время не наблюдалось. Американцы только что пережили долгий и кровопролитный конфликт. Они устали. Они были сыты по горло. Как и в семидесятые, маятник качнулся от воинственных до прямо-таки пацифистских настроений.
При тоталитарных режимах — коммунизме, фашизме, религиозном фундаментализме, поддержка народа — данность. Можно начинать войну, продолжать войну, обрядить всех в военную форму на какой угодно промежуток времени и не беспокоиться об обратной реакции. При демократии ситуация диаметрально противоположная. Поддержку народа приходится лелеять как ограниченный государственный ресурс. И тратить мудро, аккуратно, с отдачей, во много раз превышающей вложения. Америка особенно чувствительна к усталости от войны и ничто не дает такой негативной обратной реакции, как предчувствие поражения. Я говорю «предчувствие», потому что американское общество живет по принципу «все или ничего». Мы — как большой куш, гол, или нокаут в первом раунде. Мы хотим знать — и об это должны знать все остальные, — что наша победа не просто неоспорима, а совершенно сногсшибательна. Если нет… ну, тогда… вспомните, какими мы были до Паники. Мы не проиграли в последнем локальном конфликте, вовсе не проиграли. На самом деле мы справились с очень сложной задачей при минимуме ресурсов и в крайне неблагоприятных обстоятельствах. Мы выиграли, но люди видели все совсем в другом свете, потому что наш национальный дух требовал победоносного блицкрига. Слишком много времени прошло, слишком много денег вложено, слишком много загублено жизней и поломано судеб. Мы не просто растранжирили поддержку народа, мы ушли в полный минус.
Подумайте о стоимости Второй фазы. Знаете, сколько всего требуется, чтобы одеть одного-единственного американца в военную форму? И я имею в виду не только время, когда он будет в ней — обучение, обмундирование, вооружение, пища, кров, транспорт, медицинское обслуживание. Я говорю обо всей сумме, на которую ради него придется раскошеливаться американским налогоплательщикам всю свою жизнь. Это неподъемная финансовая ноша, а в те дни нам едва хватало денег, чтобы сохранить имеющееся.
Даже если бы мы наскребли достаточно средств, чтобы нашить солдатских мундиров для Второй фазы, кто бы стал их надевать? Здесь уже речь идет о сути американской усталости от войн. Будто не хватало «традиционных» страшилок — убитые, обезображенные, сломленные, — появился целый выводок новых проблем. «Преданные». Мы были армией добровольцев, и посмотрите, что случилось с нашими добровольцами. Сколько вы слышали историй о каком-нибудь солдате, чей срок службы увеличили, о каком-нибудь бывшем резервисте, которого после десяти лет гражданской жизни вдруг ни с того ни с сего призвали на службу? Сколько «солдат выходного дня» потеряли работу или дом? Сколько вернулись к разбитой жизни или вообще не вернулись? Американцы — честный народ, мы ждем справедливой сделки. Я знаю, многие нации считали нас наивными или даже инфантильными, но это один из наших священных принципов. Видеть, как Дядя Сэм берет назад свое слово, плюет на частную жизнь людей, плюет на их свободу…
После Вьетнама, когда я служил молодым командиром взвода в Западной Германии, нам пришлось вводить систему поощрений, чтобы удержать солдат от самоволок. После той последней войны никакие поощрения не могли восполнить обедневшие ряды, никакие бонусы, особые условия или онлайн-вербовка, замаскированная под обычные видеоигры. Это поколение уже нахлебалось, и вот поэтому, когда мертвецы начали пожирать нашу страну, мы оказались слишком слабы и уязвимы, чтобы остановить их.
Я не виню гражданское руководство, и не считаю, что мы, люди в форме, им ничем не обязаны. Это паша система, и она лучшая в мире. Но ее нужно защищать, отстаивать и никогда больше не попирать.
В довоенные времена это поселение считалось самым отдаленным на Земле. Здесь, рядом с южным геомагнитным полюсом планеты, над четырехкилометровой ледяной коркой озера Восток, зарегистрирован мировой рекорд минусовой температуры — восемьдесят девять ниже нуля по Цельсию, и вообще в этом месте она редко поднимается выше минус двадцати двух. Тут очень холодно, но больше всего станция привлекла Брекинриджа Брека Скотта тем, что наземный транспорт добирается до нее около месяца.
Мы встретились в «Куполе», укрепленной геодезической теплице, которую снабжает энергией геотермальная электростанция. Эти и другие новшества ввел сам мистер Скотт, когда взял станцию в аренду у русского правительства. Он не покидал ее со времен Великой Паники.
— Вы разбираетесь в экономике? Я имею в виду настоящий, довоенный, глобальный капитализм. Знаете, как он работал? Я — нет, и любой, кто скажет иначе, просто кусок дерьма. Там нет правил, нет абсолютных понятий. Выигрыш, проигрыш, сплошная лотерея. Единственное правило, которое я понимаю, объяснил мне в Вартоне один профессор. Профессор истории, не экономики. «Страх, — говаривал он. — Страх самый ценный товар во Вселенной». Меня это убило. «Включите телевизор, — говорил он. — Что вы увидите? Люди продают свои товары? Нет. Люди продают страх того, что вам придется жить без их товаров». И он был чертовски прав. Боязнь постареть, боязнь остаться в одиночестве, боязнь бедности, боязнь поражения. Страх — наше фундаментальное чувство. Страх во главе всего. Страх продает. Это стало моей мантрой. «Страх продает».
Впервые услышав о вспышках странной болезни, тогда ее еще называли африканским бешенством, я увидел шанс всей своей жизни. Никогда не забуду тот первый репортаж: Кейптаун, всего десять минут самого репортажа и час рассуждений по поводу того, что случится, если вирус когда-нибудь доберется до Америки. Боже, храни новости. Через тридцать секунд я нажал кнопку быстрого набора на трубке.
Я пообщался со многими важными людьми. Они все видели тот репортаж. Я первым предложил реальную идею — вакцина, настоящая вакцина против бешенства. Слава богу, от бешенства не лечат. Лекарство покупают только при подозрении на инфицирование. Но вакцина! Она предупреждает болезнь! Люди будут принимать ее все время, пока есть опасность заразиться!
У нас было множество связей в биомедицинской промышленности и еще больше на Хилл- и Пенн-авеню. Мы получили бы прототип всего через месяц, а предложение составили через пару дней. К восемнадцатой лунке все уже пожимали друг другу руки…
— А что же Управление по контролю за продуктами и лекарствами?
— Я вас умоляю! Вы что, серьезно? Тогда Управление было одной из самых плохо финансируемых и отвратительно управляемых организаций в стране. Они, кажется, все еще радовались, что так ловко убрал и красный краситель № 2 из «М&Мs». К тому же это была самая дружественная по отношению к бизнесу администрация в истории Америки. Дж. П. Морган и Джон Д. Рокфеллер заготавливал и дровишки на том свете для того парня из Белого дома. Его люди даже не стали читать нашу оценку издержек. Наверное, они уже искали волшебную панацею. Вакцину провели через Управление всего за два месяца. Помните речь президента в конгрессе? Мол, препарат уже тестировали в Европе и только наша же «раздутая бюрократия» сдерживала его появление на рынке? Помните болтовню о том, что «людям нужно не большое правительство, а большая защита, и чем больше, тем лучше»? Иисусе, по-моему, от этих слов полстраны писало кипятком. Насколько поднялся тогда его рейтинг? До шестидесяти процентов? Или до семидесяти? Знаю только, что наши акции в первый же день размещения на рынке взлетели на 389 процентов!
— Ивы не знали, эффективен ли препарат?
— Мы знали, что он эффективен против бешенства, а именно нем нам и говорили, верно? Просто какой-то странный штамм вируса бешенства.
— Кто говорил?
— Ну, знаете, «они». ООН там, или… кто-то еще. В конце концов все начали называть это именно так — африканское бешенство.
— Препарат когда-нибудь тестировали на реальной жертве?
— Зачем? Люди ведь делали прививки от гриппа, не зная, от того ли штамма у них вакцина. Что изменилось?
— Но ущерб…
— Кто знал, что все зайдет так далеко? Вы же в курсе, как нас пугают болезнями. Иисусе, можно подумать, Черная Смерть косит земной шар каждые три месяца… эбола, атипичная пневмония, птичий грипп. Представляете, сколько людей сделало на этих страшилках деньги? Черт, я заработал первый миллион на бесполезных таблетках от боязни грязных бомб.
— Но если бы кто-то узнал…
— Узнал — что? Мы же не врали, понимаете? Нам заявили что это бешенство, мы сделали вакцину от бешенства. Мы сказали, что ее тестировали в Европе, и препараты, на основе которых ее создали, тоже тестировали в Европе. Формально мы ни разу не соврали. Формально мы не сделали ничего плохого.
— Но если кто-нибудь узнал бы, что это не бешенство…
— Кто бы первым подал голос? Врачи? Мы позаботились, чтобы препарат продавали по рецепту, поэтому врачи теряли не меньше нашего. Кто еще? Управление по контролю за лекарствами, которое пропустило вакцину? Конгрессмены, которые все до единого проголосовали за ее одобрение? Белый дом? Ситуация беспроигрышная! Все герои, все делают деньги. Через полгода после запуска фаланкса на рынок выбросили дешевую фигню под тем же брэндом, ходовой товар, подспорье типа домашних очистителей воздуха.
— Но вирус не переносится воздушно-капельным путем.
— Не важно! Брэнд один и тот же! «От изготовителей…» Стоит лишь обмолвиться: «В некоторых случаях предотвращает заражение». Вот и все! Теперь я понимаю, отчего раньше закон запрещал кричать «пожар» в переполненном театре. Никто не стал бы рассуждать: «Эй, я не чувствую дыма, а где пожар?», нет, все бы завопили: «Черт возьми, пожар! БЕЖИМ!» (Смеется). Я делал деньги на очистителях воздуха для дома и автомобилей, но лучше всего продавалась такая маленькая штучка, которую надо вешать в самолете! Не знаю, отфильтровывала ли она хотя бы марихуану, но она продавалась.
Дела пошли так хорошо, что я начал создавать подставные компании, ну знаете, чтобы строить заводы по всей стране. Акции пустышек продавались не хуже, чем настоящие. Это уже была не идея безопасности, а идея идеи безопасности! Помните, когда стали появляться мерные случаи здесь, в Штатах, один парень из Флориды заявил, что его укусили, но он выжил благодаря фаланксу? О! (Делает непристойное движение). Благослови Бог этого кретина, кем бы он ни был.
— Но фаланкс был ни причем. Ваш препарат вовсе не защищал людей.
— Он защищал от страха. Именно это я и продавал. Дьявол, благодаря фаланксу биомедицинский сектор начал подниматься с колен, что, в свою очередь, дало толчок фондовому рынку, а тот создал впечатление подъема, восстановил доверие потребителей, вызвав подъем уже реальный! Фаланкс в легкую положил конец спаду! Я… я положил конец спаду!
— А потом? Когда вспышки стали более серьезными, а пресса заявила, что чудесной вакцины не существует?
— Чертовски верно! Эта сука, которую следовало пристрелить… Как ее там, которая первая заговорила? Гляньте, что она сделала! Выбила чертову землю у нас из-под ног! Она вызвала падение! Она вызвала Великую Панику!
— И вы не чувствуете за собой вины?