— Так и расстреляю.
— Прямо вот лично?
— У меня для этих целей особый револьвер припасен.
И он действительно показал мне крошечный дамский револьверчик, который носил в кармане.
— Еще со времен Гражданской. А вы как думали?
Мне пришлось сознаться, что я никак не думал.
Перемога еще раз посмотрел мои бумаги и наконец ушел распоряжаться насчет моих раненых.
…Госпиталь размещался в бывшем здании совхозного правления, на холме. Солдаты вставили выбитые окна, кое-где заменив стекла фанерными листами, привели в порядок крышу, двери, повесили красный флаг. Возле входа находились четыре облупленные, когда-то белые колонны квадратного сечения.
Но мы направились не к главному входу, а к маленькому каменному флигельку, примостившемуся сбоку от центрального здания.
Когда наша машина остановилась, из флигеля как раз выходил рыжий Кролль с ведром. Рыжий был теперь наголо обрит, на нем красовались грубый толстый халат серого цвета и валенки.
Заметив «фиат», рыжий насторожился.
— Можно, я к ним не пойду? — вяло спросил меня Гортензий.
— Не ходите, Гортензий. Отдыхайте.
— Какое «отдыхайте», машину толком посмотреть надо… Чего там фрицы с ней наворотили… Мы же под личную ответственность брали, теперь в штабе попадет.
— Вы лучше свою голову доктору покажите, пусть перевяжет.
— Да с головой всё в порядке, а вот в машине мне дырок наделали…
Я подал руку Луизе. Она утвердила на снегу кругленькие, детские валенки, тяжело оперлась на меня, выпрямилась, осмотрелась.
По опыту допросов я знаю, что люди смотрят на одно и то же, а видят совершенно разное. Кто-то увидел бы здесь наспех отремонтированное здание совхозного правления, кто-то — удачное место для размещения огневой точки, лично я наблюдал госпиталь, который не стыдно показать иностранным журналистам. А вот что, интересно, предстало взорам Луизы Шпеер?
Она вынула руки из муфты, поправила платок, снова сунула руки в муфту, огляделась, поежилась.
— Попрыгайте, — посоветовал я. — Теплее станет.
— Терентий, — обратился ко мне Три Полковника, — шустро сгоняй за лекарем. У обер-лейтенанта дела совсем плохи, как бы не помер. Неприятностей не оберешься.
Кролль украдкой поглядел на нас, зашел за угол, опорожнил там ведро, поставил его на снег, вытер руки о чистый сугроб и, наконец, осторожно приблизился ко мне:
— Здрасьте, господин лейтенант.
— Выглядишь получше, — заметил я.
— Так здесь же кормят, — Кролль пожал плечами и стрельнул глазами в сторону женщины. Бровью мне намекающее двинул: мол, кто это?
На этот нахальный жест я никак не отреагировал.
— Если бы тебя, засранец, не кормили, ты бы еще неделю назад помер, так что не ври.
— Да я и не вру, — рыжий демонстративно обиделся.
— Остальные как?
Кролль засмеялся:
— Фридрих фон Рейхенау учится колоть дрова.
— Молодец. Будет чем заработать на жизнь.
— Русские ржут как кони, потому что это бесплатный цирк, и дают ему за это Kompot.
— А вам что, Kompot не полагается?
— Так лишним не бывает… — простодушно объяснил Кролль. — А кого вы привезли, господин лейтенант?
Он заглянул в машину. Геллер курил и смотрел в другую сторону.
Я направился к госпиталю. Снег поскрипывал под ногами. Очень издалека сипела музыка — так тихо, что казалась галлюцинацией.
Я открыл дверь. Сразу навалился тяжелый госпитальный дух. Солдат на костылях, обмотанный бинтами, как белый медведь, сердито толкнул меня и упрыгал куда-то.
Огромный Перемога быстро шагал мне навстречу — раскачивающейся походкой, размахивая руками. Он занимал собой всё пространство узкого госпитального коридора, так что мы не могли не столкнуться.
— Товарищ лейтенант! — рявкнул Перемога. — Куда вы несетесь сломя голову? Хоть бы по сторонам смотрели.
— Раненого привез, — сказал я.
— Где он?
— Там.
— «Там»! — передразнил меня доктор. — Санитаров, быстро!.. — взревел он. И мне: — Сильно ранен?