— Сбывается предсказание дедушки Гудонга!
— Вороны и воющие собаки тоже не к добру!
Староста Лукас втайне радовался. Теперь ему некого бояться, и он быстренько отыщет возможность присоединить к своей земле надел семьи Даниэля.
Только Пина еще не знала, как сказать детям о грозе, которая разразилась над ними…
Перевод Е. Фроловой
Крестьяне Сапанг-Палай разгневаны. Их рис, который оставалось только собрать, был уничтожен бульдозерами по приказу тех, кто руководил переселением мелких землевладельцев из Манилы. Крестьяне просили дать им возможность собрать урожай, но их не услышали. Когда-то их тоже изгнали из Манилы, заставив перебраться в Сапанг-Палай. Сейчас они снова стали жертвами произвола.
Так вы, оказывается, писатель? Будете писать о Доме престарелых? Это хорошо.
Я — Минда, секретарь миссис Симплисио, администратора Дома престарелых. Извините, ее нет, она на конференции. Я сама могу показать вам все что надо.
Вы знаете, о Доме престарелых уже много написано. Сюда часто приезжают журналисты, спрашивают, что и как, фотографируют. Бывают и простые посетители, с ними я становлюсь гидом. Вот примерно что я делаю, когда приезжают такие, как вы, «туристы».
Еще в конторе я кое-что рассказываю. Например: Дом престарелых является государственным учреждением. Его бюджет очень мал, поэтому мы и не надеемся, что сможем обеспечить престарелых всем необходимым. Но мы рассчитываем на денежную помощь благотворителей.
Поскольку сам Дом престарелых и наш бюджет малы, мы можем принимать только сто человек. Кроме того, мы не занимаем всех мест, потому что часть из них резервируется для больных. При этом сюда принимают только тех, кому уже больше шестидесяти лет. Каждое заявление вначале внимательно изучается, чтобы установить, действительно ли податель его имеет право пользоваться услугами Дома престарелых.
Из здания конторы, повернув налево у флагштока, мы приходим к лазарету, и я говорю: «В Доме престарелых существует разделение на сильных и слабых, здоровых и больных, людей с нормальной и расстроенной психикой. Здесь, в лазарете, находятся больные, слабые и те, у кого психика не в порядке».
В лазарете «туристы» могут увидеть пациентов, с которыми безжалостная старость обошлась по-разному: здравый ум, но искалеченное тело; больное сознание, но еще здоровое тело, и, наконец, тех, кто болен серьезнее всех — искалеченное тело и больное сознание. Всем им предоставлено персональное обслуживание. Здесь находятся люди, источенные глубокой старостью, похожие на груду тряпья. Некоторые лежат, некоторые сидят на полу или кроватях. Одни спокойны и равнодушны, другие кричат, плачут или разговаривают сами с собой. Вы можете смотреть на них, но они ни на кого не обращают внимания. Каждый из них как бы сидит в собственной клетке.
А чтобы «туристов» не очень расстраивало это зрелище, я объясняю: «Здесь, в Доме престарелых, нет людей, страдающих опасными болезнями или сумасшедших. Когда появляются инфекционные больные, их направляют в государственную больницу, а когда сумасшедшие — в психиатрическую лечебницу. Мы не хотим подвергать опасности других престарелых».
Если кто-то из стариков умирает, мы не хороним их здесь, а отдаем тело родственникам. Если родственников нет, тело отправляют в морг больницы. Между Домом престарелых и больницей имеется договоренность, что труп не будут трогать в течение пяти месяцев. Мы не можем быть уверены в том, что в один прекрасный день родственники совершенно неожиданно не объявятся. Но по прошествии пяти месяцев, если тело никто не забрал, оно, как говорит миссис Симплисио, «переходит на службу науке».
За лазаретом кухня. В часы приема пищи обслуживающий персонал разносит еду престарелым. Я уже сказала, что обычно персональное обслуживание предоставляется только тем, кто болен или впал в старческий маразм. А те, кто еще здоров и находится в здравом уме, едят вон там, перед коттеджами. У каждого из них есть своя тарелка, стакан, ложка и вилка, которые они должны сами мыть и беречь.
Рядом с кухней находится часовня, которая одновременно является местом отдыха и помещением для собраний. Когда идет служба, мы расставляем скамейки как в церкви. А в праздники сдвигаем их к краям. Время от времени мы устраиваем здесь танцы. Обычно это бывает, когда приезжают студенты — чтобы развлечь престарелых. В такие дни у нас довольно весело.
На собраниях наши подопечные узнают новости и распоряжения администрации, которые касаются всех. На собраниях же, если произошла ссора, администрация выслушивает обе стороны и выносит решение. И еще здесь, в часовне, венчают. Не удивляйтесь и не смейтесь! У нас недавно был один такой случай, и, возможно, он не последний. Правда! Вам, возможно, попадалась на глаза заметка в газете о свадьбе дедушки Валентина и бабушки Хуаны. Дедушке Валентину восемьдесят три года, а бабушке Хуане восемьдесят один. Боже мой, как смеялась миссис Симплисио, когда прочла в газете то, что услышал от нее репортер: «Здесь, в Доме престарелых, мы не сразу заметили, что дедушка Валентин и бабушка Хуана неравнодушны друг к другу. Об этом стало известно только тогда, когда в шкафу бабушки Хуаны обнаружили мужскую одежду. Мы спросили, чья это одежда, и она ответила — моего мужа».
Сейчас дедушки Валентина и бабушки Хуаниты уже здесь нет. Они живут в другом Доме престарелых, потому что у нас не было отдельной комнаты, чтобы поместить супругов. А что вы смеетесь?..
Справа находятся коттеджи тех, кто здоров. Женщины и мужчины живут отдельно. Здесь в отличие от лазарета престарелым разрешают убираться, стирать, гладить, шить, вязать, сажать цветы и зелень, разводить кур, свиней, уток. Работа полезна для их ума и тела. Они работают, и им кажется, что они никому не в тягость. Они говорят мне и миссис Симплисио, что не собираются ни для кого становиться обузой до тех пор, пока могут ходить и не впали в старческий маразм.
Иногда «туристам» надо показать хотя бы одну комнату стариков. В каждой комнате четыре или пять жильцов. Здесь стоят деревянные кровати, покрытые тонкими циновками — старикам вредно спать на мягком. Их делают сами престарелые. Под каждой кроватью два ящика, куда они могут складывать свою одежду. В каждой комнате есть также тумбочка и маленький столик.
Потом я показываю посетителям гостиные. Там стоят радиоприемники и телевизоры. Это излюбленное развлечение престарелых. Затем мы возвращаемся в контору. В заключение я говорю: «Утром в понедельник все старики строятся во дворе для поднятия флага, а днем в пятницу — для его спуска. По понедельникам и пятницам они поют гимн Филиппин». И знаете, в такие минуты, глядя на стариков, я думаю про себя: «Сколько понедельников и пятниц им еще осталось до того, как тяжесть прожитых лет сломит их окончательно и настанет их очередь переходить в лазарет?»
Вот так. Сделав круг, немного поболтав и время от времени потыкав пальцем то туда, то сюда, я наконец заканчиваю свою работу в качестве гида. А потом мы с миссис Симплисио ждем выхода журнала или газеты со статьей о Доме престарелых. В нашем альбоме для вырезок появляется еще одна заполненная страница. А эти публикации, между прочим, укрепляют репутацию Дома престарелых как объекта туризма.
Я часто просматриваю и перечитываю вырезки из бюллетеней новостей и журнальные статьи, в которых идет речь о Доме престарелых. Попросту говоря, это моя обязанность. Я не ловлю репортеров, которые приезжают сюда. Небольшое интервью, короткий щелчок, еще один щелчок камеры — и все.
Откровенно говоря, мне бы хотелось, чтобы в статьях о Доме престарелых было больше жизни, больше глубины, чтобы они, если хотите, были более литературными, как небольшой рассказ, повесть или пьеса. Вы, наверное, догадываетесь — я тоже хочу стать писателем. У меня уже давно есть мечта — описать наш Дом престарелых.
Из того, что я читала о хороших писателях, я узнала, что их произведения становятся более реалистичными, более живыми, когда они берут материал из опыта собственной жизни. Или же они погружаются в обстоятельства, в жизненный опыт тех людей, которые становятся прототипами их героев. Они сливаются с ними. Это, так сказать, два лучших способа. Вот почему каждое слово наполнено смыслом в произведениях Карлоса Булосона, когда он пишет об эмиграции и мытарствах филиппинских рабочих в Америке. Для Уилфридо Па. Виртусио это тюрьма, для Доминадора Б. Мирасоля — лесопилка, для Рохелио Р. Сиката — деревня, для Эдгардо Рейеса — стройка, для Андреса Кристобаля Круса — трущобы.
Поэтому я и решила: раз у нас здесь нет собственного писателя, а другие сюда не приезжают, видимо, я должна написать сама. Вся трудность в том, что я не настоящая писательница, как, например, вы.
А ведь Дом престарелых, между прочим, может дать массу материала. Достаточно проследить жизнь хотя бы одного из живущих здесь, и уже готов рассказ. Девяносто с лишним стариков — девяносто с лишним человеческих судеб. И все разные. Нет, в самом деле, здесь можно написать сколько угодно рассказов.
С тех пор как я начала работать в Доме престарелых, мне очень хочется написать о жизни одной старой женщины. Это бабушка Виктория. Вот послушайте. Само прибытие ее в Дом престарелых — уже красочная и живая сцена. Бабушка Виктория была нищей, ее, как и многих других, подобрали на улице. Она была доставлена в Дом престарелых, и за это ей следовало бы благодарить полицию, потому что теперь ей не надо было просить милостыню и бродяжничать.
Но боже мой! Скандал, да и только! Бабушка Виктория оказала сопротивление полицейскому, обзывала его бессовестным придурком, зверем и сукиным сыном. Миссис Симплисио пришлось заткнуть уши, а полицейский поспешил поскорее уйти — он был просто в бешенстве. Но когда полицейский ушел, старая женщина неожиданно быстро успокоилась.
— Как ваше полное имя, бабушка? — спросила миссис Симплисио.
— Виктория Ресистенсия. Зовите просто Виктория.
Я спросила, сколько ей лет. Она ответила, что уже восемьдесят. У меня мелькнула мысль — уж не сумасшедшая ли она?
— Бабушка Виктория, почему вы побирались? У вас нет родственников, которые могли бы позаботиться о вас?
Я заметила тень печали, промелькнувшую на ее лице.
— Н-нет уже, — запнувшись, ответила она.
— Тогда, бабушка, благодарите бога за то, что правительство создало Дом престарелых, где о вас позаботятся, — сказала миссис Симплисио.
Бабушка Виктория тут же вскочила и крикнула:
— Я не хочу оставаться здесь! Не хочу! Я не хочу-у-у!
Мы с миссис Симплисио и впрямь испугались. И почти в один голос спросили:
— Почему?
А бабушка Виктория продолжала в гневе кричать:
— Мы не просим больше, чем нам необходимо! Мы просто хотим жить достойно! Что бы мы ни сказали, нам затыкают рот! Я не хочу оставаться здесь! Не хочу! Не хочу-у-у! — Она как сумасшедшая вновь и вновь повторяла эти слова.
Именно тогда я заинтересовалась бабушкой Викторией — наконец-то появился в Доме престарелых человек, которого я ждала. Мы усадили дрожавшую от ярости старушку, попытались ее успокоить, но она все же продолжала сопротивляться: «Я не хочу оставаться здесь! Не хочу! Не хочу-у-у!» Что-то упоминала о скваттерах, бульдозерах, о каком-то убийстве, но из-за ее рыданий мы с миссис Симплисио ничего не поняли. И я решила, что непременно постараюсь завоевать ее расположение, чтобы разобраться в ее жизни.