А вам? Понравилось бы? быстро переспросил он. Вы любите расхаживать голым при посторонних?
Боюсь, это не мой фетиш. Но недавно мне пришлось прожить некоторое время там, где все и всегда обнажены друг перед другом.
Что? Совсем без одежды? Коммуна нудистов? доктор уставился на меня с явным недоверием.
Хуже. Это как если бы с вас силой сорвали одежду, а чужие взгляды не гладили вас и не кололи, а прожигали до самых костей.
Любопытно, потряс брылями доктор. И что же это за место? В нашей стране?
Ну, скажем так, не очень далеко от того места, где мы находимся.
И все там глазели друг на друга?
Скорее наоборот. Старались отвести друг от друга взгляд, боясь столкнуться с чужими изъянами. Или, что хуже, увидеть отражение собственных. Понимаете, когда освещение слишком ярко, оно не подчеркивает красоту и уродство, а делает их одинаково неприглядными.
Королев слушал, оглаживая несуществующую бороду. Теперь он смотрел на меня новым взором, будто изучая диковину.
Загадочные тайны, президентский люкс, цветистые речи быть может, вам стоит бросить игру на бирже и занять себя писательским ремеслом?
Если только призвать на помощь литературных негров: русский язык никогда не был моими любимым предметом Да и разве от шизоидного расстройства личности меня уже вылечили?
Королев шутливо погрозил пальцем.
Вы остры на язык и злопамятны, Марк. Серьезно вам говорю, попробуйте что-нибудь написать. Начните хотя бы с дневника. Поверяя бумаге мучительные проблемы, вы сможете частично решить их. Говорю вам это как специалист.
Возможно, я и последую вашему совету. Но не теперь. Сейчас мне нужно получить то, за чем я вас сюда пригласил.
Да, разумеется.
Налет веселости соскользнул с Королева, как змеиная кожа. Поднявшись с кресла, он уже не выглядел рыхлым и необъятным. Приблизившись пружинистым шагом к секретеру, на котором он оставил винтажный докторский саквояж, Королев покопался в недрах чемоданчика и извлек наружу не менее старомодный бронзовый метроном. Судя по въевшейся в металл благородной зелени, вещица в самом деле была старинной.
А почему не маятник с медным диском? скривился я.
У меня свой, авторский, метод погружения в трансовые состояния, однако настройка на успешный сеанс требует хотя бы минимального антуража. Точнее, в нем нуждается большинство моих пациентов.
Это как черные свечи и хламиды с цепями у всяких там ясновидящих?
Именно.
Перейдя от слов к делу, Королев утратил улыбку. Движения его стали скупы и деловиты, а взгляд отстранен и прохладен. Он теперь напоминал мне не гиппопотама на отдыхе в луже, а скорее медведя, пробирающегося сквозь чащу к медовым ульям.
Как мне сесть? озадачился я.
Оставайтесь на месте, если вам так удобно.
Прихватив на обратном пути колченогий табурет с мягкой обивкой, Королев оседлал его и устроился рядом со мной так, чтобы едва попадать в фокус моего зрения. На журнальный столик он водрузил метроном. Тяжелая стрелка приковала мой взгляд, едва начала мерно раскачиваться из стороны в сторону, сопровождая каждое движение звучным металлическим щелчком.
Вы готовы, Марк? тихо, как эхо, спросил Королев.
Про себя я задавался тем же вопросом. Готов ли я к тому, что сейчас происходит? А был ли готов к тому, что уже случилось? И смогу ли подготовиться к тому, чему суждено сбыться? Никто не готов к неизвестности. А вот к известности к ней подготовиться и вовсе нельзя. Похоже, я соврал доктору насчет своих страхов: далеко не все из тех событий годовой давности я мог вспомнить безболезненно. Знание о том, о чем я не хотел бы знать, надвигалось на меня жаркой волной, как магма из раскаленных глубин. Океанская пучина информации, толща сведений плотностью в тысячи атмосфер. Конечно, я не готов. Мы не готовы. Никто не готов.
Марк?
Я медленно втянул в себя воздух и огладил предплечья ладонями: волосы на руках вздыбились, как от порыва холодного ветра, хотя кондиционер поддерживал в номере комфортную температуру.
Готов.
Тогда приступаем. Мне нужно, чтобы вы припомнили день катастрофы. Не спешите к моменту аварии. Отмотайте несколько часов в прошлое. Начните с того события, которое ярче всего отпечаталось в вашей памяти.
Голос Королева был глух и холоден, как полированный металл. Попробовав его на вкус, я ощутил на языке зеленую от времени бронзу. Да, похоже, доктор знал свое дело. Прикрыв веки, чтобы стрелка метронома не резала глаз своим неустанным движением, я окунулся в минувшее, налетевшее на меня калейдоскопом образов, запахов и, что было хуже всего, визгливых оглушительных звуков.
***
Едва сигнализация умолкла, я опять пнул колесо, чтобы машина вновь зашлась воем и криками. Эту операцию я проделывал с периодичностью раз в пару минут. Когда звон в ушах сделался невыносимым, я с трудом подавил желание оторвать зеркала и расколошматить ветровое стекло монтировкой. Меня сдерживало не самое плохое воспитание, полученное в детстве, и опасение ответных санкций этого придурка, перекрывшего выезд моему форду своим поганым ниссаном. Дожидаться его нисхождения с пятого этажа пришлось минут двадцать. Ни «простите», ни «извините». Сел в свой рыдван с таким видом, будто это я ему загородил дорогу. Передвинув машину ровно на метр вперед, он заставил меня протискиваться в оставленный им просвет, дожидаясь, пока я освобожу ему свое место.
Разумеется, момент, когда до работы можно было домчаться за четверть часа, был упущен. Утреннюю летучку я пропустил в компании таких же неудачников, застрявших в хроническом заторе на Дзержинке. Черт, надо было плюнуть на этот ниссан и насладиться давкой в маршрутке. Михалыч, конечно, постарается меня прикрыть, но если Мегера не в духе, то белый свет мне влетит не в копеечку, а в сотню зеленых (или сколько они там теперь дерут за опоздание без уважительной причины). Старая кошелка решила сжить меня со свету, не иначе. С той поры как я облажался с «Химтэком», она выискивает любой повод, чтобы лишить меня премий и бонусов. Неточность в оценке, задержка со сдачей отчетности, неправильный порядок документов в пакете и костлявая ведьма орет на весь опенспейс о том, какой я нерадивый. А потом бежит к Самохвалову жаловаться.
Услышав трезвон мобильника, я вцепился в руль посиневшими пальцами. Если Мегера намерена рвать и метать все оставшиеся 150 метров до делового центра, живым я туда точно не доберусь. Хорошо бы это оказался Михалыч.
Марк, дарова! Как жизнь?
От души отлегло. Серега, проклятый индеец, что ж ты так рано звонишь?
Дружище, есть дельце. Тебе точно понравится. Ты же у нас в бизнесе шаришь и вообще чувак головастый. Я ни к кому другому даже обращаться не стал, сразу тебе набрал!
Понятно. Значит, Санчелло с Антохой Серегу уже послали. Хотелось бы знать: он им тоже в восемь утра позвонил или они накануне отделались? Антоха, кстати, мог бы и предупредить.
Слушай, старик, мне щас долго говорить неудобно, давай сегодня в городе словимся, поболтаем? Ты работаешь? Во сколько у тебя там перерыв? Что? Как это «из здания не выпускают»? Тебя там что, в заложники взяли? Хочешь, я приеду, устрою им холидей ин Камбоджа?
Паршивое настроение улетучилось, как только я представил себе лицо Мегеры при встрече с Серегой. Ботаник на первый взгляд, он одновременно носитель столь могучей харизмы, что в разговоре с ним обмирают даже закаленные в деловых переговорах банкиры. Он бы сразу поставил ее на место. Сказал бы несколько пугающих фраз на своем диковатом жаргоне, сверкнул глазами с безуминкой, а затем весело рассмеялся во все три ряда зубов.
Родители определенно упустили момент, когда Сереге можно было вправить мозги на место. Около пятнадцати лет он потратил на приобретение трех красных дипломов, ни один из которых ему в жизни не пригодился. Пять лет осваивал политологию, чтобы заявить о своей ненависти к политике и провозгласить единственным толковым политологом Че Гевару. Столько же потратил на изучение ядерной физики, каким-то чудом поступив на бюджетное отделение столичной Бауманки. А ближе к третьему путинскому сроку возмечтал об экспедициях в геологическую разведку, песнях у костра в дикой глуши и консервированной закуске под неразбавленный спирт. Ну и пошел точить зубы о гранитные стены на факультет геологии и геофизики.
Мы познакомились в перерыве между его метаниями, когда Сереге вздумалось стать мультимиллиардером и он поступил к нам сразу на третий курс «Финансов и кредита», чтобы освоиться с цифрами и диаграммами. Теория давалась ему легко, а вот с практикой не заладилось: Серегин карман был неизменно пуст, и на потоке вскоре не осталось ни одного студента, которому бы он не задолжал аховую сумму денег. Поговаривали, что однокурсницам он должен был еще больше, но девушки хранили его секреты зорче, чем собственную невинность. Быть может, потому что последней лишались на пахнущих кожей сиденьях роскошно-бэушного «Линкольна-Навигатора» в те редкие дни, когда у Сереги хватало монет на бензин для этого пятилитрового монстра. На вопросы, зачем Серега приобрел машину, которую не способен содержать, весельчак лишь отмахивался: зато, мол, ни одна сволочь не осмелится подрезать. Доля правды в его словах, несомненно, была, с неудовольствием подумалось мне, когда я вспомнил утреннюю сцену с соседским ниссаном.
Марк, ты уверен, что хочешь туда идти? лицо старшего завхоза (Михалыч дразнил их «хозбандой») треснуло в ехидной усмешке.