Это был последний раз, когда я видела ее.
Той же ночью бабушка Виктория сбежала из Дома престарелых. На автостраде она попала под машину. Свидетели видели, как машина сбила старуху, но не заметили номера, так как ночь была довольно темная, а машина ехала очень быстро.
Да, я расстроилась, узнав о смерти бабушки Виктории. Это действительно так. Кто бы ни жил у нас в Доме престарелых, здоровый или сумасшедший, всегда грустно, когда человек умирает. Хотя бы немного, чуть-чуть.
Но когда умерла бабушка Виктория, вновь ожила моя давняя мечта стать писательницей. Бабушка Виктория была прекрасной героиней. Яркая личность. Законченный образ. Хотя меня и мучил вопрос, была ли она в своем уме, была ли правдой история Сапанг-Бато.
Вспомнив, сколько лет было бабушке Виктории, я постаралась подсчитать, в каком году произошла история Сапанг-Бато, если она вообще происходила. Сидя в библиотеке, я терпеливо просматривала старые газеты и журналы. И если бы меня не привлекли статьи одного обозревателя, я бы никогда не наткнулась на заметку о Сапанг-Бато. Это был всего один маленький абзац в середине колонки. Обозреватель сообщал о том, как эти люди стали скваттерами, как пришли бульдозеры, как крестьяне просили дать им отсрочку, чтобы они могли собрать урожай, и о последующем убийстве. Да, он упомянул имена погибших, и среди них был Педро Ресистенсия, отец бабушки Виктории.
Я сделала копию этой статьи, хотя, если разобраться, необходимости в этом не было. То, что рассказала мне бабушка Виктория, выглядело гораздо полнее и ярче. И снова мне захотелось описать жизнь бабушки Виктории. Но теперь я решила пойти по другому пути, не так, как в первый раз. Я поняла, что нельзя разделять ее жизнь на куски, нельзя по отдельности рассказывать о ее жизни скваттера, о ее любви к дядюшке Мигелю, о событиях в Сапанг-Бато. Эти важные части надо объединить, чтобы действительно понять жизнь бабушки Виктории. И все равно, к сожалению, рассказ у меня не получается. Трудность все в том же: стиль, стиль!
Конечно, вы сейчас удивляетесь, зачем я вам рассказываю историю Сапанг-Бато и бабушки Виктории. Спрашиваете, наверное, не боюсь ли я, что вы воспользуетесь моим сюжетом? Да, раньше я тоже так думала. Тогда, если сюда приходил репортер или писатель, я старалась не подходить с ними к бабушке Виктории. Это был мой персонаж, и поэтому я считала ее моей, только моей.
Но однажды, когда я держала в руках ксерокопию заметки, я задумалась о том, как бы можно было использовать эту деталь, и мне неожиданно пришло в голову — а почему так случилось? В Сапанг-Бато произошло важное событие, но почему об этом практически ничего не написано? Здесь всего лишь один маленький абзац. А если бы об этом не упомянул обозреватель? Ведь причиной страданий жителей Сапанг-Бато было равнодушие. Не поэтому ли бабушка Виктория снова и снова повторяла историю Сапанг-Бато?
Теперь я могла бы уже написать о ней рассказ. Возможно, вы улыбнетесь, но у меня уже есть заглавие и конец. Я не собираюсь ничего приукрашивать. Я просто опишу все, что узнала от бабушки Виктории. И название будет не оригинально: «История Сапанг-Бато». Красиво? А конец таким: «Когда я смотрю в сторону гор, я вспоминаю слова бабушки Виктории: „Девочка, моя надежда — там“».
Перевод Г. Рачкова
Когда после скромного венчания, прямо из церкви, они вернулись в крохотную квартирку на чердаке, которую сняли незадолго до этого, Тана прежде всего вытащил из потайного кармана карты и «счастливые» кости.
— Первый день нашей семейной жизни мы посвятим игре? — пошутила Синта.
— Я хочу лишь доказать тебе, что держу свою клятву, — ответил он.
— Ты помнишь! — просияла она.
— От этого зависит наша жизнь, Синта!
(…В тот день он напился, так как проиграл в карты около пятисот песо — те самые деньги, которые рассчитывал истратить, если Синта согласится стать его женой. Он заявился к ней в швейную мастерскую и, потрясая револьвером, взятым у приятеля — служащего мэрии, начал пугать ее страшными словами:
«Если и ты меня обыграешь… ик… то пуля из этого револьвера оборвет мою жизнь… ик… А если я выиграю тебя… ик… ик… то покончу с игрой навсегда… ик… потому что тебе это не нравится… ик…»
Он говорил так, чтобы добиться согласия девушки. Но Синта любила его, хотя для нее и не была тайной его страсть к игре.)
Карты он засунул в щель перегородки, а кости положил в банку из-под помады и поставил ее на полку.
— Всякий раз, когда я буду смотреть на карты и кости, я буду вспоминать свою клятву. Отныне ноги моей не будет в игорном доме! Ты увидишь, я стану совсем другим человеком! В жизни не притронусь больше к картам!
— И я хочу, чтобы так было! — ответила Синта, снимая подвенечное платье…
Синта прониклась уважением к мужу, когда он объявил ей, что получил работу на одном из участков местной железной дороги. Сутки работать — двое отдыхать. Обрадованная, она решила не отставать от него: заказов на платья — хоть отбавляй.
Все свободное от работы время Тана проводил дома, стараясь как можно реже появляться в квартале — ведь именно здесь располагался знаменитый игорный дом дядюшки Густинга. Синта это прекрасно понимала и изо всех сил старалась помочь мужу сдержать клятву. В доме, где они жили, не было водопровода. Тана аккуратно каждый вечер ходил за водой к колодцу. Ему приходилось также чистить канаву, по которой стекали нечистоты из кухни, — специально для этого он принес с работы кокосовый черпак. Покончив с мужскими делами, он иногда даже помогал жене сметывать платья…
Часто, лежа в постели, они говорили о том, как бы накопить денег, чтобы можно было подумать и о ребенке. Тана предлагал купить большую копилку в форме свиньи и складывать этой свинье в рот монеты. К тому дню, когда копилка наполнится, округлится и живот Синты, и они смогут истратить скопленные деньги на малыша.
— Зачем нам копилка? — протестовала Синта. — Лучше купить живого поросенка, откормить его, а потом продать — вот тебе и деньги! Конечно, придется положить немало труда, зато он окупится сторицей!
Тана согласился. Синте удалось сэкономить кое-что, и они купили поросенка австралийской породы, которого назвали Битьянгом и поместили в маленьком, четыре квадратных метра, дворике. Они вместе ухаживали за поросенком, помогая друг другу. Иногда тот вываливался в грязи и глине, и тогда Синта терпеливо чистила его. Тане нравилось почесывать его перед сном, слушая довольное поросячье похрюкивание. Он с удовольствием возился с Битьянгом — это помогало ему забыть о своей пагубной страсти.
Как-то Синта попросила его сходить к знакомым, взять в долг немного мяса. Он отказался, ибо путь лежал мимо игорного дома. Иногда ему приходилось навещать тетушку Тале, и он вынужден был идти мимо этого дома; в таких случаях он лихорадочно ощупывал карманы и тотчас спешил в китайскую лавчонку — истратить все деньги на сигареты, лишь бы не поддаться искушению.
Так они и жили. И по мере того как рос и жирел Битьянг, округлялся живот Синты.
— Вот откормлю тебя — тогда можно и рожать! — приговаривала Синта, возясь с Битьянгом.
Но Тана думал иначе. Он считал, что жене в ее положении трудно да и вредно много работать.
— Нет уж, предоставь это мне! — сказал он однажды. — Не могу видеть, как ты надрываешься. К тому же, когда я возле поросенка, я не думаю о картах.
— Когда рожу, вот тогда-то и придется трудно, — улыбнулась Синта.
Тана не солгал жене, сказав, что покончил с игрой. Однако иногда, когда он оставался наедине с самим собой, его одолевали сомнения. И он боялся себе в этом признаться. Вот уже девять месяцев он не прикасался к картам. Девять месяцев! Теперь остается лишь испытать себя: отправиться в игорный дом и убедиться, что все прошло всерьез и навсегда!
Последние два месяца Синта не брала в руки иголку: она уже не могла так быстро, как раньше, справляться с заказами. Небольшие сбережения, которые ей удалось сделать, быстро таяли, зарплаты Таны едва хватало на жизнь. Все их надежды были только на Битьянга — он один мог принести им деньги, в которых они так нуждались перед рождением ребенка.
Понедельник. Утро. Сегодня у Таны выходной. Синта проснулась раньше его, и он попросил ее сходить взглянуть, как там Битьянг. Тот потерся боком о ногу Синты, словно осуждая ее за то, что она сказала:
— Тана, пора уже вести Битьянга на бойню. Чувствую: настанет вечер — и ты увидишь свое дитя! Ну же, бери его. Какой он у нас славненький!
Тана не заставил себя ждать. Он поцеловал жену в щеку и пошел отвязывать поросенка. Отвязав, дал ему корм, и тот удовлетворенно зачавкал.
Не успел Тана дойти до ворот, как снова услышал голос жены:
— Погоди-ка. Я хочу еще раз взглянуть на него, нашего Битьянга! — На глазах у нее были слезы.
Тана придержал поросенка и дал жене полюбоваться им. Затем ласково похлопал его по спине, и они быстро вышли на улицу.
Несколько раз в пути они останавливались перевести дух, прежде чем достигли бойни. Многие заглядывались на здорового, упитанного поросенка. Две женщины, шедшие с корзинами на рынок, — их деревянные туфли громко стучали по каменной мостовой — даже пощелкали языками. Один из прохожих сообщил Тане, что Битьянг лишь чуть меньше бычка его дядюшки Канора!
Несколько часов провел Тана у бойни. Больше ста песо ему пока никто не предлагал. Он прикидывал, стоит ли отдавать поросенка за эту цену. Синта все подсчитала: «Битьянга мы купили за пятнадцать песо. Отруби ему покупали все это время, да за уход клади не менее шестидесяти…»
Настал полдень, люди стали расходиться. Тана почувствовал голод и тут же с сожалением вспомнил, что Синта не успела почти ничего собрать ему в дорогу: положила несколько кусочков жареного бангу́са с багоо́нгом, что остались от вчерашнего обеда. Радовало его лишь одно: цена, которую давали за поросенка, была выше ожидаемой.
Когда к нему уже перестали подходить покупатели, внимание его привлек один уголок бойни. Там было людно и шумно. Он услышал стук костей, возгласы игроков… У Таны сильно забилось сердце. Но вскоре это прошло. Он подумал, что продаст поросенка и тотчас уйдет — подальше от этого места.