1
В церкви нужно думать о вечном, только в тот день у меня это плохо получалось. В те минуты я еще не знал, что земля вот-вот разверзнется у меня под ногами, но она уже предательски дрогнула.
Вообще-то я люблю наш собор Святого Патрика, зажатый между 5-й и Мэдисон-авеню давно переросшими его зданиями. Снаружи ты сразу видишь, что это готический новодел. Однако внутри собор легкий, залитый мягким светом, и, несмотря на лаконизм декора, я иногда даже забываю, что я в Нью-Йорке, а не в Старом Свете. Ну, когда не смотрю на галерею, с которой и здесь свисают звездно-полосатые флаги.
Сидящие справа от меня Джессика и Бобби встали, и я поднялся вслед за ними. Все вокруг встали.
— Господи Иисусе Христе, — мягким, проникновенным, как это принято у католиков, голосом говорил, если не ошибаюсь, сам архиепископ. В честь праздника служил он и еще человек двадцать священников. — Ты сказал апостолам Своим: мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам.
Мир! Мир, да. Только мира в нем для меня больше нет. Дернуло же меня перед уходом проверить почту в своем айфоне. Что за сюрприз мне уготован? В том, что меня не ждет ничего хорошего, уверенность была полная.
— Аминь, — сказал я вместе со всеми, когда священник, соединив руки, закончил молитву.
Как же мне теперь улизнуть? Мы собирались после мессы пойти всем семейством поесть суши в японском ресторане на 49-й улице. Но растягивать пытку мне не хотелось.
— Мир Господа нашего да пребудет с вами.
Священник говорил в микрофон, и казалось, что он говорит это каждому из прихожан. Только не все его слышали.
— И со духом твоим, — на автомате вместе с другими произнес я.
— Приветствуйте друг друга с миром и любовью.
Джессика потянулась ко мне с такой нежностью, что я даже забыл о своих тревогах. «Господи, за что ты наградил меня?» — в тысячный, в стотысячный раз удивился я, целуя ее в россыпи веснушек. И Бобби, мой маленький мальчик Бобби, который в этом году закончит колледж, с улыбкой потерся о мою щеку своей небритой.
Я так и не придумал, под каким предлогом мне смыться, но меня выручил сын.
— Слушайте, народ, — смущенно произнес он, когда мы с толпой через тяжелые бронзовые двери вышли на улицу. — Может, мы лучше поужинаем вместе? Мне бы сейчас хорошо отойти на пару часов.
— Если это что-то приятное, — тут же согласилась Джессика. — Если ты просто-напросто собираешься в библиотеку, почему не сделать это после обеда?
Бобби посмотрел на меня: в его планы явно не входило обложиться книгами.
— Я плохо понимаю, что же такого неприятного может ждать человека в библиотеке, — бросился сыну на выручку я. — Но в принципе я тоже за ужин. Я бы как раз перехватил Пола Черника.
Это давно уже наш друг, но и по-прежнему партнер. Он страхует ненормальных дельтапланеристов, серфингистов, скалолазов, спелеологов, дайверов и прочих экстремалов, которых мое туристическое агентство рассылает по всему миру в поисках ощущения настоящей жизни. Пол недавно развелся и, вместо того, чтобы насладиться неожиданным даром свободы, часто работает в своем офисе по выходным. Он так борется с переживаниями.
— Если совсем честно, — сказала Джессика, — меня это тоже устраивает. Мне нужно дочитать рукопись, а эти обеды так расхолаживают.
Джессика работает редактором в крупном издательстве, выпускающем в том числе воспоминания бывших шпионов. Я их тоже с удовольствием читаю, оправдывая тем самым свои познания в этой области человеческой суеты. Работает моя жена почти исключительно дома, но по утрам. Ее созидательной энергии хватает до обеда, потом она ходит по музеям и художественным галереям, встречается с подругами или занимается домашними делами.
— Ничего, что добрые христиане собираются работать в воскресенье, тем более Вербное?
Это во мне говорит моя профессиональная извращенность. Я уже понял, что все для меня складывается удачно и врать дальше не придется, поэтому делаю вид, что не очень-то к этому и стремлюсь.
— А кто сказал, что я собираюсь работать?
Бобби чмокнул мать в щеку, хлопнул меня по спине и, пока мы не передумали, был таков. Он в наших поездках по Европе пристрастился к скутерам, мода на которые в Штаты так и не пришла. Так что теперь, куда бы он ни направлялся, у него на согнутой руке всегда висит черно-серый шлем. Вот он освободил свой скутер, примкнутый за колесо к чугунной решетке, скрыл голову под этой защитной скорлупой и, отъезжая, махнул нам рукой. Джессика укоризненно покачала головой: ей кажется, что вести скутер одной рукой на скорости десять километров в час — безумное лихачество.
Мы с ней приехали на такси — единственно возможном виде транспорта на поверхности Манхэттена, не считая роликовых коньков. Метро моя жена не любит: там шумно и всюду липкие поверхности. Обняв Джессику, я довел ее до Мэдисон-авеню и, поцеловав, доверил таксисту-сикху с зеленой чалмой и седой бородой.
А сам повернул на юг, к Центральному вокзалу. Я прошел несколько кварталов, избегая отели и всякие «Старбакс-кафе», где вай-фай есть, но заходить в интернет нужно со своего смартфона или ноутбука. Это я, естественно, и без вай-фая могу сделать, по 3G, но мне важно использовать чужой компьютер. Наконец, уже перед самым вокзалом, я нашел в боковой улочке то, что нужно. Это была обычная «дели», то есть бакалейная лавка, с кофемашиной и парой компьютеров. Я взял себе эспрессо, заплатил за пятнадцать минут соединения и взгромоздился на высокий стул лицом к улице. Четверти часа для плохих известий обычно хватает.
2
В девять утра, пока Джессика собиралась в церковь, я залез в свой айфон, чтобы проверить почту. У меня два личных аккаунта в разных сетях, а также служебный почтовый ящик, куда поступают сообщения для нашего турагентства. Сюда-то и пришла рекламная рассылка новой одежды по каталогу Quelle. Фирма это немецкая, в Штатах малоизвестная, так что такое сообщение незамеченным не пройдет. С другой стороны, это официальный, очень известный в Европе бренд, поэтому и подозрений такая рассылка не вызовет. Как она пробирается через спам-фильтры, не знаю, но умельцев в Лесу хватает. Для кого угодно другого появление такой рекламы выглядит как спам особой проникающей способности, но только не для меня. По нашему с Конторой протоколу это сигнал S.O.S., сообщающий о возникшей для меня серьезной опасности.
Это была стандартная рассылка Quelle, без каких-либо скрытых сообщений. Я ее как получил на айфон, так тут же и удалил. Теперь я с чужого компьютера залез в «Пикасу». Это, если кто не знает, гугловская программа обмена фотографиями по интернету. Интересующие меня альбомы с доступом, открытым для всех, периодически меняются: сейчас на очереди был фотоотчет о путешествии по Германии некоего или некой elf89. Кто это, определить не удалось бы никому, так как на своих фотографиях путешественник или путешественница из волшебных сказок не появлялись ни разу. Зато среди снимков площадей, соборов, фонтанов, шарманщиков и девочек с воздушными шариками был один, только один, с собакой — симпатичным ньюфаундлендом с газетой в зубах. Он-то мне и нужен.
Я подсоединил к компьютеру свой айфон и закачал туда фотографию. Так, на всякий случай вернемся и удостоверимся, что она со страницы исчезла. Исчезла, умница собачка! Теперь мне нужен был пароль. Этот или эта elf89 подписывал(а), в каком из немецких городов была сделана та или иная фотография. Лишь один из них был обозначен, якобы по недосмотру, с маленькой буквы: bremen. Теперь осталась ерунда: открыть фотографию в специальной программе на моем айфоне и набрать этот пароль. Фотография исчезла, и в новом окне открылся текст, вписанный в нее совершенно незаметным образом. Фантастика? Ничуть! Теперь такая шпионская технология доступна всем обладателям айфонов и айпэдов, приложение это чуть ли не бесплатное. Вы даже другую фотографию можете спрятать таким образом, хоть план ядерного нападения, никто и не определит.
Только текст, предназначенный мне, прочесть может не каждый. Он состоит из непонятных сочетаний букв, цифр и знаков препинания. Я скопировал его и открыл в другой программе. Она тоже выглядит, как стандартная любительская, но над ней мои продвинутые коллеги из Конторы хорошо поработали. Чужой человек ее и не запустит — она тут же слетит, как это бывает на айфонах. А мне — пожалуйста — послушно открылась.
Все эти меры предосторожности всегда казались мне чрезмерными. Но не сегодня. Потому что текст сообщения, из соображений той же конспирации написанного на английском языке, был такой: «Атлет бежал в Англию. Помнит тебя по 1999 году. План В. Э.».
Я ведь ждал, что земля уйдет у меня из-под ног. По колено я провалюсь, по грудь, пусть даже по макушку. Но так? Хуже этого не могло быть ничего. Ну, хуже был бы план А. Это означало бы, что мой провал уже совершился, и прямо отсюда, не заходя домой, я должен был укрыться на конспиративной квартире в Челси. И сидеть там пару месяцев, пока все не поутихнет и меня можно будет попытаться вывезти из страны с новым паспортом, новой внешностью как-нибудь через Канаду.
Напиши Эсквайр, «Э.», как он подписывает сообщения, просто «Атлет», я бы еще вспоминал, кто это. Но мой предусмотрительный куратор в Конторе дал и две подсказки: Англия и 1999 год. Такое не забудешь: мы с моим другом Лешкой Кудиновым имели все шансы там и остаться: в той стране и в том году. А мне к тому же этот Атлет несомненно и однозначно спас жизнь.
Так что имя его мне вспоминать не надо — Володя Мохов. В сентябре 1999-го, накануне второй войны в Чечне, он работал в Лондоне под прикрытием «Аэрофлота» и был подключен к операции, которую мы проводили там с Кудиновым. На вопрос, что такой-то или такой-то за человек, люди, как правило, отвечают банальностью. Типа «хороший парень». И я бы про Мохова так и сказал. Лишним культурным багажом не обременен, но по-человечески симпатичный. И профессионал грамотный: толковый, не ленивый, смелый. В смысле, что своей жизнью рискнуть мог, хотя с начальством, насколько я помнил, спорить не любил. Однако в Конторе порядки же военные, не зря сотрудникам звания дают.
И вот, получается, хороший парень переметнулся. Как, почему — уже второй вопрос. Важно, что он теперь начнет сдавать с потрохами всех, кого знает. А меня ему тоже вспоминать не надо. Что ему про меня известно? Конечно, доступа к моему оперативному досье в Лесу он иметь не мог, так что мои условия связи МИ-5 или ФБР он предоставить не в состоянии. Да и тогда в Лондоне я выступал как Майкл, Миша. Но — это не скрывалось — он знал, что я давно живу в Штатах. Не исключено даже, поскольку мы общались достаточно тесно, что в каком-то разговоре проскочил и Нью-Йорк, и то, что у меня турагентство. Я, разумеется, слежу, чтобы не сообщать о себе посторонним никаких подробностей. Но мы же при Мохове с Лешкой часто трепались, так что теперь трудно сказать, какие еще детали обо мне он мог запомнить. И он без труда узнает меня по фотографии.
Однако почему я решил, что он только сейчас начнет сдавать своих бывших коллег? Кто знает, возможно, он завербован уже давным-давно. Он мог передать все известные ему данные на меня много лет назад, и мое досье лежит сейчас на чьем-то сейфе в нью-йоркском офисе ФБР. И каждый мой шаг вносится в то же досье благодаря уличным видеокамерам, которыми утыкан весь Манхэттен, и благодаря содействию оператора мобильной связи, отслеживающего перемещения моего телефона. Не говоря уже о банковских выписках по операциям с моих кредитных карт, о пограничных службах разных стран и о спутниках, с которых арендованная мною машина была видна в любой части света. Если меня до сих пор не арестовали, это не значит, что меня не раскрыли. Вполне возможно, ФБР хочет сначала установить все мои связи, а потом взять с поличным, на тайной операции. Но там понимают, что теперь, когда крот по фамилии Мохов ушел на Запад, меня немедленно предупредят и тянуть с арестом уже не будет смысла. Меня могут взять прямо здесь, вон те два латиноса в дурацких цветастых бермудах — это только в кино агенты ФБР ходят в строгих костюмах с белой рубашкой и галстуком.
Компьютер сообщил, что оплаченное мною время истекает. Я поспешно залез в систему и очистил кэш-память, чтобы никто не мог посмотреть, на какие сайты я заходил. Потом сунул айфон в карман и вышел в солнечный апрельский день.
Я никогда не паникую. В этом нет моей личной заслуги, и это не результат специального тренинга. Это свойство нервной ткани, которую я получил по цепочке генов от своих родителей. Хотя, возможно, что и моя приверженность множеству философских учений от Будды до Шопенгауэра воспитала во мне отстраненность, которая позволяет разуму работать в штатном режиме.
Первое обстоятельство. Если меня уже пасут, нельзя проявлять нервозности. У наружников из ФБР может быть конкретное указание немедленно задержать меня, если я замечу хвост. Более того, я не знаю, какими силами ведется наблюдение, и неизвестно, удастся ли мне от него уйти. Однако обнаружить грамотную слежку и тем более пытаться оторваться может только профессионал. Засечь топтунов я могу и не выдавая себя. Если не делать резких движений, какое-то время после задержания можно поиграть в оскорбленную невинность. В конце концов, у ФБР не обязательно будут против меня неопровержимые улики.
Второе. План А вводится в действие, когда есть уверенность или по крайней мере очень серьезные подозрения, что меня сдали. Эсквайр пишет о плане В. Он предусматривает мой самостоятельный выезд из страны, не исключающий возвращения в нее. То есть я должен придумать предлог, позволяющий мне оставить дом и работу на какое-то время, пока ситуация не прояснится. Однако до тех пор я должен быть вне досягаемости для ФБР. Можно переждать в Парагвае, Таиланде, Кении или где-либо еще. Однако мне лучше всего окольными путями добраться до Москвы. Только на родине я буду в полной безопасности. Ужас в том, что, если ситуация не нормализуется, я могу остаться там навсегда.
С сыном я не думаю, что мы потеряемся по жизни. Да и моя любимая теща Пэгги, мне кажется, от меня не откажется. А вот Джессика… Это ведь ее безоглядное доверие я предавал и предаю каждый день. Она с открытым сердцем приняла кубинского диссидента, захочет ли она принять русского шпиона? Человека, который врал ей двадцать с лишним лет, который построил на лжи всю нашу совместную жизнь? Вопрос даже не в том, готова ли она в случае моего провала все бросить и приехать жить в Москву. Сможет ли она меня простить? Нет, об этом лучше не думать!
Однако был вариант и хуже — американская тюрьма. Конечно, если меня арестуют, главный вопрос снимается — Джессика узнает. И тогда семью я могу потерять с тем же успехом, только уже вместе со свободой. Так что на самом деле выбора у меня не было. Если такая возможность еще существовала, мне надо было срочно выбираться из страны.